Страница 4 из 12
Вазер глубоко нахлобучил шляпу на голову, стянул свой ранец плотней и, сокращая далекие извивы горной тропы, стал спускаться прыжками по крутым уступам. Он перебрался через обожженные молниями, черные причудливые сплетения корней кедров, через каменистые русла высохших ручьев, вышел на мягкий луг и вдруг увидел у своих ног бархатно-зеленый Энгадин со сверкающим Инном в драгоценной оправе горных озер. Последний луч, пробившийся сквозь тучи, радугой заиграл на озерах и лугах Сен-Моритца…
Прямо перед собою увидел он темную голую пирамиду скал и подле нее, немного выше, горную цепь, усеянную ледниками, отливавшими зеленым светом. За высоким хребтом, который она замыкала, клубились грозовые тучи, гулко катились громы и темнели просветы между выступами гор, в которые время от времени еще виднелась далекая снежная вершина.
По правую от дороги сторону горы, поднимавшиеся вдоль другой долины, закрывали крутой спуск, почти внезапно переносивший из вольного горного воздуха в итальянский зной. Там, за Малойей, испарения, гонимые южным ветром, клубились туманом над влажными лугами Базельджия Мария, с белыми башнями, смутно просвечивавшими сквозь дождливую мглу…
Тропинка привела Вазера к первой энгадинской деревне, состоявшей из одной улицы внушительных домов со своими контрфорсами и золочеными слуховыми окошками, напоминавших небольшие крепости. Но молодой человек ни в одну из тяжелых дверей не постучал, а бодрыми шагами продолжил свой путь к югу вдоль озер. Он решил переночевать в странноприимном доме в Малойе и оттуда на следующий день рано утром отправиться через ущелье Муретто в Вальтеллину, потому что – Помпеус Планта не ошибся! – жаждал, и теперь сильнее, чем когда бы то ни было, повидать своего школьного товарища Енача…
Рано наступила ночь, и посвежело среди высоких гор. Дорога бесконечно тянулась берегом вдоль плескавшихся волн. Холодная, прозрачная дождливая мгла окутала даль и просачивалась в одежду одинокого пешехода. Сонливость, которой он ни разу не ощущал за весь этот знойный день, сковывала его мысли и движения. В одном месте, где Инн пронесся перед ним быстрыми волнами по узкому руслу, а на другом берегу всплыла плоская башня неуклюжей церковки, ему послышался конский топот. По каменному мостику промчался всадник и вскоре исчез в темноте по направлению к Малойе. Неужели этот закутанный в плащ всадник – Помпеус Планта? Наверное, это был не Планта, а какой-нибудь скромный запоздалый путешественник. Планта вез свою дочь и, вероятно, остановился на ночлег у кого-нибудь из своих знатных родственников в одной из лучших усадеб Энгадина.
Наконец и последнее озеро, и последняя скала остались позади. Огонь, светивший во мгле, и собачий лай говорили о близости человеческого жилья, которое могло быть только заезжим домом. Подходя к неясной каменной массе, Вазер с удовольствием заметил, что ворота еще раскрыты, и увидел хозяина, худощавого костистого итальянца, надевавшего цепи на яростно метавшихся псов. Молодой работник светил ему смоляным факелом.
Картина эта сулила радушный прием. Хозяин схватился за факел и поднес его к самому лицу прибывшего.
– Что угодно, господин? Чем могу вам служить? – спросил он и, как будто неприятно чем-то удивленный, подавил едва не вырвавшееся у него ругательное слово…
– Что за вопрос! – весело ответил Вазер. – Местечко у огня, обсушиться, ужин и ночлег!..
– К сожалению, господин, это никак невозможно, – подкрепляя свое сожаление и свою непоколебимость чрезвычайно выразительными жестами, заявил тот. – Все занято…
– Как занято? Вы, значит, ждете еще гостей? Не откажете же вы в приюте путешественнику в этой пустыне и в такую холодную, дождливую ночь?
Итальянец вытянул руку и указал ею по направлению к югу, где туман уже редел, а на той части неба, за Малойей, над неровными выступами зубчатых гор пробивалась уже луна…
– Там погода разгуливается, – сказал он и, войдя в дом, вынес кубок с вином. – Подкрепитесь и лучше всего вернитесь в Базельджия… Желаю вам покойной ночи…
Вино горело в стакане при свете факела, как огненный рубин. Вазер жадно схватил кубок с игравшей влагой и без церемоний осушил его до дна. Хозяин, отказавшись от платы, вежливо подталкивал его к воротам и, выпроводив, задвинул за ним засов.
Молодой человек не хотел, однако, считать дело свое проигранным. Вместо того чтобы проделать вновь пройденный длинный путь, он взошел на недалекий от дома холм, стоявший, будто страж, над начинавшейся в этом месте долиной Брегалья, представлявшей собою теперь котловину, полную хаотических клубов тумана. Из белой мглы выступали освещенные месяцем верхушки елей. Вазер растянул на земле свой плащ, присел и стал прислушиваться.
Стояла глубокая тишина; лишь из конюшни при гостинице время от времени доносилось ржание лошади. Едва слышен был приглушенный туманом шум ручья на дне глубокой долины. Издали приплыл вдруг тихий, четкий звук, легкий звон, тотчас погас и, спустя несколько мгновений, отчетливее пронесся в воздухе. Затем опять растаял и тотчас всплыл опять и стал приближаться громче, громче, словно поднимался в гору крутыми извивами тропинки. Вазер долго, как во сне, вслушивался в эти непривычные его уху горные звуки. И наконец он услышал человеческие голоса. Очевидно, это были всадники или погонщики, и Вазер решил, что они-то и были гостями, которых поджидал хозяин.
Он растянулся на своем плаще, чтобы проезжие не заметили его. Ему хотелось знать, ради кого ему отказали в ночлеге.
Прошло несколько долгих минут. Из долины выехали два всадника, очевидно, господин и его слуга, соскочили с коней и громко ударили в ворота, которые тотчас распахнулись перед ними. Хозяин из гостиницы услужливо выбежал им навстречу и ввел их во все еще освещенный дом…
Вазера одолевали досада и любопытство. Он вскочил на ноги и подкрался к таинственной крепости. Он вспомнил об огне, который заметил, когда подходил к дому: огонь светил не со стороны двора. И действительно, обойдя дом кругом, он увидел в задней стене единственное окно с тяжелой железной решеткой, за которым ярко пылал огонь. Он взобрался на полуобвалившийся козий хлев, пристроенный к стене дома, и ему удалось заглянуть в глубь дымной комнаты.
У печи стояла старая женщина с благообразным, честным лицом и держала ручку железной сковороды, в которой жарились горные форели. На каменной скамье спал закутанный в овечью шкуру юноша с болезненным, бледным лицом, обрамленным копною вьющихся темных волос.
Надо было держать ухо востро. Вазер решил первым делом уяснить себе то, что видел перед собой, а затем уже так или иначе использовать обстоятельства. Случай помог ему. Бледный спящий юноша заметался вдруг в тревожном сне, заворочался, застонал, вскочил на ноги с закрытыми глазами, с выражением немого страдания на лице, стиснул кулак, словно сжимая оружие, и глухим, сонным голосом крикнул:
– Ты этого хотела, Пречистая!..
Старуха быстро отодвинула сковороду, грубо схватила спящего за плечи, встряхнула его и крикнула:
– Проснись, Августин! Не хочу, чтобы ты у меня торчал тут на глазах… Это не сны праотца Якова… Тебя дьявол мучает… Ступай на сеновал.
Длиннокудрый тонкий парень встал и покорно, с опущенной головой, пошел к двери.
– То, что я хотела послать моему сыну, пастору Александру в Арденн, я уже принесу тебе завтра утром! – крикнула ему вдогонку старуха и, качая головой, добавила тихо: – Доверять ли еще этому олуху такую дорогую вещь?
– Я охотно исполню ваше поручение, – располагающим, внушающим доверие голосом сказал тогда Вазер, наклонившись к железной решетке. – Я завтра утром отправлюсь через Муретто в Вальтеллину к пастору Еначу, другу и соседу вашего почтенного сына Блазиуса Александра, столь уважаемого и любимого среди протестантов. Но, разумеется, если вы укажете мне сухой угол для ночлега, потому что хозяин ваш выставил меня ради других гостей…
Старуха изумленно, но ничуть не испуганно схватилась за масляную лампочку. Закрывая рукою огонек от сквозняка, она подошла к окну и осветила голову говорившего с нею Вазера.