Девятый (сборник)

– Но тут три дома, поди разберись, где засидка. А когда ее видели?

– Сигнал поступил минут десять тому назад, даже восемь.

– Ну все, я этот район знаю, я помчался!

– Желаю удачи, – сказал Шрамко и пожал Гайдамакову руку.

Минут через семь Николай на штабном уазике со своей маленькой опергруппой прибыл в район казарм.

Он понимал, что трем его операм не следует «светиться» перед казармами, и одному поставил задачу: наблюдать за домами со стороны казарм и стараться отследить в окнах или чердачных проемах появление снайпера, чтобы сразу дать об этом сигнал ему, Гайдамакову. Двоим он приказал подготовить табельное оружие и осмотреть в домах, сколько можно подъездов и чердачных помещений. При обнаружении снайпера задержать его или уничтожить.

А сам вытащил из салона уазика детскую коляску с уложенной в ней винтовкой и пошел «гулять с младенцем». По дороге, идущей вдоль тех самых трех домов. Дома были по левую сторону, а казарма по правую. Опер, наблюдавший за домами, шел по другую сторону металлического забора метрах в пятнадцати впереди, вдоль здания казарм и лениво поглядывал влево, на дома.

Николай не глядел по сторонам. Как «чуткий папаша» он был занят только «своим ребенком» и лишь косил взгляд на напарника, идущего справа.

Уже поравнявшись с проемом между первым и средним домом, опер вдруг остановился, повернулся налево и, став на корточки, стал завязывать шнурок. На его полуботинках не было шнурков и, Николай, понял: он что-то увидел. Напарник в самом деле поднялся и пошел назад, мимо него, Николая. Поравнявшись, он негромко сказал:

– Средний дом, среднее чердачное окно. Готовится к стрельбе.

Гайдамаков как шел, так и продолжал движение. На ходу протянул руку «к ребенку» и снял винтовку с предохранителя.

Вот среднее окно на чердаке. Их всего три. Пока ничего не видно – проем глубокий, мешает боковина.

Средний дом был как раз напротив казармы. Возле нее два солдатика подметали двор. Наверно, по ним снайпер и будет стрелять.

Окно было открыто, и пока был виден только его край. Николай стоял и делал движения человека, готовящегося закурить: полез в карман, достал несуществующую сигаретную пачку, полез рукой во второй – за зажигалкой. Он стоял вполоборота к дому и оценивал обстановку. В сумраке показавшегося края окна смутно проглядывали манипуляции находящегося там человека.

Ага, вот! Из темноты приблизилось и четко обозначилось левое плечо человека. Лица не было видно – оно было за оконной боковиной.

Но двигаться дальше было нельзя: Николай тут же бы сам превратился в легкую, открытую мишень, а пока снайпер его не видел… Гайдамаков быстро достал из коляски свою винтовку, положил ее поперек коляски дулом к дому, встал на колени и мгновенно нашел в оптическом прицеле показавшееся плечо снайпера. Нажал на спуск.

Дико закричала женщина, идущая по дорожке и несущая продукты из магазина. Она бросила сумку и громко крича, убегала от Гайдамакова. Подбежал напарник. Николай приказал ему:

– Охраняй винтовку! – И побежал к дому.

Там, около нужного подъезда, к нему присоединился один из двух оперов, которых он послал дежурить возле домов.

– Оружие к бою! – скомандовал ему Гайдамаков, и они забежали в подъезд.

Николай бежал впереди с пистолетом в руке и, прыгая по ступенькам, ждал: вот сейчас навстречу выбежит тот, по которому он стрелял…

Люк на чердаке был в потолке последнего этажа. Замок не висел и была надежда: сейчас они откроют люк и застигнут на место того стрелка…

Но люк был заблокирован изнутри. Николай пытался открыть его сначала руками, затем плечами, но крышка не поддалась. Попробовал и напарник. Напрасно.

Гайдамаков понимал: уходит время. Снайпер их перехитрил.

Они выбежали опять на улицу, и Николай крикнул:

– Ты, в тот подъезд, я в этот. И будь осторожен!

Проникнув наконец на чердак, Гайдамаков сразу убедился в трех вещах: в том, что имеет дело с очень хитрым соперником, в том, что он его ранил, и в том, что это женщина. Снайпер вошел через один крайний подъезд, а вышел в другой. Рана была серьезной. Около окна и вдоль цепочки уходящих следов на чердаке и в подъезде – везде капли крови. От удара его пули у стрелка с головы слетел черный женский парик и валялся здесь же на досках около оконного проема.

«Значит, у нее волосы другого цвета», – подумал Гайдамаков.

Мужчина с первого этажа подтвердил:

– Я заходил в подъезд, и меня чуть с ног не сбила молодая бабенка. Светлая такая. Представляете, несу в руках две бутылки пива, а она на меня вылетает. Сука! Одна бутылка выпала из рук. Хорошо не разбилась. Убил бы дуру!

– А как она выглядела?

– Да разве я ее разглядывал? Ну не толстая, совсем обыкновенная. Разозлился я на нее.

– В руках несла чего-нибудь?

– Что-то было у нее тяжелое на спине, не помню чего. А рукой она за плечо держалась. Вот так, – и он свою правую руку положил на левое плечо. – А так не помню я ее. Разозлила она меня, дура…

Сразу же состоялось совещание у Самохвалова. Начальник штаба дивизии сидел озадаченный. Выслушав доклад Гайдамакова и Шрамко, он закурил сигарету, подымил, помолчал.

– Значит, баба, – сказал он задумчиво. – Да, навезли нам их из Прибалтики… Но по почерку это, похоже, та самая, которая больше всех воду мутит, весь город держит в напряжении. Как вы думаете, братья славяне, та это или не та?

– Думаю, что та, – закивал головой Шрамко, – похоже, что та. По всему – похоже.

– Вот и я так думаю, – продолжал размышлять начальник штаба. – Хитрая сволочь. Наряжается, понимаешь, в разные одежды, усы клеит, парики меняет, то мужик она, то баба. Трудно такую поймать.

Он опять помолчал, насупился. Его что-то волновало.

– Что наверх докладывать? – выразил он наконец эту наболевшую мысль. – Мы же ее не нейтрализовали окончательно. Как там оценят нашу работу?

Тут в разговор вступил Гайдамаков.

– Думаю, товарищ подполковник, она сейчас какое-то время лечиться будет. Рана, по всей видимости, тяжелая. Поэтому стрельба в городе должна прекратиться. Сейчас будет затишье, и начальство это сразу почувствует.

Шрамко закивал головой, а Самохвалов подытожил:

– Ладно, товарищи военные, за работу хвалю, ваш героический труд Родина не забудет. – И, улыбнувшись, добавил: – И я тоже.

Потом Шрамко пригласил Николая к себе в кабинет. Там он сначала дал команду подчиненным контролировать все медицинские учреждения на предмет обращения к ним молодой женщины по поводу ранения плеча, а потом закрыл дверь, открыл сейф, вытащил оттуда бутылочку «Хеннесси», и они выпили по две рюмки «За нашу великую Родину» и «За победу над врагами».

Возвращаясь домой, в хорошем настроении, Николай думал: «Эх, жалко Линде нельзя ничего рассказать». Она бы порадовалась его успеху.

Но дома никого не оказалось. Постучала в дверь соседка и сообщила, что ей на работу звонила Линда. Просила предупредить Николая, что уехала домой за товаром, появится через несколько дней.

«Странно… – подумал он. – Она вроде не собиралась уезжать».

Хотя, торговля – дело непредсказуемое. Может быть, нахлынули покупатели, все раскупили, и вот надо ехать за новой партией. Уснул он со светлыми мыслями о Линде, о их будущей совместной жизни. Он сильно полюбил эту женщину.

9

У нового командующего российской армией появился могущественный враг, последовательный и коварный. Враг в лице президента отколовшейся от Советского Союза республики, которого Селезнев публично назвал фашистом и обвинил в организации геноцида.

Он ненавидел генерала и за то, что тот бесцеремонно и как бы походя унизил его, президента признанного мировым сообществом государства, изощренного, мудрого и хитрого политика, выкованного в горниле смертельной партийной тусовки, выжившего в безжалостных играх большой советской политики, лишил того, что ему по праву принадлежало – этого большого и богатого куска территории, на котором лишь по недоразумению проживали ничтожные и глупые люди, не понимающие своего счастья… То, к чему он так долго шел, ради чего он врал, лицемерил, обманывал, за что он воевал – вдруг у него нагло, стремительно и цинично отнял этот молодой генерал, хам с диктаторскими замашками. Отнял, а потом еще и опозорил на весь мир…