Страница 32 из 34
- Ты о чем это все, Родион?
- Пожары - сплошь, рубим - сплошь... Схватимся потом, а Сибирь вот такая, черная. Схватимся!..
- А что бы ты предложил?
- Для тушения-то? Почему бы армию не кинуть? Ох и закалочка была бы ребятам! А потом студентов... Только не все пойдут.
- Почему?
- Знаешь, есть холодные пожары, которые выжигают души... Такие пожары тоже надо бы кому-то тушить... А сюда звать не таких, кто себя хочет проверить, а кто твердо знает, что они крепкие парни... Нет, только крикни: "Горит Россия!.."
- Пойдут.
- Да что вы там мокнете-то? - послышался из палатки голос. - Давайте сюда, место найдется.
- У нас брезент, - отозвалась Пина, ожидая, когда в палатке снова заговорят, но там вдруг перешли на шепот.
- Не какая-нибудь там расфуфыра, - донеслось едва различимо.
- И Родион не такой. Он не станет тебе с ветки на ветку...
Пина покраснела, потому что поняла, о чем это они, а Родион вдруг сильно сжал ей руку.
- Что? - спросила Пина.
- Да так...
- А что - так? - улыбнулась она - ей почему-то хотелось шутить.
- Ну, все вот у нас с тобой... И на "ты" как-то незаметно перешли...
- А потом на "мы", - засмеялась Пина, и Родион тоже; неожиданно для себя он наклонился к ней, встретил ее посерьезневшие вдруг глаза, испуганные и покорные, и губы, и ничего на свете не осталось, кроме этих горячих губ и полуприкрытых, темных в отсвете костра глаз.
Скоро снова стали слышны голоса из палатки - там уже говорили о Гуцких.
- Платоныч никак не может залечить отечественные остатки.
- Раз на Девятое мая - мы на пожаре в тот день были - он мне сказал, за что получил первую Славу.
- А за что?
- Да ни за что, говорит. Чкнуло его в грудь, а он от миномета не ушел. Говорит, все равно уходить некуда было. А когда вручили Славу, долго удивлялся: "За что только людям ордена дают?!"
- Да-а-а... Сивый весь, а ведь моих лет...
Потом начался какой-то разнобойный разговор, и никак нельзя было уловить его стержня.
- Я людей из Москвы ни разу в жизни не видал. Ждешь, приедут вот, расскажут что-нибудь хорошее...
- А городским пожарным медали дают...
- Нет, я вертолет переношу без посторонних явлений.
- Вот когда я возчиком в сельпе работал...
- Считай, уже неделю я не употребляю - и живу!
- А говорят, лекарство такое есть, от водки. Слышь, Гриша? Принял его и будто с души воротит от одного запаха...
Пине было неинтересно про водку. Она потянула за цепочку часы Родиона. По времени еще вроде рано, а день уже кончался в долине. Спустился с кручи Бирюзов. Пустой, промокший до нитки. Где-то вверху он нарезал ворох пучек, и Пина обрадовалась. Свежие дудки можно есть за милую душу. Надо только ободрать жесткую оболочку, а мясистая нежная трубочка идет хорошо. Родион взял немного пучек, а ворох Санька отнес в палатку. Оттуда закричали весело:
- С полем тебя, Саня!
- Хороша дичина!
- Жи-и-ирная, язви ее!
А потом кто-то там сказанул такое, что палатка заколыхалась от хохота, но у сипевшего костра не расслышали слов, однако тоже заулыбались, и всем стало полегче.
- Не скажи! - снова послышалось из палатки. - Витамины все же в ней есть.
- Витамины, может, и есть, а кроме них, ничего.
- Это я, помню, первый раз встретился с витаминами...
- Давай-давай трави! - поощрил кто-то, и Пина тоже прислушалась.
- Взяли мы, помню, Берлин и радуемся - живы! - начал дядя Федя неторопливо, с расстановками. - Ладно. Победа победой, а есть-пить надо. И вот дело к обеду. На фронте-то было хорошо, первой категории кормежка, а тут завезли горох. А он же веский, что твоя дробь. Ладно. Сварили суп-заболтуй. Ну, суп! Смотрим - видимость через него сквозная. Вызываем заместителя по тылу. Приходит. Пузо - во! Небось ноги свои видал разве что в зеркале. "В чем дело, товарищи солдаты?" Мы подаем ему котелок с его супом и чистую ложку. "Конечно, - говорит, - густоты тут нет, но вы, товарищи солдаты, должны учесть питательность". И понес! И белки там, и желтки, и особенно на витамины напирал. Что, думаем, за мина такая? Глядим - вода водой. Ну, поверили, съели. Так я первый раз с витаминами встретился и с тех пор думаю, что это слово какое-то обманное...
- А я понимаю так, что хорошие витамины - сала кусок, это я понимаю! вставил кто-то.
- В сале нет витаминов, - донесся брюзгливый голос Евксентьевского.
- Да уж ты-то молчи! В сале нет витаминов! А зачем они ему нужны, а? Зачем?
Родион переглянулся с Бирюзовым, они снова засмеялись, и Пина их поддержала.
- Ну, как, Саня? - спросил Родион.
- _Не соли нахлебавшись_, - ответил Бирюзов устало. - Не стрелил ни разу. Видно, распугало зверя.
- А помнишь прошлогоднего лося?
- Как же! Прямо через огонь сигал, дьявол...
- Да-а-а... Мы тебе там оставили варева. Согрей ему, Пина.
- Я сам, - поднялся Бирюзов. - Где котелок?
Завечерело, и развело немного тучи, остановило дождь. У вершин далеких гольцов взбило белую пену, однако скоро там снова замутилось и долина стала темнеть. Санька, тихонько посвистывая, долго отогревался у костра. Уже в сумерках он выстирал на камнях портянки, высушил их и переобулся. Он делал все это, не глядя на Родиона и Пину, которые сидели близко друг к другу и руки сплели. То и дело кто-нибудь из троих подымал голову, шарил глазами вверху, но там была непроглядная темень и оттуда заносило прохладным воздухом. Вечный лед его холодил вверху, что ли?
Звезд они так и не дождались, решили укладываться. В палатке еще не спали, переговаривались меж собой негромкими голосами. Друзья влезли туда, в темноту, но сон не шел.
- Значит, не вышел номер, Саня? - спросил кто-то. - С охотой-то?..
- Нет ничего, - ответил Бирюзов и скоро засопел.
В палатке молчали, но Пине было ясно, что все думают об одном.
- Косулю бы взять неплохо, - послышался мечтательный голос. - Да соли ей на хвост не насыплешь...
- И мишка, видать, тоже ушел от дымов далеко.
- По весне, правда, он постный.
- Не скажи!
- Чего не скажи-то?
- Уж я-то его близко знаю! Из берлоги он вылазит жирный да вкусный. Тут его и брать. Осенью на нем мяса куда тебе, однако орехом кедровым отдает, особо в окостке. Ну, гольный орех! А как ложиться ему, он траву какую-то ест, весь очищается и по весне ничем не пахнет. Не-ет. Я уж его близко...
- А помните, два года назад Бирюзов забил тошшого? Весной ведь дело-то было?
- Ты слушай. Потом, правда, он враз тощает - жрать-то нечего в пустой тайге. А сейчас, верно, выравнивается уже - дудка пошла, корни, маралухи по горам телят приносить начали...
- Еще сохатина - мясо доброе, - поддержал разговор другой голос. - Есть которое место, правда, жесткое - нитками отдирается и с хлебом ни в какую не прожуешь!
- Да уж прожевали бы как-нибудь...
Повздыхали в темноте, а через минуту подал голос Евксентьевский:
- Это ты, товарищ Гуляев, на вертолете мешок с продуктами оставил?
Родион промолчал.
- Лучше заснуть в такой момент, - продолжал Евксентьевский. - Верно, товарищ Гуляев? Хотя ведь вам забывчивость простительна - у вас тут роман...
- С утра плоты ладить, однако, - сказал Родион, сдерживая гнев. Ронжины, греби рубить...
- Ронжины, греби, однако, - передразнил Евксентьевский и хохотнул. Оратор ты, товарищ Гуляев! Цице-рон!
- Слушайте, - не вытерпел Родион, почуяв в словах Евксентьевского какой-то гнусный намек. - Я ведь тоже могу вас назвать.
- Ну назови! А? Назови!
Родион молчал, ясно представляя себе, как Евксентьевский кривит сейчас губы, и усики-то у него уже срослись с бороденкой - он почему-то не побрился тут вместе со всей командой.
- Назови. Что же? - не отставал Евксентьевский. - А?
Было слышно, как в темноте дышат.
- Он не так воспитан, - сказала Пина.