Страница 9 из 11
Шабловский. Не поручался ли тогда, в частности, за Тихменева полковник Барановский, говоря, что относительно Тихменева до настоящего времени никаких подозрений не возникало, и что это и послужило реабилитацией Тихменева?
Керенский. Насчет Лукомского разговор был, – а Тихменевская история до меня не доходила. Только кто-то рассказывал, как курьез, что телеграмма получена такого мистического содержания. Может быть, я путаю, но, кажется, было так.
[Генерал Тихменев был Начальником военных сообщений при Ставке, а следовательно, распоряжения о перевозке войск посылались из Ставки за подписью этого генерала. Но Тихменев мог делать такие распоряжения, только получив соответствующий приказ Штаба. Таким образом, роль Начальника военных сообщений чисто техническая и служебная. Случай с ген. Тихменевым совершенно ничтожный, почти комический, затронут был Следственной Комиссией, видимо, в связи с той версией, которую усиленно развивал Филоненко и некоторые другие: заговор-то был, но только нити шли из Штаба, а Керенский, успокаиваемый Барановским, закрыл на это глаза… В действительности недоразумение с Тихменевым случилось потому, что во время приезда в Ставку ген. Корнилова туда же шел третий корпус, который был вызван после событий 3–5 июля, для расквартирования в районе Ставки. Дело в том, что, получив ложное сообщение о победе большевиков в Петербурге, Могилевские их советские товарищи пытались произвести такой опыт со Ставкой и являлись уже к генералу Брусилову с предложением о таковом подчинении им. В разговоре по этому поводу выяснилось, что Ставка, собственно говоря, совершенно беззащитна против всякого озорства. А ведь внести, хотя бы только временную путаницу в деловой механизм Ставки – предприятие слишком соблазнительное не только для русских большевиков!.. Поэтому мы с Брусиловым и решили усилить охрану в Ставке. Вот и все.
Председатель. Затем приезд Корнилова 3 августа. Причина, цели и все, что имело здесь место. И Корнилов и Савинков высказываются по этому поводу очень подробно.
Керенский. 3 августа. Корнилов приезжал для…
Раупах. Для изложения стратегического положения вещей…
Керенский. Да, Да…
Председатель. Они ссылаются на записку, которую Савинков написал Корнилову и передал через Министра Терещенко. В связи с этим Корнилов дает обширное показание, говорит, что тут произошел перелом в его представлении…
Керенский. В его показании говорится, что я сказал… Не говорите тут всего.
Шабловский. Да, а Савинков ему записку дал… Корнилов был вызван Правительством или явился, как 10-го, по вызову Савинкова?
Керенский. Не могу сказать, по чьей инициативе. Правительство ли его вызывало, или он заявил желание представить доклад. У нас был такой порядок: Верховный Главнокомандующий приезжал, чтобы непосредственно делать общий обзор военного положения и обсуждать совместно с Врем. Правительством самые основные вопросы фронта. Во всяком случае приезд Корнилова 3 августа был совершенно лояльный. По чьей инициативе, все равно. Он приехал, и днем было назначено специальное заседание Врем. Правительства, на котором Корнилов и сделал доклад. Да, этому докладу предшествовало вот что. Корнилов приехал с докладной запиской (не им, конечно, лично написанной, а кем-нибудь в Ставке, не знаком), с запиской такого содержания, что я считал невозможным огласить ее во Врем. Правительстве. Там был изложен целый ряд мер в огромном большинстве вполне приемлемых, но в такой редакции и с такой аргументацией, что оглашение ее привело бы к обратным результатам. Во всяком случае был бы взрыв и при опубликовании ее сохранить Корнилова Главнокомандующим было бы невозможным. Тогда я попросил Управляющего Военным Министерством устроить так, чтобы эта записка не читалась во Врем. Правительстве. Было решено, что записка эта будет переработана вместе с Военным Министром, вместе со мною так, чтобы сделать ее приемлемою для Ставки, для общественного мнения и для меня, а генерал Корнилов в этот день сделает только доклад о стратегическом положении Армии и о возможных военных событиях. Кстати, не знаю, – знаете ли вы, что во второй записке, представленной 10 августа, появилось два совершенно новых отдела – фабрично-заводской и путей сообщения.
Шабловский. А 3-го не было?
Керенский. Не было. И оба эти отдела совершенно Щедринского содержания! Они не были, как оказалось, известны Корнилову до приезда его в Петроград 10 августа. В этот день мы, т. е. Некрасов, Терещенко и я, настоятельно просили Корнилова, чтобы он по крайней мере этих отделов не касался на Московском Совещании. Причем говорили ему, что если он эти отделы огласит, то будет просто большой скандал. Действительно, если бы кто-нибудь хотел Корнилова «провалить» на Московском Совещании, ему нужно было бы сделать одно – допустить оглашение этой записки и особенно обоих – путейского и фабрично-заводского – отделов. Тогда все было бы кончено совершенно!
[Я хорошо помню, как Некрасов и Терещенко осторожно, чтобы не обидеть как-нибудь генерала, всячески старались объяснить ему, ссылаясь на свой опыт в Государственной Думе, Военно-Промышленном Комитете и других общественных организациях, что все его мероприятия по оздоровлению тыла (милитаризация железных дорог и заводов) уже выдвигались в свое время Министрами старого режима и тогда же были забракованы не только общественным мнением, но и знающими бюрократами и специалистами, что нельзя, например, за технические погрешности машиниста карать смертной казнью или прикреплять рабочих к заводу угрозой репрессий и т. д., что выступление ген. Корнилова с таким взятым из бюрократического архива проектом едва ли усилит его авторитет и т. д. Все было напрасно. Слишком в вопросах государственных и экономических наивный генерал, с плеча подмахнувший эту стилизованную под Угрюм-Бурчеева ученическую письменную работу, не верил ни одному слову обоих министров и был убежден, что Врем. Правительство под тем или другим предлогом не хочет, чтобы вся Россия узнала о новой программе спасения страны. Между прочим, ген. Корнилов так был уверен в исключительной значительности содержания этой записки, что в речи на Московском Совещании даже авторство ее приписал себе. «Мой доклад представлен (Врем. Прав.) и на этом докладе без всяких оговорок подписались управляющий Военным Министерством Савинков и Комиссар при Верх. Главнокомандующем Филоненко (Возглас «браво».)].
А 3 августа все случилось так, как было решено. Ген. Корнилов сделал в заседании Врем. Правительства доклад стратегически, заявив, что о мероприятиях по оздоровлению армии он доложит в следующий приезд. Что же касается показания Корнилова в связи с запиской, полученной им в заседании 3 августа от Савинкова, то я не знаю, что Савинков писал ген. Корнилову. Я не хочу судить теперь, искренно или неискренно толкует Корнилов мои слова в связи с этой запиской, но разговор мы имели с ним совершенно иного содержания. Он очень долго докладывал. И по вопросу о предполагаемой тогда наступательной операции на Юго-Зап. фронте, и о целом ряде других мер он уже сказал, а затем начал говорить о разных технических подробностях, деталях. Тогда я наклонился к нему и сказал: «Генерал, здесь эти подробности совершенно не нужны». Вот и все.
Шабловский. Так общая часть военно-стратегического положения была обрисована?
Керенский. Больше того – он даже сказал, повторяю я, о готовящемся на Юго-Западном фронте наступлении. Только когда я увидел, что все существенное изложено, я сказал: «Генерал, здесь эти подробности не нужны». Больше ничего. Нужно сказать, что я всегда (члены Врем. Пр-ства могут подтвердить) стремлюсь к возможной краткости заседаний Врем. Пр-ства и совершенно беспощадно режу и Министров, и не Министров, когда вижу, что суть дела уже изложена…
Крохмаль. Мысли о необходимости конспирации не было?
Керенский. У меня не было. Просто, если бы это был член Временного Правительства или человек мне близкий, я бы сказал: «Иван Иванович, довольно, это уже ясно». Я не хотел его… Крохмаль, обидеть…