Страница 8 из 38
Российская монархия не вняла подобным пророчествам и вступила в войну. Но неудачно начатая, а главное, принявшая затяжной характер Первая мировая война лишь обострила все основные противоречия русского общества.
Монархия, однако, и в 1915–1916 гг. имела еще некоторые возможности для политических маневров, для компромисса с Думой и либералами, которые требовали в конце концов не таких уже больших уступок. После резких антиправительственных речей в Думе крайне правая группа, возглавляемая все тем же П. Н. Дурново, направила царю новую записку. «Либералы, – утверждалось в этой записке, – столь слабы, столь разрознены и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их стало бы столь же кратковременным, сколь и непрочным… Что дало бы при этих условиях установление ответственного министерства? Полный и окончательный разгром партий правых, постепенное поглощение партий промежуточных, центра, либеральных консерваторов, октябристов и прогрессистов и партии кадетов, которая поначалу и получила бы решающее значение. Но кадетам грозила бы та же участь. А затем? Затем выступила бы революционная толпа, коммуна, гибель династии, погромы имущественных классов»[35]. П. Дурново был противником российско-германской войны и полагал, что только сепаратный мир может спасти царский режим.
Компромисса с монархией искали в 1916 году и те думские круги и партии, которые объединились здесь в так называемом «Прогрессивном блоке», в который вошли и кадеты и октябристы. Создание «Прогрессивного блока» показывало, что Николай II и его ближайшее окружение теряют поддержку и в буржуазно-помещичьих кругах России. И хотя речи участников «блока» в Государственной думе были подчас весьма резкими и вызывали живой отклик в стране, но, возвышая голос против правительства, лидеры оппозиционных партий требовали весьма скромных по тому времени реформ, рассчитывая таким образом предотвратить революцию. Они требовали «правительства доверия», ответственного не только перед монархом, но и перед Думой. Они не стремились к полной власти, но хотели разделить ее с монархией. Через несколько лет после революции один из лидеров «блока», крупный помещик и националист В. Шульгин в своей книге признавался в полном бессилии оппозиционных партий буржуазно-помещичьих кругов отказаться от монархического режима, – напротив, в их намерениях было стремление лишь разделить власть с монархией[36].
Другой лидер русских либералов В. А. Маклаков, раздумывая в эмиграции о причинах революции, приходил к выводу, что либералы «переусердствовали» в своей критике «исторической власти», то есть русского царизма. В. Маклаков сожалел, что либералы отказались в свое время войти в кабинет С. Ю. Витте, а затем не оказали должной поддержки правительству П. А. Столыпина. Была возможность лучше подготовить Россию к войне и избежать таким образом тех поражений на фронтах, которые и «столкнули Россию в революцию». «Но Россия могла бы пройти в войне до конца. Война могла пойти для России иначе и иначе кончиться»[37].
В. Маклаков писал о «здоровых элементах исторической власти». Но где были эти «здоровые элементы» в 1915–1916 гг.? В окружении царя в эти годы уже не было фигур масштаба С. Витте или П. Столыпина. Поэтому, постоянно перетасовывая Совет министров, Николай II назначал на ключевые посты представителей все той же бездарной монархической бюрократии, которая была уже неспособна править страной ни в условиях мира, ни тем более в условиях войны.
Конечно, слепота правящей династии проистекала из присущих ее представителям классовых предрассудков, из нежелания царя поступиться даже долей своей власти, а помещичье-бюрократической верхушки – даже долей своих привилегий. И все же важнейшую роль в сложившейся ситуации играли такие отнюдь не детерминированные с исторической точки зрения факторы, как интеллектуальное ничтожество и безволие последнего русского царя и столь же очевидное ничтожество его фанатичной, истеричной и склонной к мистицизму супруги. «Будь Петром Великим, Иваном Грозным или Павлом – сокруши их всех», – призывала Александра Федоровна своего супруга в письме от 14 декабря 1916 года (она имела в виду в первую очередь думскую оппозицию)[38].
Обвиняя царя в слишком большой доброте и мягкости, царица писала: «Мне хочется, чтобы ты всех держал в руках своим умом и опытом… Они должны научиться дрожать перед тобой… Помни, что ты император, и никто не смеет брать столько на себя»[39].
Конечно, Николай II не был ни мягок, ни добр. Но он был бездеятелен и ленив, бесхарактерен и нерешителен, несмел и неумен. Его подавляли события, в которых он неспособен был разобраться и оттого был неспособен к какой-либо решительной инициативе.
Ускорило и облегчило революцию и то разложение российского двора, одним из симптомов которого была распутинщина. Единственное, на что решился царский двор в поисках выхода из тупика, это подготовка тайных переговоров с Вильгельмом о заключении сепаратного мира с Германией. Этому предшествовало назначение председателем Совета министров Б. Б. Штюрмера, откровенного германофила. Историки и сегодня спорят о том – как далеко пошел Николай II в своих попытках наладить контакты с противником. Но даже самые робкие попытки на этом направлении усилили слухи об измене и ускорили убийство Распутина. Это убийство вызвало ликование не только в кругах Думы, но и в части дворцового окружения.
Дворцовый переворот был, несомненно, одной из альтернатив развития России в 1916 году. К такому перевороту подталкивали лидеров думской оппозиции и многие деятели Антанты. В разговорах на эту тему принимали участие не только политики, но и часть видных военных лидеров. «Мы считали, – свидетельствовал А. Керенский, – что стихийное революционное движение недопустимо во время войны. И поэтому мы ставили себе задачей поддержку умеренных и даже консервативных групп, партий, организаций, которые должны были катастрофу стихийного взрыва предотвратить в порядке дворцового переворота?»[40] По свидетельству полковника Н. И. Билибина, А. Гучков, объезжая войсковые части по поручению Красного Креста, «в интимной беседе со мной высказал серьезные опасения за исход войны. Мы единодушно приходили к выводу, что неумелое оперативное руководство армией, назначение на высшие должности бездарных царедворцев, наконец двусмысленное поведение царицы Александры, направленное к сепаратному миру с Германией, – все это может закончиться катастрофой и новой революцией, которая, на наш взгляд, грозила гибелью государству. Мы считали, что выходом из положения мог стать дворцовый переворот: у Николая нужно силой вырвать отречение от престола»[41].
По свидетельству профессора Ю. В. Ломоносова, недовольство в думских кругах «было направлено в первую очередь против царя и царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом и за генеральскими столами. Но всегда и при всех разговорах этого рода наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла…»[42].
Однако вся эта «подготовка дворцового переворота шла крайне вяло и ограничивалась в основном разговорами. Ни в придворных кругах, ни в “Прогрессивном блоке” не было человека, который взял бы на себя ответственность и возглавил заговор. Конечно, это обстоятельство не было детерминировано. Лидеры Думы не теряли надежды и на сговор с царем, пугая его неминуемой в ином случае революцией. Еще 10 февраля 1917 года председатель Думы М. В. Родзянко в своем последнем “всеподданнейшем” докладе царю говорил о близости революции. Царь Николай II отверг этот доклад. Раздраженный Родзянко заявил: “Я Вас предупреждал и я убежден, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет Вас, и Вы не будете царствовать… ” – “Откуда Вы это берете”, – спросил царь. – “Из всех обстоятельств, как они складываются”. – “Ну, бог даст”. – “Бог ничего не даст, революция неминуема”»[43].
35
Дан Ф. И. Происхождение большевизма. Нью-Йорк, 1946. С. 444–445.
36
См.: Шульгин В. В. Дни. Л., 1927. С. 124.
37
Адамович Г. В. Василий Алексеевич Маклаков: политик, юрист, человек. Париж, 1959. С. 110–111.
38
Переписка Николая и Александры Романовых. М., Госиздат. 1926. Т. 4. С. 129.
39
Переписка Николая и Александры Романовых. М., Госиздат. 1926. Т. 3. С. 167.
40
Дни. Париж, 1932. 22 мая.
41
Цит. по кн.: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914 года. М., 1974. С. 156.
42
Ломоносов Ю. В. Воспоминания о мартовской революции 1917 года. Стокгольм; Берлин, 1921. С. 15.
43
Блок А. А. Последние дни старого режима: архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 4. С. 22–23.