Страница 4 из 8
Современного человека специфически опьянила цивилизация, она совершила с ним тонкую подмену. У нас есть все и… нет ничего. Что я имею в виду? Например, мы летаем по небу, но остаемся слабыми и беззащитными и можем с этого неба легко упасть. Мы разговариваем с Токио так, будто наш собеседник находится в соседней комнате, но при этом, выключив «скайп», плачем от одиночества. Одежду за нас стирает стиральная машина, посуду моет машина посудомоечная – руки освободились, но мы не знаем, что делать с освободившимися руками! Раскладывать пасьянс? Переключать кнопки телевизора?
Ведь цивилизация якобы развивается для того, чтобы подарить человеку счастье. Но вместо счастья она дарит нам стиральную машину, посудомойку и робот-уборщик, а счастья как не было, так и нет.
Про «освобождение» от цивилизации много в своих беседах говорит афонский старец Паисий Святогорец. К нему как-то пришел глава многодетной семьи: «Отче, у нас есть одна машина, но я думаю купить еще две. Так нам будет полегче». – «А насколько вам будет потруднее, ты не подумал? – спросил старец. – Одну машину ты оставляешь в какой-нибудь подворотне, а где будешь ставить три? Тебе понадобится гараж и склад для горючего. Вместо одной опасности вы будете подвергаться трем.
Лучше вам обходиться одной машиной и ограничить свои расходы. И время, чтобы смотреть за детьми, у вас будет, и сами вы будете умиротворенными. Надо жить проще!»
Возможно, поэтому современный человек глубинно недоволен. Он недоволен, кажется, тем, что хоть у него есть многое, но у него нет чего-то еще. А ведь то, что он имеет, – это пик желаний и стремлений любого человека, жившего хотя бы двадцать лет назад. Не говоря о жившем двести лет назад.
Вот парадокс: машины все делают за нас, а мы ничего не успеваем. У Михаила Боярского есть такая песня: «Спешу куда-то день-деньской… И все равно я день-деньской в сто мест важнейших день-деньской опаздываю разом. А по ночам мне снится конь…» Дед на коне всюду успевал, а я, загнав под капот четыреста лошадиных сил, никуда не успеваю! Современный человек находится в каком-то парадоксальном состоянии обмана. С одной стороны, он считает, что живет в лучшее из всех времен, которые были: больной зуб ему лечат так, что он ничего не чувствует; он может побывать на Мальдивах и в Африке; по Интернету он говорит с любым городом мира. Это удивительные блага, которых не было никогда ни у кого. Спроси любого человека: «Ты мог бы жить в эпоху Ивана Грозного или в Париже Людовика XIV, при мушкетерах, когда, например, не было канализации? Батистовые кружева батистовыми кружевами, но… ты бы мог тогда жить?» Человек честно скажет: «Нет, не смог бы. Я рад, что я живу сейчас!»
Но вместе с тем обещали-то ведь человеку не канализацию… Цивилизация имела претензию на то, чтоб подарить человеку счастье, причем настоящее и окончательное счастье. А счастья нет.
И поэтому современный человек глубоко разочарован.
Еще раз остановись!
Получается. Церковь остается для человека последним местом, где он все-таки может обрести свой кусочек счастья. Этого, по крайней мере, человек от Церкви ждет.
Выше мы уже много говорили про спешку и неторопливость, но вот тут, когда ты уже наконец зайдешь в храм, ты тоже не бегай. Мы так привыкли к суете
и отвыкли от тишины, и внешней, и внутренней, что и в храме неосознанно продолжаем это «броуновское движение». А суетиться тут не стоит. Не так важно сейчас, как записку написать, где свечку купить и куда эту свечку поставить. Давайте просто придем на саму службу, встанем в уголочке, чтобы никто не толкал и не мешал, – и попытаемся понять, что здесь происходит. Попытаемся вместе с имеющими уши услышать, что Дух говорит церквам[8].
Глава 2
Найти свой храм – найти себя
Святая святым?
Возглас на литургии перед причащением.
Вы приходите в дом Божий, в котором Господь живет, разговаривает с людьми, приближается к ним, позволяет им приблизиться к Себе. И вы, наверное, ждете, что эти люди совершенно иные. Они радостно поделятся с вами своим опытом и будут смотреть на вас с надеждой, что вы здесь не просто «турист», а один из братьев или сестер. Но церковные люди, конечно, не могут находиться постоянно в таком напряженном состоянии: ежеминутно помнить, что на них сейчас смотрят, ежеминутно вести себя как идеальное «лицо» Церкви. От них и не требуется актерства, они должны быть естественно святы. Смешно, наверное, звучит, но многие на самом деле ждут, что находящийся в церкви человек – «профессиональный» святой. Что у него профессия такая – быть святым.
А это не так. Или не совсем так.
На самом деле от слова «святость» нас не отделяет пропасть, это понятие применимо ко всем христианам, к нам с вами. Мы, священнослужители, регулярно произносим на литургии «Святая святым», имея в виду, что Святые Таины сейчас будут даваться святым, и преподаем Причастие конкретным людям, которые только что каялись нам в грехах. Так что у нас нет иллюзий. Мы понимаем, что в полном смысле свят только Господь – «Един Свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь»[9]. Мы же святы по избранию и призванию.
И все-таки новопришедший человек подсознательно считает, что люди в Церкви – это люди, победившие страсти, не волнующиеся от того, о чем волнуется он, преодолевшие то, чего он не преодолел. И похоть их не касается, и гнев не мучает, обиды не тревожат, деньги, карьера и власть им не нужны, и вообще, это люди, живущие высшими потребностями духа. Соответственно этим завышенным ожиданиям велик и градус ненависти к Церкви, если в ней «что-то не так». Человек разрешает себе все или почти все, но считает вправе не разрешать этого же тому, кто в его глазах олицетворяет Церковь, и готов воскликнуть: «Посмотрите-ка на них! Что они себе позволяют?» Таково в общем-то невольное признание даже этим критикующим грешником за Церковью некого святого идеала.
Придя в храм, человек ожидает от нас именно безгрешия. Безгрешна, елейной любви. Он ведь знает, что «Бог есть любовь», значит, христиане должны любить друг друга. Он не очень задумывался над этим тезисом, но слышал его сотни раз, хотя бы даже по телевизору. И он ожидает, что в храме все будут его любить. А на него, наоборот, прикрикнули или в его присутствии с кем-то резко себя повели: «Станьте здесь, что вы тут ходите? Вы лампадку чуть не уронили!» И у новичка сразу возникает диссонанс. Ни любви, ни безгрешия. Заготовленные клише рушатся.
Конечно, в своих априори идеальных представлениях он ошибается. И ему придется разобраться, что такое святость и что такое безгрешие, чтобы подкорректировать свои мысли. Убрать иллюзии и фантазии, отложить преднамеренные осуждающие мысли, а на их место водворить трезвые оценочные суждения. Каким образом? Для этого человек должен познать Господа. При живом переживании благодати происходит повышение планки требований к себе и через это – понижение планки требований к другому. А переживание благодати есть уверенность в святости Господней, в том, что Господь жив, Господь здесь, Господь действует.
Многие на самом деле ждут, что находящийся в церкви человек – „профессиональный“ святой
И даже священник не безгрешен, это тоже надо понимать (хотя католические фильмы и книги научили наших людей обращаться к нему «святой отец»). От священника не требуется абсолютная святость для того, чтобы быть проводником благодати. Святость может где-то присутствовать, может где-то приближаться к идеалу, как, например, в случае преподобного Сергия Радонежского или праведного Иоанна Кронштадтского. Но не может вся масса духовенства быть Иоаннами Кронштадтскими[10]! Однако это не мешает православным христианам принимать Святые Таины, веря в их святость, из рук людей, которые недотягивают до уровня Иоанна Кронштадтского…
8
См., напр.: Откр. 2: 7.
9
Возглас на литургии перед причащением.
10
Святой праведный Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергиев; 1829–1909) – проповедник, духовный писатель, церковно-общественный и социальный деятель, духовный лидер, прославившийся своими чудотворениями и благими делами. Настоятель Андреевского собора в Кронштадте.