Страница 40 из 69
— Был он и в прошлый раз, я обратил внимание! — уверенно произнес Потапенко. — Смотрите внимательнее, может, увидите что-то новое...
Впереди вспорхнули дремавшие летучие мыши. Видимо, недовольные шарканьем ног и звуками человеческого голоса. Свет от фонарей вроде бы и не мешает им, но вот колебательные движения волн, связанные с передвижением Гомо сапиенс — раздражают...
А вот — и грот, где они присели тогда передохнуть. Высоченные потолки таким же царским шатром поднимаются над неровными сталагмитами всех мастей и размеров, устремленных к потолку. Вот те самые колонны, а рядом — розовая дива... Самый яркий опознавательный знак.
— Присядем на минутку... подумаем... — произнес Потапенко, располагаясь на широкой возвышенности диаметром не меньше метра с закругленными краями, вроде седла.
Он снял с плеч вещевой мешок и положил его рядом с собой. Достал из бокового кармана свернутую вчетверо карту и стал в который раз внимательно ее разглядывать.
— Что-то здесь не так... — наконец, произнес он, — вот здесь, посмотрите, Леонтий Иванович.
— Не вижу! — ответил тот. — Вы о чем?
— Я о ширине галерей! Разве не видите, что на карте они одинаковые, а в реальности нет! Та, что слева, то есть, куда и пошли Арбенин, Сибирцев и Сиротин, намного шире... Да она в два раза шире той, правой!
— Странно... Как будто так... И что это может означать? — Скорожитовский опустил взгляд на чуть помятый лист бумаги и начал пристально разглядывать его. Он даже попытался измерить галереи мизинцем.
— А то и может означать, что разрушенный водой, а может, и оползнем, вход в эту галерею мог соединить ее с другой, проходящей рядом...
— Так мы же там были уже! — воскликнул Борисов.
— Да, были! Но мы осторожно прошли по коридору, ничего не трогая... А если после того, как Арбенин, Сибирцев и Сиротин побывали в этой галерее, что-то здесь обрушилось и засыпало старый проход...
— Вы как-то все занаучиваете, Федор Алексеевич! — Скорожитовский закончил делать на карте замеры и оторвал от нее взгляд. — Хотя... я тоже убедился, что входы в эти две галереи на бумаге совершенно одинаковые...
— Вот именно! И я о том же! — не унимался местный этнограф. Он начал ковыряться в своем вещмешке, словно где-то там, на дне, находились очень ценные артефакты. — Да куда же я его положил?
Наконец, достал нечто вроде грязного носового платка или куска старой ткани и развернул его:
— Вот, глядите, что я нашел под ногами!
— Неужели кусочек золота? — заговорщически произнес Скорожитовский.
— Не язвите! Знаете, что не золото! Конечно же, это только мое предположение... да и не до того было... то люди пропали, то Кондратьев уехал... короче, я не успел вам показать вот эту штукенцию...
— И что же это? — переспросил Скорожитовский, бросив взгляд на какой-то камень, скорее всего — неотесанный кусок породы, хотя, нет, довольно гладкий.
— Думаю, что это — яшмовая галька. Видите, какой округлый камень? С одной стороны... А с другой такой же галькой сделан скол... видите, вот он... И теперь уж это не просто камень, а... орудие под названием чоппер... Если же с двух сторон отбить — будет рубило. Можно из крупных сколов-отщепов сделать скрёбла для обработки шкур, а можно — скобели для обработки дерева и даже... остроконечники. И все эти орудия в быту были не у Гомо сапиенс, а гораздо раньше... Вот я о чем!
— Так значит, вы хотите сказать, что нашли орудие труда древнего человека?
— Может быть, и так. По крайней мере, еще до нас с вами на Урале обнаружили захоронения человека, называемого неандертальцем... Так что не мы — первые!
Потапенко завернул камень в тряпицу и положил его в вещмешок.
— Кстати, и тот амазонит, что попал под руку Тихону Павловичу, представляет не меньший, а то и больший — интерес, — добавил он после небольшой паузы.
При этих словах Борисов расправил плечи, окрыленный похвалой, а Скорожитовский, напротив, как-то сжался. «Видимо, сожалеет о том, что не он нашел минерал, — подумал Потапенко. — Все ученые на один манер: мечтают неожиданно увидеть, открыть, быть первыми... чтобы прославиться».
— Ладно, я предлагаю еще раз обследовать проход в левую галерею. Времени у нас много только до приезда Кондратьева, а там неизвестно, будет ли оно вообще... Да, на всякий случай, не отходите друг от друга более чем на один шаг. Мало ли что... И будьте готовы подстраховать друг друга... Я — первый, за мной — вы, Леонтий Иванович... Тихон Павлович — замыкающий...
Они гуськом подошли к выходу из пещерного зала в узкую галерею и... остановились.
— Тс-с-с... — приложил к губам палец Потапенко и показал рукой на левую стену, если так можно назвать неровную, покрытую выступами и вмятинами каменную поверхность.
Все трое замерли, прислушиваясь. Где-то там, слева и ниже — журчала вода. Нет, она не тихо и ласково перекликалась с ними, а неистово ревела... Правда, источник этих звуков находился так далеко, что только прислушавшись, можно было их и уловить. Не удивительно, что раньше никто этого не замечал — шли и громко разговаривали друг с другом.
— Осторожно! — успел произнести Потапенко, с силой надавив на один из выступов.
Мгновение — и его рука проткнула эту бутафорскую стену и оказалась в пустоте. Точка опоры сместилась, и ученый подался вперед и влево — в эту самую пустоту, еще и поскользнувшись на гладком камне, на который только что наступил. Левая нога тоже оказалась в невесомости! Довольно крепкой комплекции, Потапенко начал балансировать, цепляясь свободной рукой за другой выступ. Но тот тоже начал рассыпаться прямо на глазах...
— Держитесь, Федор Алексеевич! — Скорожитовский протягивал ему руку, но не мог дотянуться. «Вот почему он говорил, чтобы шли в шаге друг от друга!» — стучала в висках запоздалая мысль. И тогда он одним движением резко сдернул с себя вещмешок, а другим — протянул его Потапенко:
— Цепляйтесь за мешок! Я держу!
И вдруг зашуршали камни. Они начали сыпаться откуда-то сверху, словно недовольные тем, что незваные гости потревожили их покой. Потапенко еще больше отдалился от Скорожитовского и продолжал проваливаться в неизвестную бездну, которая не только затягивала его, но и медленно открывалась взору. В увеличивающемся на глазах проеме сначала показалась мрачная чернота, а потом, когда фонарик, раскачиваясь на груди Потапенко, начал выхватывать один за другим ее сегменты, глазам открылись потоки воды, проносившиеся далеко внизу. Шум воды тоже стал более явственным.
И в этот момент стена не выдержала веса Потапенко и... провалилась, увлекая за собой и тяжелое мужское тело. Гладкий камень, на котором только что стоял ученый, выскользнул из-под ступни и первым полетел вниз. Прошло несколько секунд, прежде чем он прогромыхал где-то там, на дне пропасти. А Потапенко — он пропал из вида! Однако... никто не услышал падения человеческого тела. Оно словно растворилось среди камней.
— Эге-гей! — прокричал Скорожитовский и услышал в ответ тишину.
Борисов тоже молчал, он не пришел еще в себя от шока.
— Не подходите близко к стене, Тихон Павлович! Видите, как здесь все зыбко... Да, знаю, что там — Потапенко! Но надо сначала обдумать, как сможем помочь... Если будем неосторожны — тоже улетим...
Скорожитовский сделал шаг в сторону и достал вещмешок:
— Попробуем веревку вниз опустить... Кто его знает, может, он там где-то недалеко зацепился...
Он ловким движением рук сделал петлю и закрепил ее за крепкий камень, а другой конец веревки бросил в раскрывшуюся каменную пасть. Тишина продолжала давить на виски, если не считать мерного клокота подземной реки. Монотонный и протяжный, он принимал устрашающий характер, напоминая загнанного в клетку зверя.
— Эге-гей! — еще раз прокричал в черную бездну Скорожитовский и снова не получил ответа. — Ну что ж, подождем немного, посидим, подумаем...
И непонятно, кому были адресованы последние слова, Борисову или же — самому себе.