Страница 9 из 56
11
СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Когда я возвращаюсь домой, мамина машина стоит на подъездной дороге. Открываю дверь и слышу цокот ее каблуков, резкий и бойкий.
Она выглядит безукоризненно, ее прямые светлые волосы собраны в идеальный пучок. Наверное, она только вернулась из суда, потому что даже не успела расстегнуть свой пиджак.
— Ты в порядке? Где ты была? — спрашивает она, но не дает мне ответить. — Я так волновалась! Мейси сказала, что привезла тебя два часа назад.
Скидываю сумку на столик в холле.
— Я тебе записку оставила на кухне.
Мама смотрит через плечо и слегка расслабляется, когда замечает страничку из блокнота.
— Не видела, — говорит она. — Лучше бы ты позвонила. Я понятия не имела, где ты.
— Прости. — Я направляюсь к лестнице.
— Подожди-ка, Софи Грейс.
Я замираю, потому что если мама обратилась к формальностям, то грядут проблемы. Разворачиваюсь, нацепив на лицо маску незаинтересованности.
— Да?
— Где ты была?
— Просто прогулялась.
— Ты не можешь уходить, когда бы тебе ни приспичило.
— Я теперь под домашним арестом?
Мама приподнимает подбородок, она готова к войне.
— Моя обязанность — удостовериться, что ты не вернешься к старым дурным привычкам. Если придется запереть тебя дома, то так тому и быть.
Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Тяжело удержать гнев, проснувшийся во мне. Хочется прорваться через ее личину ледяной королевы, сломать так же, как она сломала меня.
— Я не ребенок. И если только ты не планируешь завалить меня домашней работой, то тебе меня не остановить. Я могу звонить тебе каждые несколько часов для проверки, если от этого тебе станет легче.
Мамин рот складывается в тонкую линию розово-жемчужного цвета.
— Не ты здесь устанавливаешь правила, Софи. Твое прежнее поведение отныне недопустимо. Если ты хоть на шаг переступишь черту, то снова отправишься в Центр. Так и будет, клянусь.
К таким угрозам я готовилась. Старалась просчитать все ситуации, что мама могла бы мне предъявить, потому что только так я смогу оставаться на шаг впереди нее.
— Через несколько месяцев у тебя больше не будет такой возможности, — заявляю я. — Как только мне исполнится восемнадцать, ты не сможешь принимать за меня решения по поводу лечения. Независимо от того, что я, по-твоему, сделала.
— Пока ты живешь в моем доме, ты будешь следовать моим правилам, восемнадцать тебе или нет, — говорит мама.
— Попытаешься отправить меня в Центр — и я уеду. Выйду за дверь и больше никогда не вернусь.
— Не смей мне угрожать.
— Это не угроза. Это правда. — Отвожу от нее взгляд, от ее трясущихся рук, она словно разрывается между тем, чтобы удержать меня или разорвать в клочья. — Я устала. Пойду в свою комнату.
На этот раз она даже не пытается меня остановить.
Мне вечность запрещали запирать дверь комнаты, поэтому я придвигаю к ней кресло. Мне слышно, как мама поднимается по лестнице и набирает в ванну воду.
Скидываю с кровати одежду, а потом и простынь, одеяла и подушки. С третьей попытки переворачиваю матрас, ноги трясет от усилий. Наконец мне это удается, пускай и с одышкой и протестующей болью в спине. Переступаю через гору одеял и прочего и вынимаю из сумки блокнот. Между его страниц покоятся отдельные листы, и я вытряхиваю их на матрас, после чего беру со стола стикеры и маркеры.
Чтобы все записать, требуется несколько минут. У меня не много информации — пока что. Но к тому времени как я заканчиваю, вся нижняя часть матраса становится доской с доказательствами, самодельным подобием тех, что висят в полицейских участках. Фотография Мины, сделанная в предпоследний год школы, подписана «ЖЕРТВА», а единственное фото Кайла, которое у меня нашлось, — «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ». Старая фотография с вечеринки девятиклассников, на которую мы пошли всей компашкой. Мина, Эмбер и я стоим в стороне и смеемся, Кайла и Адама обрезало, а Коди неодобрительно смотрит на все действо. Мы молоды, счастливы. Я счастлива. Та девушка на фотографии и понятия не имеет, во что превратится ее жизнь буквально через несколько месяцев. Обвожу Кайла в круг и двигаюсь дальше. В стороне от фотографии прикрепляю список, и вопрос номер один в нем: НАД КАКОЙ ИСТОРИЕЙ РАБОТАЛА МИНА?
Чуть мельче добавляю: Убийца сказал «Я предупреждал тебя». Угрозы были и прежде? Она кому-нибудь рассказывала?
Смотрю на все некоторое время, чтобы отпечаталось в голове, прежде чем укладываю матрас обратно и застилаю кровать.
Выглядываю в коридор, проверяя, в ванной ли еще мама. Тогда я хватаю радиотелефон, — завтра спрошу, позволен ли мне мобильный, — и уношу его в спальню.
Я набираю номер; три гудка, потом берут трубку.
— Алло? — раздается радостный голос.
— Это я. Я вернулась. Нам надо встретиться.
12
ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ)
Спустя несколько дней, проведенных в Центре, реальность накрывает меня: Мина мертва. Ее убийца на свободе. А меня никто не слушает.
Более бессмысленного в моей жизни еще не происходило.
Так что я сижу в своей комнате на тесной кроватке с синтетическим постельным бельем. Хожу на групповые сеансы и пребываю в молчании. Сижу в кресле в кабинете доктора Чарльз, опустив руки на колени и смотря прямо вперед, пока она ждет.
Ничего не говорю.
Едва ли могу даже думать.
В конце своей первой недели пишу Треву письмо. Мольба, судорожный монолог правды. Все, что мне так давно хотелось сказать.
Оно возвращается нераспечатанным. Именно тогда я понимаю, что осталась совсем одна.
Не осталось никого, кто мне верит.
Теперь я заставляю себя вспоминать, повторять каждую секунду той роковой ночи. Обдумываю возможных подозреваемых и мотивы, одновременно логичные и нелепые.
В голове крутится одно-единственное предложение, бесконечная петля слов, сказанных им ровно перед тем, как застрелить ее: Я предупреждал тебя. Я предупреждал тебя. Я предупреждал тебя.
Они толкают меня вперед, час за часом.
Я так и не разговариваю с доктором Чарльз.
Слишком занята планированием.
На пятнадцатый день моего пребывания в Центре родителей вызвали на первый родительский день.
Папа обнимает меня своими крепкими руками. От него пахнет Олд Спайсом и зубной пастой, и на секунду я позволяю этой привычности успокоить меня.
А потом я вспоминаю, как он заталкивал меня в машину. Его взгляд, когда я просила поверить мне.
Я напрягаюсь и отстраняюсь.
После всего случившегося мама даже не пытается обнять меня.
Родители сидят на кушетке, вынудив меня устроиться на противном кожаном кресле в углу. Я благодарна доктору Чарльз, что не заставляет меня сесть между ними.
— Я пригласила вас пораньше, — говорит доктор Чарльз. — Потому что я думаю, что у Софи некоторые сложности с самовыражением.
Мама взглядом прибивает меня к креслу.
— Устраиваешь проблемы?
Я в ответ качаю головой.
— Ответь как полагается, Софи Грейс.
Доктор Чарльз удивленно выгибает брови, когда я отвечаю, медленно и четко:
— Я не в настроении для разговоров.
Родители уезжают раздраженными, мы едва ли поговорили друг с другом.
На девятнадцатый день я получаю открытку. Безобидная вещица с синей маргариткой и надписью «ВЫЗДОРАВЛИВАЙ СКОРЕЕ».
Открываю ее.
Я тебе верю. Позвони, когда вернешься. — Рейчел.
Долго-долго смотрю на нее.
Так странно, что всего три слова могут что-то зажечь внутри.
Я тебе верю.
Вот сейчас я готова к разговору. Придется.
Это единственный способ выбраться отсюда.
13
СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Следующим утром, к тому времени как я просыпаюсь, мамы уже нет дома. На кухонном столе она оставила новый мобильный и записку.