Стаб

Страх парализовал меня, я шарил взглядом в поисках спасения, но было так темно. Руки царапал холодный, шершавый металл.

- Чего ты возишься?

- Сейчас-сейчас...

- Он сегодня опять обмочился.

- Всю ночь ревел.

- От взрослых попадёт. Может, оставим его так?

- Да кто узнает? Или ты собираешься рассказать?

- Тихо, кто-то идёт!

Я замер, прислушиваясь. Под моими руками нагревался металл. Я закричал от боли. Дети бросались в рассыпную

Когда дверца печки открылась, я увидел лицо своего спасителя. Он был одним из старших детей, которые присматривали за малышнёй вроде меня. Он был нелюдим, но в отличие от меня мог за себя постоять. Его боялись все, а я больше остальных.

- Так-так-так, в моей сокровищнице появился новый экспонат.

Я открыл глаза и посмотрел наверх. Квадрат света, расстеленный, как коврик на полу, касался меня. Свесив ноги, на краю сидел Многорукий и разглядывал "новый экспонат".

Он ждал объяснений? У меня в голове был полный бардак. Я не знал, с чего начать. Я не пытался встать, боясь упустить неясное воспоминание.

- Что делать, если непослушный сопляк залез в конфетный шкаф и объелся сладостей? - спросил он сам себя, доставая откуда-то книгу. В твёрдой обложке, толстая, она выглядела очень внушительно, особенно в его руках, но не думаю, что там было объяснение для подходящего случая: меня в окружении порно-журналов. - Ты тут мастурбировал? Не бойся, в этом нет ничего плохого. Ты можешь поговорить со мной об этом.

- Я вспомнил, - прошептал я, но он меня всё равно услышал.

- Ладно... - Он заёрзал. - И какое воспоминание тебя настолько завело?

- Я вспомнил, - повторил я. - Я уже встречался с ним... я его уже видел...

- Кого?

- Рэймса. Он воспитывался в том же приюте, что и я. Он был такой... тихий, незаметный. Ходил всегда сам по себе. У него не было друзей, но и врагов не было тоже.

- Ты мастурбировал, думая о Рэймсе? - Он полистал книгу. - Знаешь, как это называется у подростков? Девиантное поведение. Мысли об объекте ненависти вызывают у тебя сексуальное желание. Тут написано, что тебя пора спасать, но я думаю, что это вполне нормально. Уж сколько я поимел тех, кого ненавижу. Иногда просто убить мало, понимаешь о чём я?

Я обхватил голову руками, пытаясь удержать ускользающее прошлое.

- Он был там, когда меня запихали в печь и подожгли.

Многорукий оттолкнулся и спрыгнул вниз. Прощайте, колени, подумал я, но он приземлился очень мягко и удержал равновесие.

- Этот засранец запихал тебя в печь?

- Нет, он меня оттуда вытащил. Мальчишки испугались его и разбежались, а он отнёс меня в медпункт. Он был старше раза в два... Даже больше. Смог меня поднять...

- С чего ты взял, что это был Рэймс?

- Потому что это был он. Я знаю.

- Ты очень вовремя вспомнил о том, что человек, которого ты заказал, спас тебе жизнь.

- Ты убил его?

- А если да?

Это значило "нет", поэтому я расслабился.

- Он не спасал меня.

- Сам только что сказал, что он вытащил тебя из горящей печи. Или у тебя всё было под контролем и без его соплей?

- Лучше бы он меня там оставил.

Многорукий снова начал листать свой справочник девиантного поведения подростков.

- Я боялся взрослых и уколов... - пробормотал я, накрыв лицо предплечьем. Шорох страниц прекратился. - Врач никак не мог вколоть мне обезболивающее и обработать ожоги... я был так напуган... вырывался, как бешенный. У меня часто отбирали еду, когда я был ещё совсем мелким, поэтому дозы "стаба" не хватало. Я часто плакал, мочился в кровать, боялся всего подряд. В тот раз врач приказал ему говорить со мной, чтобы успокоить.

- И что он сказал?

- Нёс всякую чушь, - сказал я. - Что-то про то, что теперь меня никто и пальцем не тронет. Что он убьёт, если тронет. Что он будет рядом и присмотрит за мной, поэтому я могу спать спокойно. Всё в таком духе. Под конец он меня просто добил. Сказал, что если я хочу, то могу подружиться с ним. Мол, мы отныне всегда будем вместе

- Он был всего лишь безмозглым сосунком, - бросил Многорукий, словно оправдывал его.

- Но я был ещё меньше.

- Ну и что дальше? Ты поверил трепачу, а он разбил тебе сердце?

- Его забрали на следующий день. Я о нём больше не вспоминал. - Я открыл глаза и удивился, что ещё вижу солнечный свет вверху. По ощущениям, за воспоминаниями прошел не один час. - Я не мастурбировал.

- Ясно. Хотя и странно, что эти журналы навели тебя на... хм, другие мысли.

- Да. Я подумал, зачем они это делают?

- Они, м?

- Эниты. Майлз сказал, что раньше женщин было очень много. Что это был пол, противоположный мужскому. Что их называли "слабым" прежде всего потому, что они были слабостью мужчин.

- Говорил же, не слушай этого придурка. Их так называли, потому что ни одна обычная женщина этот люк бы не подняла. - И мэтр кивнул на меня, мол, что и следовало доказать.

- Неважно. Теперь слабость искоренена, половые различия исчезли. Остался только один пол, а я - просто инвалид. И я был не один такой в приюте. Я помню парня с шестью пальцами. И ещё одного с заячьей губой. Был мальчик, который страшно заикался. Нас не держали отдельно, не пытались лечить, взрослые ничего не делали. Нас словно отдали на растерзание. Кому нужны слабаки и калеки? Мы должны были стать первыми игрушками будущих убийц. Мы воспитывали в них чувство общности. В нас подавили все инстинкты, оставив одну только злость.

Мэтр долго молчал.

- Ты похоже сильно головой приложился.

- Он бросил меня дважды, - сказал я, наверное, подтверждая его слова.

- Слушай, если эти журналы побуждают тебя к самоанализу, я прихвачу парочку моих любимых, ладно? Тебе это сейчас будет полезно. Вот этот... и этот тебе тоже должен понравиться... - Он взял больше, чем парочку. Кое-что, наверное, для собственного досуга. Подняв куртку, он заткнул их за пояс джинсов и вернулся ко мне. - Встать сможешь?

- Без проблем, - ответил я, поднимаясь на ноги.

И тут же теряя сознание.

Глава 16

Не знаю, сколько там по мнению Многорукого он спасал мне жизнь, но я ему её спасал определенно больше. Прожив с ним несколько дней, которые сложились в недели, а там и в месяцы, я понял, что при всей своей крутизне этот мужик совершенно не был способен о себе позаботиться.

В том смысле, что он мог умереть от любой ерунды. Напиться и утонуть в ванной (я столько раз вынимал затычку в последний момент), захлебнуться в собственной блевотине или поджечь дом, заснув с сигаретой в постели.

Когда такое случилось в первый раз, я играл со своими многорукими куклами. Запах палёного ворса я учуял не сразу, а когда придал этому значение, ковёр в спальной уже догорал. Пламя забиралось по сбившимся простыням на кровать. Я рывком сорвал их с Многорукого, а он даже не проснулся.

Залив всю комнату водой, я распахнул окно. Отдышавшись, я остановился перед кроватью. Руки сами собой стискивались в кулаки.

Стоит сказать, что с каждым днём я делался всё психованнее. Виноваты ли в том гормоны, о которых так любил говорить Многорукий, или же мой организм постепенно очищался от остаточного действия стаба.

Были моменты, когда я хотел его убить. Когда же он пропадал на неделю или две, я от страха и скуки чуть не вешался.

Он был ужасно грубым, я не понимал его шуток, я знал, что каждое третье его слово - ложь, но с каждым днём я привязывался к нему всё сильнее.

То, чем я становился, совсем не нравилось мне.

И у меня до сих пор не было ни гроша в кармане.

- Ты ковёр сжёг.

Мэтр даже не двинулся.

- Ты только что проспал свою смерть, понимаешь? Ты умер. Задохнулся и сгорел.

Плевать он на это хотел.