Страница 9 из 20
Заходящее кроваво-красное солнце освещало горящие золотом эполеты и расшитые мундиры сопровождавших фельдмаршала офицеров. Сам же генерал отчётливо выделялся благодаря своей белой шапке, которую он постоянно носил. Уцелевшие в битве поляки, которые всё ещё стояли на опушке леса, заметили его, быстро направили свою самую большую пушку на блистающий отряд и дали несколько залпов. Я, лишившись чувств, упал с лошади – одно пушечное ядро пролетело слишком близко от моей головы, с левой от неё стороны.
От смертного сна я очнулся в госпитале, в Остроленке, весь опухший, в бинтах и в крови. Я совершенно ничего не слышал и ещё 4 недели не был способен ни к какой деятельности. Вскоре меня перевезли из того госпиталя в женский монастырь, лежавший недалеко от города Пультуск. Множество дев, молодых и старых, с великим усердием заботились там о раненных. За это несколько жандармов защищали обитель от назойливости военных. Безграничное участие всех юных и пожилых монахинь вызывал молодой, пригожий артиллерийский офицер, у которого были оторваны обе ноги. Не у одной из укрывшихся в этом святом месте добрых сестёр сердце билось сильнее обычного при перевязке или при оказании другой помощи раненым, хотя те и были русскими. Ведь и они были людьми, а сердце видит не национальность человека, но его самого.
Тем временем поляки потерпели совершенное поражение. Генерал Скржинецкий бросил остатки своей армии на произвол судьбы и поспешил в Варшаву. Его начальник штаба, генерал Патц был ранен, и только с большим трудом удалось ему добраться до Пультуска. В разгромленной армии царил всеобъемлющий хаос – у людей не было лошадей, чтобы везти оставшиеся пушки, и потому приходилось просить помощи у жителей деревень, лежащих вдалеке от мест сражений. Только на третий день крестьянские телеги увезли с поля сражения ружья и пушечные ядра поляков.
А мы? Те же три дня мы простояли неподвижно, несмотря на то, что граф Витт привёл с собой свежий кавалерийский корпус. Свершено непостижимая небрежность или нерешительность графа Дибича! Как можно было не осознавать огромного значения произошедшей битвы?! Должно быть, у него были на то свои веские основания, понятные лишь фельдмаршалу, причины, которые, возможно, предопределили вскоре и его внезапную смерть. С учётом всех доводов за и против, трудно сказать, был ли Дибич отравлен, или он скончался от холеры. Ведь ничего до сих пор не доказано. К сожалению, русская армия потеряла с этим человеком отважного полководца, чей поход через Балканы навсегда останется событием мирового значения.
Причина всех неудач военных походов России заключается в том, что после всякой проигранной битвы, при всяком замедлении хода кампании и крушении горделивых надежд, одним словом, при любом поводе к недовольству, главнокомандующих сменяют, что чаще приводит к ухудшению, а не к улучшению существующего положения. Здесь господствуют интриганы, и я бы сравнил полководца с врачом, будучи убеждённым в том, что для больного лучше продолжительная забота самого обыкновенного доктора, чем прикосновение только что пришедшего профессора, который видит пациента впервые. При смене полководцев теряется опыт и время, то есть как раз то, что необычайно важно при ведении войны. Перед своей смертью Дибич узнал о своём отстранении от армии и о назначении на пост главнокомандующего графа Паскевича. То была явная неблагодарность со стороны императора Николая. Неблагодарность, которая восторжествовала только благодаря интригам, ведь Дибич сделал всё, что было в его силах. И в том, что казавшаяся поначалу пустячной война затянулась, виноваты скорее сам император и его брат Константин, а не фельдмаршал.
Так как глухота моя не проходила, и силы ко мне не возвращались, я, вскоре после прибытия нового главнокомандующего, отправился в обоз, который образовывал за арьергардом особую, довольно слабо защищённую колонну. Мы шли путём параллельным дороге главных сил: к Висле, к прусской границе. Маршруты были определены согласно имеющимся в генеральном штабе картам, и задумано было так, что авангард двигался по ближайшему к реке шоссе, основные силы перемещались от неё в некотором отдалении, а обоз, в котором находился и я, ехал по самому далёкому от Вислы тракту. Это предписание было отдано потому, что армии предстояло обойти весьма сильную крепость Модлин, в которой поляки сконцентрировали свои силы, и от которой они хотели построить мост через реку. К сожалению, использованные карты не всегда соответствовали действительному расположению объектов, и вскоре, после нескольких дней марша, обоз внезапно оказался перед авангардом, а наша его часть вообще впереди всех. Граф Пален, командовавший тем авангардом, был в ярости. Когда поляки заметили наш беспорядок, им было бы несложно причинить нам немало бед, но сражение под Остроленкой настолько их изнурило, что они и не думали нас беспокоить и занимались только сбором и организацией остатков своих разбитых сил.
Так как в обозе находилось не менее 50–60 лошадей, найти подходящее для ночлега место было сложно, и мне приходилось каждый день тратить несколько часов на осмотр предполагаемых стоянок. Для этого я проезжал в лучшем случае в крестьянской повозке до следующей станции, осматривался, определял, где можно встать на постой, и на следующее утро отправлялся далее. Потому вышло так, что, когда наша армия встала перед крепостью Модлин, я ехал по обширному лесу в сопровождении двух казаков. Польский крестьянин забирал всё глубже в чащу, затем он внезапно остановился и стал уверять нас, что заблудился. Оглядевшись, я заметил за деревьями какое-то движение, и вскоре мы обнаружили, что невдалеке от нас расположен военный лагерь – то были поляки. Мой крестьянин хотел было сбежать, но казаки схватили его и огрели несколько раз плетью, после чего он присмирел и стал умолять нас проявить к нему милосердие, всячески клянясь при том, что ошибся случайно. Я приставил ему к груди пистолет и приказал поворачивать. Но куда ехать в незнакомом, огромном лесу, в котором на каждом шагу можно повстречать неприятеля? Один из казаков нашёл выход из положения: «Я попытаюсь вновь отыскать путь», – сказал он, – «ведь я имел осторожность время от времени надламывать ветки, когда мы шли сюда». И действительно, он нашёл верную дорогу, и мы избежали уготовленной нам крестьянином ловушки. По прибытии на станцию поляк получил должный урок и потерял, видимо, всякий вкус к предательству.
За обедом у одного польского дворянина, жившего недалеко от прусской границы, моё правое ухо внезапно вновь обрело способность слышать – но громкий шум оказался для меня невыносимым, и я заткнул это ухо и заперся у себя в комнате. Только три дня спустя мне удалось привыкнуть к звукам речи. Музыка же ещё причиняла мне неудобство. Моё левое ухо так и осталось навсегда глухим.
В другом уже месте я встретил одного старого помещика, который вёл себя подобно истинному философу, и который замечательно меня принял. Мне тяжело было думать о том, что на следующий день в его амбарах и на его полях ничего не останется. Ведь ночлег 60 тысяч лошадей и 20 тысяч людей вредит хозяйству страшнее полчищ саранчи. Когда я закончил осмотр места для стоянки, мне подали ужин, а затем – предоставили кровать в зале, окно которой выходило в сад. Смертельно уставший, я быстро разделся и заснул. Утром меня разбудил какой-то шум: было светло, и передо мной стоял, смеясь, вражеский штабс-офицер, да ещё и слуга с чашкой кофе! Легко вообразить себе моё смятение. Я неловко ухватился за одежду, желая побыстрее натянуть её на себя, когда этот непрошенный гость помог мне выйти из неприятного положения, обратившись ко мне по-русски. То был казак, майор по званию, в обыкновенной, тёмно-синей шинели, а я, внезапно проснувшись, принял его за поляка. Мы долго и искренно смеялись, и мой старый хозяин сказал: «вечером по соседству и впрямь останавливались Krakussen[7], и я приготовил им здесь же, в зале, кровати и открыл окно в сад, чтобы в случае нужды они могли выпрыгнуть и укрыться за деревьями». Этот же человек рассказал мне множество историй о последней войне с французами, во время которой маршал Сен-Сир[8] вместе со своим штабом задержался на некоторое время в его поместье. При прощании полководец выдал хозяину квитанцию за всё выпитое и съеденное солдатами. Эта записка была написана на французском, которого помещик не понимал, и позже, когда она была представлена в комиссию по обналичиванию, выяснилось, что маршал указал в ней только 1000 кочанов салата. Так обращались французы со своими друзьями, поляками.
7
Скорее всего, это некий род польских артиллерийских войск.
8
Лоран де Гувион Сен-Сир (фр. Laurent de Gouvion-Saint-Cyr) – маршал Франции (1764–1830); вступил на службу во время революции. В русскую кампанию 1812 года Сен-Сир командовал 6-м корпусом (баварские войска) и за действия против Витгенштейна был возведён в чин маршала. В 1813 году он сформировал 14-й корпус, с которым и был оставлен в Дрездене, когда сам Наполеон с главной армией отступил от Эльбы. Узнав об исходе сражения под Лейпцигом, Сен-Сир пытался соединиться с войсками Даву, занимавшими Гамбург, но эта попытка ему не удалась, и он вынужден был сдаться.