Страница 29 из 65
— Возраст, место работы и место рождения, — интонацией специалиста психиатрической службы повторила судья.
— Мне 41 год. Родилась я в Ницце. Сейчас не работаю, но уже скоро выйду на новое место.
— А чем занимались до того, как утратили работу?
— Я работала домработницей у госпожи Джефферсон. И у господина Кравица.
— Вы хорошо знаете Тима Кравица? И хорошо ли знали погибшую? — спросила судья.
— Хорошо? Нет, я бы не сказала, что хорошо. Я у них работала домработницей. Общалась с ними только по делам.
— Этого достаточно. У вас есть какие-то основания оговорить господина Кравица? Может быть, неприязненное отношение, ненависть — что-то такое?
— Ой, ну что вы! — улыбнулась свидетель, взглянув на Кравица. — Как же можно! Такой уважаемый человек! Какая уж тут ненависть!
— С моей стороны пока все, спасибо, — удовлетворенно сказала судья, постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла, а потом обратилась к прокурору:
— Господин Брасио, поскольку это свидетель обвинения, вы можете начать допрос.
— Благодарю, Ваша честь, — почти неслышно ответил ей прокурор. — Госпожа Пьярд, как долго вы проработали домработницей в семье Кравица-Джефферсон?
— Мне кажется, — женщина посмотрела в потолок, — месяцев шесть. Да, определенно шесть.
— Вас нанимала сама покойная?
— Нанимала госпожа Джефферсон, да. Какая же чудесная была женщина… — губы Беранжер Пьярд затряслись.
— Хорошо. Что входило в ваши служебные обязанности?
— Госпожа Джефферсон очень много работала. Поэтому все, что так или иначе было связано с домом, я по ее просьбе взяла на себя. И уборка, и корреспонденция, и обновление систем, и готовка — все это мне нужно было обеспечивать. По сути, я делала так, чтобы она приходила к себе домой без ощущения, что ей после работы надо еще чем-то заниматься.
— Господин Кравиц проживал с ней? — послышался очередной вопрос прокурора.
— Да. Он к ней приехал незадолго до того, как я туда пришла.
— Вы знаете, где жил ее супруг до этого?
— Да, конечно. Она рассказывала, что живут они с мужем в Австралии, что она приехала сюда, в Сан-Паулу, по контракту, и что муж ее сначала остался в Сиднее.
— Почему муж к ней вдруг приехал? Знали вы?
— Нет, не знала. Никто со мной на эти темы не разговаривал.
— Как у них складывались отношения?
— Могу только свое ощущение сказать…
— Скажите.
— У меня было чувство, что они не муж и жена. Холодно общались. Я бы сказала, что почти не общались.
— Ссоры, ругань? Было такое? — уточнил прокурор.
— Поначалу не было. А вот через месяц где-то как пошло… Ругались часто, на повышенных тонах разговаривали.
— О чем?
— Вы знаете, я не слушала. Я слышала, конечно, но не слушала. Вообще старалась не лезть. Это не мое дело, понимаете?
— То есть совсем не знаете, из-за чего они ссорились?
— Можно и так сказать, — ответила свидетель. — Разве что примерно за месяц до того, как госпожа Джефферсон умерла, они говорили о ребенке каком-то.
— О каком?
— Да неловко как-то…
— Отвечайте, — послышался строгий голос судьи.
— Мне по их разговорам показалось, что госпожа Джефферсон была беременна. И как будто отцом был не господин Кравиц. Но это только то, что я слышала! А уж как там у них было…
— Во время ссоры или при каких-либо других обстоятельствах подсудимый угрожал Стефани Джефферсон убийством? — продолжил допрос прокурор Брасио.
— Ну, — свидетельница тяжело выдохнула, — да, он говорил такое. Но, понимаете, я же не знаю, правда ли он так думал или просто хотел позлить госпожу Джефферсон. Говорил уверенно, да. Часто говорил.
— Что конкретно говорил?
— Ну, я сейчас так уж и не вспомню всего. Но он, прошу прощения, сукой ее называл. Говорил часто, что придушит ее собственными руками, чтобы ее ублюдок, как он говорил, подох в этой мерзкой вонючей сучке. Простите меня! Просто он так говорил часто. Прям так и говорил, вот этими словами! И вы, — она обратилась к Кравицу, — простите меня! Но вы же так говорили!
— Никаких разговоров с подсудимым, — голос судьи прозвучал приказным тоном. — Прокурор, продолжайте.
— Скажите, свидетель, — немного подумав, добавил прокурор Брасио, — у супругов был обычай завтракать вместе? Или раз на раз не приходился?
— Вообще обычно они завтракали вместе. Но мне казалось, это не потому, что у них так было заведено, а просто совпадало, что ли.
— Завтрак вы готовили?
— Да там готовки-то никакой и не было особой. Госпожа Джефферсон всегда ела кашу, яичницу и кофе. Кашу и яичницу она сама себе печатала на фабрикаторе, а кофе просила меня варить. Она только свежесваренный кофе пила.
— Вы знаете, от чего умерла Джефферсон?
— Только из новостей. Говорили, что будто бы господин Кравиц подмешал ей латиоид.
— Вы видели у них дома латиоид? В аптечке или в тайнике, может быть?
— Я не знаю, как мне правильно ответить, — смутилась свидетель, — потому что я, если честно, не представляю, как эта таблетка выглядит. Может, и видела.
— Это не таблетка. Это капсула.
— Ну капсула.
— Капсула такого характерного металлического цвета. Будто из ртути.
— Нет, ничего подобного я, кажется, не видела.
В кабинет Мартинеза зашел его ассистент:
— Профессор, через пять минут начинаем.
— Да-да, иду, — ответил Филипп Мартинез, оторвавшись от трансляции. — Сейчас заседание по делу Тима Кравица идет. Очень печально все это.
— Как вы думаете, это он убил?
— Судя по всему, да. Кем бы ты ни был, а человеческая натура в тебе неискоренима.
— А я считаю, что его просто жена довела. И как можно было жить с такой… Она же шантажировала его!
— Понимаешь, Нейтан, тут и кроется вся суть конфликта. Любого. Ведь та же самая Джефферсон, она не считала себя плохой! Я убежден, что у нее был целый список аргументов и мотивов, которыми она руководствовалась, и была совершенно уверена в своей правоте. Что это «он плохой», а не она. Понимаешь? Подумай сейчас о себе — как часто в ходе ссоры ты думаешь: «Да, конечно же, это я неправ! Буду-ка я и дальше поступать плохо».
— Профессор, — улыбнулся Нейтан, — вам надо психологом работать! Вы всегда так искусно оперируете знаниями человеческой души!
— Это скорее опыт антрополога, историка, а не психолога. Ладно, пойдем. У нас много работы.
В доме Рику и Тарьи Экманов царил покой: дети спали, а супруги сидели внизу и под легкое южноафриканское вино вспоминали день своего знакомства — они застряли в лифте и провели там почти целую ночь, которую до сих пор называют своей первой брачной ночью, хотя ничего, кроме невинной болтовни двух ранее не знакомых друг с другом людей, в ту ночь не произошло. Сейчас Тарья смотрела на любимого мужа и чувствовала, что в ее жизни присутствует настоящее большое женское счастье. Лишь время от времени она незаметно для себя поглаживала свои ноги — эта привычка у нее появилась сразу, как только Тарья начала носить протезы. Очередная пара сидела как влитая — ее должно хватить на несколько недель.
Карьера Икуми Мурао после назначения на должность высокого судьи пошла в гору — она стала партнером в «Кайерс-энд-Мист». В момент, когда Икуми подписывала партнерское соглашение, она отчего-то вспомнила свою первую любовь, Эйзо Окада, и все, что так или иначе было с ним связано. Вспомнила она и свой разговор в подпитии с управляющим директором архитектурного бюро, когда солгала ему насчет того, что не жалела о произошедших в ее жизни перипетиях. В данный же момент она о них действительно не сожалела, ведь не налей тогда Эйзо кофе в тубус с ее проектом, она, может, и не была бы сейчас партнером лучшего архитектурного бюро Восточного Света и одновременно высоким судьей, обеспечив себе не только безбедную старость, но и место в мировой истории.
Сабрина ждала с работы своего любимого. Ее мама неустанно пилила дочь насчет свадьбы, но Сабрине было так хорошо с Лукасом, что маминой мечты о белом платье она предпочитала не замечать. К приходу Лукаса со службы она напечатала его любимые суши и загрузила «Маску» с Джимом Керри, чтобы сделать сюрприз. Иногда Сабрина ловила себя на мысли, что даже когда она ничего не чувствовала к Лукасу и, более того, когда он откровенно ее бесил, Лукас все же всегда притягивал к себе ее внимание. Будучи честной с собой, Сабрина хорошо знала, что если бы и решила с кем-то серьезно связать свою жизнь, то только с таким уравновешенным и самостоятельным парнем, чтобы он мог и носить ее на руках, и задвигать на место, если того требуют обстоятельства или ее порой слишком эмоциональное поведение. Девушке доставляло огромное удовлетворение, что в жизни появился человек, которого она согласилась поставить выше себя.