Право первого хода

– Я так думаю, судя по твоей реакции, – продолжил капитан, – что этот таинственный некто – женщина. Прав я?

Он замолчал и уставился на Вадима.

– Молчишь? Ну, конечно, женщина. Вероятно, она была с этим Ордынцевым, когда его убили. Значит, она свидетель? Ну, что ты молчишь? – взорвался капитан, – Ты что, не понимаешь, что единственным выходом для нас обоих будет поимка настоящего убийцы? Ну?!. А если понимаешь, так помоги же мне. Не будь идиотом. Ты же что-то знаешь…

– Подожди, капитан, – перебил его Вадим. – Ты, конечно, прав. Найти настоящего убийцу – это было бы самое лучшее… Сразу бы все стало на свои места. Ладно, только ты дай мне подумать. Я не хочу, чтобы невинный человек пострадал. А вы это можете, – добавил он тихо, – я-то знаю.

2

Что такое судьба? Это что-то вроде климата. Да, пожалуй, что так. Кто-то родился в заполярье, кто-то в субтропиках, кто-то коротает век овеваемый сухими, злыми ветрами песчаных пустынь. И можно, конечно, вдруг взять и все поменять – судьбу, климат – но, Боже мой! Какое хлопотное и трудное это дело, причем всегда с не вполне предсказуемыми результатами. Поэтому-то и живем мы с вами в основном там, в том климатическом, ученым языком выражаясь, регионе, где родились и выросли. Хоть порой и клянем его, и, зачастую, вполне справедливо.

Мы умеем приспосабливаться, вот в чем дело. Опыт нашей жизни и жизни наших предков подсказывает нам, как выжить, и не просто выжить, а комфортнее всего прожить хоть в вечных снегах, хоть под тропическим солнцем. И никакая судьба, никакой климат, как правило, не мешают нам счастливо дожить до старости и умереть как приличные люди от вполне естественных причин.

Но любой опыт хорош только в условиях стабильности. Бывают, однако, еще и стихийные бедствия. Налетит неведомо откуда злой вихрь и выбросит человека из уютных рамок его привычного и обжитого существования, и не поможет ему никакой опыт, не спасут никакие стены, не выручат друзья, и только пожалеют родные.

Сравнение, конечно, чертовски банальное, но что делать, если это действительно так: Вика чувствовала себя как человек, упавший с борта корабля в воду. Как пассажир круизного лайнера провожает взглядом удаляющиеся от него яркие, праздничные огни, так и Вика прощалась со всей своей прежней, такой, оказывается, хорошей, такой легкой и безоблачной жизнью.

Она вышла из дома, абсолютно не имея ни малейшего представления о том, что же ей делать дальше, куда идти и кто же она теперь такая.

Она шла, рассеянно глядя по сторонам, а вокруг нее уже кончалось утро, и начинался обычный будничный, жаркий летний день. Открывались магазины, киоски поднимали свои железные ставни, с металлическим стуком и скрежетом проезжали трамваи, мимо нее торопливой походкой проходили люди с озабоченными утренними лицами. Солнце отражалось в оконных стеклах, солнечные зайчики прыгали по головам прохожих и блестящим крышам машин.

Вскоре Вику зачем-то занесло на вокзал. Должно быть, подспудно вызревавшая в голове идея бегства привела ее сюда. Стоя перед монументальной доской с расписанием поездов, Вика вспомнила, что паспорта-то у нее нет, а стало быть, и билет ей не продадут. Да и куда ехать?..

Ехать ей и в самом деле было некуда. Жила, правда, бабушка в далеком Иркутске, но ведь если ее будут искать, то в первую очередь именно у родственников. Вспомнят не только бабушку, но и всех тех, кого она и сама-то не знала или забыла. В гостиницу ей тоже не устроиться, да и денег у нее не столько, чтобы думать о гостинице.

Ей вдруг мучительно захотелось еще раз взглянуть – ну, не на ту квартиру, конечно, она понимала, что это невозможно, но на тот дом хотя бы, на тот подъезд. Зачем ей это нужно, Вика сама не понимала. Просто потянуло в какой-то странной, мистической надежде: а вдруг!..

И она поехала туда.

На лавочке, где она пряталась ночью, дожидаясь Вадима, теперь сидела какая-то пожилая тетка, выгуливающая младенца. Младенец с важным видом неуклюже вышагивал рядом, держа в руке совочек. Вокруг подъезда все было тихо и спокойно. Никто не стоял, обсуждая имевшее тут место происшествие. Милиция давно уехала. И делать Вике здесь, оказывается, было решительно нечего.

Вдруг она вспомнила про ключи, отданные ей Вадимом. Господи, там же, кажется, кто-то остался заперт! И вместе с этим испугом и досадой к Вике пришло облегчение. Теперь, по крайней мере, у нее была цель. Нужно было срочно выпустить этого человека пока он там… Что?.. Ну, мало ли, что. А вдруг дверь ломать начнет?!. Да, кстати, там и переждать хотя бы несколько дней можно.

Дальше этих нескольких дней Вика заглядывать не решалась. Все ее обозримое будущее сжалось до непривычно крохотных размеров, в масштабе которых неделя казалась уже немыслимо долгим сроком.

Перед знакомой дверью Вика остановилась, прислушалась. Никаких звуков из квартиры не доносилось. Она взялась за дверную ручку и слегка потянула ее на себя. Дверь не открылась. Замок, по крайней мере, был цел. Вика достала ключи и, почему-то стараясь делать это по возможности бесшумно, открыла дверь.

– Явился, наконец, сукин сын! – встретил ее в прихожей голос из-за прикрытой двери, которая, как знала Вика, вела в гостиную. – Ну, ты, блин, шляешься где-то!.. Принес хоть?..

С этими словами дверь распахнулась и на нее в изумлении уставился незнакомый ей человек.

Если бы нужно было одним-единственным эпитетом охарактеризовать возникшую в дверном проеме личность, то, пожалуй, вернее всего подошло бы слово "помятый". Этот тип, оставленный тут Вадимом до востребования, видимо только что проснулся после долгого и беспокойного сна, причем спал он, очевидно, не раздеваясь. Его и без того заметно складчатое лицо с одного боку сохранило след, оставленный подушкой. Не слишком еще длинные, но явно запущенные и давно не мытые волосы неопределенного цвета были тоже примяты и всклокочены. И уж, конечно, мят был весь его небогатый наряд – светлые брюки, черная футболка.

Увидев Вику, помятый заметно растерялся. Он замолчал на полуслове, но продолжал стоять в дверях, довольно бессмысленно глядя на нее и машинально продолжая почесывать слегка выпирающий из-под футболки поросший курчавыми волосами животик.

Если бы Вика не была предупреждена о присутствии в квартире постороннего человека, она тоже, конечно, растерялась бы. Но тут она просто сказала:

– Здравствуйте.

– Привет, – отозвался помятый, – Ты кто?

– Вика.

– Та-ак… – соображал гость, рука его перекочевала с живота на затылок. – А Вадим где?

– Вадим?.. Вадим пока… задержится. – Вика непроизвольно вздохнула. – Он вот дал мне ключи и просил зайти, выпустить вас.

– Ага… – соображал помятый. Он попятился, давая Вике возможность пройти следом за ним в гостиную и, тем самым, как бы утверждая ее в правах если не хозяйки, то, по крайней мере, человека, которому также можно находится на этой территории, заходить в комнаты и прочие помещения, садиться на стоящую тут мебель, дышать запертым в этом объеме воздухом.

– Выпустить, значит… – рассуждал он, стаскивая с обитого коричневой кожей дивана какую-то подстилку, на которой он, видимо, и спал, комкая ее и зашвыривая в угол. – А чего меня выпускать? Мне и тут хорошо. Мне, дорогая Вика, идти-то отсюда некуда.

– Почему некуда? – растерялась Вика. – Вы же…

– Слушай, – перебил ее помятый, – мне сейчас не до разговоров. Ты лучше, знаешь, что… – он чуть замялся. – Тебе Вадим деньги для меня не передал?

– Деньги?.. – удивилась Вика. – Какие деньги? Нет, он…

– Ну ладно, – перебил ее, не дослушав помятый, – это мы с ним сами разберемся. Ты это, тогда… ты… У тебя рублей пятьдесят не найдется?

– Пятьдесят? – переспросила Вика. – Пятьдесят найдется.

– Ну, ты тогда дай мне… заимообразно. Вадим потом отдаст.