Книга

- Ну тебя к черту. Билли, - устало произнес Куп, - это не смешно.

Вьятт оставил его одного управлять кораблем при взлете. Спорить было незачем. Куп пьян, мозг его недосягаем.

В полночь корабль встал на дыбы, раскачался и прыгнул в небо. Вьятт легонько оперся о перила возле входного люка и наблюдал, как уходят ночные огни и пышно расцветают звезды. За несколько секунд мимо проплыли последние облака, и корабль оказался в долгой открытой ночи, и миллиарды крошечных точек, мерцая голубым, красным и серебряным, снова загорелись могучим огнем, который был для Вьятта всей реальностью, всем, что когда-либо означало жизнь. Он стоял так, в ослепительном сверкании и черноте, как всегда ожидая чуда, чтобы неизмеримая одинокая красота превратилась в обыденность: спустилась бы и стала приятной.

Этого не произошло. Был космос, территория, на которой предметы не существовали, где лишь двигались механические субстанции. Размышляя, ожидая, наблюдал Вьятт Вселенную. Звезды ледяным взором глядели назад.

Наконец, совершенно разбитый, Вьятт отправился спать.

Быстро пролетели первые дни Боклера. Он приводил корабль в порядок, обследуя самые укромные закоулки, наблюдая, ощупывая и влюбляясь. Корабль был для него словно женщина, первые дни стали медовым месяцем. Так всегда бывало с членами команды: ведь ни одна работа невозможна в полном одиночестве.

Вьятт и Купер часто оставляли его одного. Не ходили за ним по пятам и не следили, что он делает. Он видел их всего несколько раз и не мог не ощутить их удивление и негодование. Вьятт всегда бывал вежлив, Купер нет. Ни один из них не находил нужным что-нибудь сказать Боклеру, а он был достаточно умен, чтобы обходиться своими силами. До сих пор большую часть жизни Боклер провел среди книг, пыли и мертвых древних языков. По натуре он был одиночкой, и ему нетрудно бывало оставаться одному.

Однажды утром, через несколько дней после начала пути, за ним пришел Вьятт. Глаза его горели. Вьятт вытащил его, растерянного, прямо из машинного отделения, от главных двигателей, в куртке, перепачканной смазкой. Они вместе поднялись к наблюдательной площадке в штурманской рубке. И под обзорным куполом, под массивным хрустальным сводом, на котором так долго ничего не было видно, Боклер увидел красоту, запомнившуюся ему до конца его дней.

Они приближались к Дыре Сигнуса. Со стороны, обращенной к Галактике, Дыра сверху донизу почти плоская, как стена. Она двигалась со стороны плоскости, скользя на небольшом расстоянии от стены, а она была так огромна и неправдоподобна, что Боклер онемел. Стена начиналась за несколько световых лет от корабля и уходила вниз, в черное многоступенчатое стремительное молчание, падала в бесконечность, за миллиарды миль, вниз за пределы зрения, так далеко, так неправдоподобно далеко и так безгранично простираясь вширь, что ничто не могло быть столь огромно. Если бы Боклер не видел звезд, все еще светящихся пламенем по обе стороны, можно б было подумать, что стена сделана из стекла и находится так близко, что он может дотронуться до нее. По всей поверхности стены слабо отражалась легкая дымка, а стена как бы стояла на хребтах и складках великой черноты космоса. Боклер поглядел вниз, потом снова вниз, потом просто стоял и смотрел.

Немного погодя Вьятт молча показал вниз. Боклер взглянул между складок - и увидел его, крохотное желтое сияние, по направлению к которому они двигались. Оно было таким маленьким на фоне массивной тучи, что легко терялось из виду. Каждый раз, когда он отводил глаза, оно исчезало, и приходилось отыскивать его снова.

- Оно слишком далеко в глубине, - нарушил наконец молчание Вьятт. - Мы идем вдоль облака, к ближайшей точке. Потом замедлим ход и войдем туда. Парочку дней провозимся.

Боклер кивнул.

- Я решил, что вам захочется взглянуть, - добавил Вьятт.

- Спасибо, - искренне поблагодарил Боклер. Затем, не в силах сдержаться, с изумлением покрутил головой: - Господи!

Вьятт улыбнулся.

- Грандиозное зрелище!

Позже, уже много позже, Боклер начал припоминать, что именно говорил о Вьятте Командир. Но не мог понять всего. Конечно, кое-что непостижимо, как Дыра. В ней нет особого смысла - ну так что? Это настолько прекрасно, подумал Боклер, что оно и не должно иметь смысла.

Они медленно приближались к солнцу. По земным стандартам газ был прозрачным - примерно один атом на кубическую милю пространства, но для космического корабля любая материя слишком плотна. При нормальной скорости корабль столкнулся бы с газом, как со стеной. Поэтому они продвигались медленно, лавируя вокруг огромного желтого солнца. Одну планету они увидели почти сразу. Двигались к ней и искали другие - но больше ничего не обнаружили. Космос вокруг был абсолютно чуждым, в небе не видно было ничего, кроме легкой дымки. Вот они оказались в самом облаке и, разумеется, не увидели ни одной звезды. Ничего, кроме солнца и мерцающей зеленой точки единственной планеты да бесконечной дымки.

На расстоянии Вьятт и Купер проделали обычные разведывательные испытания, а Боклер наблюдал их с серьезным восторгом. Поискали радиосигналы, ничего не нашли. В спектре планеты обнаружилось большое содержание кислорода и водяных паров, поразительно мало азота. Температура, хотя и несколько прохладная, допускала возможность жизни.

Планета была обитаема.

- Козыри наши! - бодро сказал Купер. - Весь этот кислород заражает меня жизнью.

Вьятт промолчал. Он сидел в пилотском кресле, его огромные руки лежали на рычагах управления. Бережно направлял он корабль по длинной пологой спирали, которая спустит их вниз. Он думал о многих случаях, о многих других посадках. Вспоминал кислотный океан на Люпусе, гнилостную болезнь на Альтаире - все темные, непонятные, зловещие явления, к которым он был близок, не подозревая об этом. И только теперь он внезапно понял, что все это продолжалось так долго - слишком долго.

Машинально улыбаясь, Купер возился с телескопами и не заметил внезапного оцепенения Вьятта. Это произошло неожиданно. Суставы Вьятта постепенно белели, и он все крепче вцеплялся в пульт. Пот залил ему лицо и затекал в глаза, а он моргал и ощущал, внезапно онемев, что промок насквозь. В один прекрасный момент пальцы его застыли и вцепились в рычаги, и он не мог ими пошевелить.