Страница 1 из 12
Пролог
Некоторые сравнивают жизнь с шахматной партией. Черно-белые фигуры, клетки и строгое движение по неизменным правилам, без возможности смухлевать или отступить.
По мне, сравнение абсолютно неверное.
Жизнь похожа на игру в покер. Подлая, расчетливая, в ней есть место обману, шулерам, и почти невозможно свести партию вничью. Есть только два исхода: выиграть или проиграть.
Вот и сейчас, я сижу за столом, на котором розданы карты для двоих, и поглядываю на оппонента сквозь черную вуаль.
Здесь будет игра не просто на жизнь – на кону стоят судьбы. Моя, сестры и многих других. И пусть ставки еще не озвучены, но выиграть эту партию должна именно я. Любой ценой.
Тонкая лукавая улыбка играет на губах моего противника, а в глазах холодный огонь расчетливости:
– Мисс Харрисон, – обращается он ко мне по поддельной фамилии. Мою настоящую ему знать ни к чему. – Вы ведь понимаете, какие ставки за этим столом? Деньги и ценные бумаги мне не нужны.
Я киваю и улыбаюсь не менее хищно чем он, обнажая кончики белоснежных зубов под ярко накрашенными губами. Игры в трепетную лань сейчас ни к месту…
– Разумеется, хотя я бы предпочла, чтобы вы озвучили их вслух.
– Дорогая Аманда, – к слову, имя тоже не мое. – Вы же не думаете, что я стану вас обманывать и потребую больше, чем положено после выигрыша? Конечно же нет. Все очень просто: если проиграете, эту ночь вы проведете в моей постели, выполняя все, что я захочу.
Если он ждет, что я покраснею, то зря. Я должна сохранять спокойствие.
Медленная затяжка и я отстраняю мундштук с сигаретой в сторону. Дурная привычка, хотя здесь и так накурено, а дым дорогих сигар витает в воздухе сизой дымкой. Как рассказывала Торани, моя приемная мать, когда-то в молодости она тоже баловалась этим делом. Моя же настоящая мать никогда не держала в руках даже пепельницы. По всей видимости, я пошла не по ее стопам.
– Если вас не устраивают условия, дорогая Аманда, вы можете уйти. – Мой противник издевательски смотрит на меня, и во взгляде его читаются сила, презрение, а еще желание указать на место девчонке, осмелившейся бросить ему вызов.
Я ловлю испуганный взгляд Лизабет, она стоит в дальнем углу, затравленно переводит взгляд на меня, а после на того, кто сегодня купил ее в качестве красивого сопровождения на этот вечер. Но ее нынешний хозяин даже не обращает внимания, куда смотрит его приобретение на одну ночь. Он беседует в стороне с другими мужчинами.
В глазах сестры я читаю просьбу отказаться, встать и уйти из-за карточного стола прямо сейчас. Но, увы, не могу. Слишком больно смотреть на тонкий золотой ошейник, инкрустированный бриллиантами и опоясывающий ее шею. Если не всматриваться, можно принять его за колье. Но я точно знаю, что это именно ошейник – символ ее принадлежности Кварталу, а еще тонкая буква “S” вытатуированная под правой ключицей – вечное клеймо плененного суккуба. И если от ошейника можно избавиться, то метка останется навсегда. Когда-нибудь подобная может оказаться и на моем теле…
Это мысль отрезвляет меня и придает сил, в крови вскипает азарт и желание победить.
– Так вы уходите, мисс Харрисон? – повторяет вопрос мужчина.
– Отнюдь. Все как раз наоборот, канцлер Сакс. Только позвольте мне озвучить свое требование.
Его вид становится скучающим:
– Ну же, удивите меня? Золото, деньги, протекции?
Я облизываю пересохшие губы и слегка наклоняюсь через стол, чтобы прошептать:
– Если вы проиграете, я потребую ночь с вами, дорогой Деймон, но уже на моих условиях.
В его взгляде появляется неподдельный интерес. Он берет со стола карты и, даже не глядя в них, отвечает:
– Любопытно! Выходит, проигравших сегодня не будет. Что ж, ставки сделаны, мисс Харрисон, ставок больше нет.
Глава 1
Мир изменился пятнадцать лет назад.
Что я помню из того времени? Если честно, то мало.
Мне и Лизе тогда едва исполнилось шесть, мы постоянно дрались за игрушки, которых было предостаточно, вечно жаловались матери друг на друга, плакались отцу и делили место на его коленях.
Детство казалось легким и беззаботным, таким, каким оно должно быть у двух наследниц владельца нескольких авто– и авиазаводов, миллионера Аластара Фокса. Это позже я узнала, что он мне не родной отец, а тогда это было совершенно не важно. Он приходил вечерами с работы, с радостью играл со мной и Лизой, никогда не делая между нами различий. Мама Торани тоже не делала. Для нее и я, и сестра были свои. Родные. Суккубы.
Мы же с сестрой всегда чувствовали какую-то неправильность, наверное, поэтому и поглядывали друг на друга косо, как соперницы, делящие внимание и подарки. Но в один момент делить стало нечего.
Уже никто не дарил нам новых игрушек, мама перестала улыбаться, а отец все чаще задерживался в офисе, пропадал в командировках н заводах за границей.
Кажется, тогда мы впервые услышали слово – “война”.
Но что такое война для ребенка? Абстрактное понятие, ничего не значащее и абсолютно не страшное.
А потом мы покинули дом у моря и переехали в первый раз. Помню, тогда я и Лиза долго плакали, потому что пришлось оставить любимые игрушки, детскую комнату, резные кроватки и маленьких котят, которых недавно родила кошка экономки. В ту ночь мы долго обнимались с сестрой, рыдая друг другу в плечо, а наше “горе” казалось таким всепоглощающим и жутким, самым страшным наказанием на свете. Какие же мы были глупые.
Новый дом был гораздо скромнее отцовского поместья у моря – одноэтажное бревенчатое здание у подножия северных гор в маленькой деревушке. Здесь не было горничных, дворецкого и экономки, все хозяйство взяла на себя мать. Отца в тот год мы и вовсе не видели. Торани говорила, что он занят на заводах, но чем именно умалчивала.
Из-за резкой смены климата, мы с Лизой почти все время болели и с местной детворой не общались. Обида на Аластара гложила нас. Нам обеим казалось, что он бросил свою семью и в этом, в первую очередь мы винили свои детские капризы. Со временем, мы смирились с тем, что отец не приедет за нами. Когда же наступила весна, мы только и грезили, что скоро выйдем и начнем играть на улице с мальчишками-близнецами из домика напротив.
Но не случилось.
Однажды ночью за окном послышался звук подъехавшей машины, это был папа. Он разбудил нас с сестрой и предложил сыграть в интересную игру – кто быстрее оденется, пока мама собирает вещи. Разумеется, мы были только за. Любая игра с таким долгожданным отцом только в радость, пусть и очень странная.
Тогда победила Лиза, потому что я зазевалась, пока натягивала пальтишко и смотрела в окно на машину отца. Обычно черный кузов был местами поцарапан, а кое-где даже обзавелся круглыми дырочками.
Мой вопрос: “что это?”, перевели в шутку, и мне это абсолютно не понравилось. Тогда я впервые ощутила недоверие к родителям, ведь они наверняка скрывали.
Мы опять переехали, еще севернее… Тут было даже холоднее чем у гор, но организм уже свыкся. Каждый раз, выпуская меня и Лизу на улицу, мама напоминала нам о новой игре, в которую нужно играть с остальными ребятами.
Нельзя называть своих настоящих имен. Теперь для всех меня звали – Амалией, а Лизу – Брендой. Фамилию Торани нам придумала тоже новую. Сейчас я ее даже не вспомню, потому что в последующие годы был еще с десяток переездов, мы нигде не задерживались дольше трех месяцев, менялись имена и фамилии, статусы. Но самое главное, о чем просила мама, это никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывать о том, что я и Лиза – суккубы. Никому!
В начале, мы не понимали зачем. Ведь до шести лет нас растили с осознанием мысли о нашей уникальности. Когда-то подобные нам прятались, а сейчас мы редкость, настоящая ценность, которой восхищаются и на которую смотрят с необычайным трепетом. Иллюзорные суккубы – последние, почти полностью истребленные церковью и наделенные уникальным даром, но каким именно, детям шести лет не рассказывали. Мама лишь абстрактно подготавливала почву, говоря, что нам дарован талант найти свою настоящую любовь и не перепутать ее ни с чем.