Страница 15 из 34
Сострадательность женщины нашла себе хороший исход в медицинской помощи больным. Отыскивание растительной пищи, наблюдения над питанием животных и занятие земледелием очень рано знакомит женщину со свойствами растений, и она не замедляет прилагать свои ботанические знания к делу. У многих натурных народов медициной и хирургией занимаются исключительно одни женщины, у других – женщины вместе с мужчинами, пока последние, по своим корыстным расчетам, не оттесняют первых от этой почтенной профессии. У древних норманнов богиней медицины была Эйр и искусство лечения находилось в руках женщин, которые, кроме средств знахарских или волшебных, употребляли также и много лекарственных растений. Лучше всего излечивались этими женщинами раны; хирургия была возведена ими на довольно высокую степень совершенства; они употребляли немало инструментов, отлично зондировали, перевязывали, зашивали и заживляли раны, извлекали из них инородные тела и т. д. В родовспомогательном искусстве они были также довольно опытны и употребляли цесарское сечение. У туземцев Америки женщины также во множестве занимаются медициной и хирургией, лечат весьма успешно раны, переломы костей, отравления ядами, лихорадки, горячки, запоры, общее слабосилие и т. д. Такие лекарки у индейцев, как и у гренландцев и некоторых других народов, получают со своей практики гонорарий, достаточный для их прожития. Черкешенки знали искусство оспопрививания раньше европейцев; они не только хорошие лекарки и хирурги, но и превосходные сиделки, понимающие огромное значение гигиены для человеческого здоровья. У эскимосов, негров, древних египтян, мексиканцев – всюду видим мы медицину в руках женщины и под покровительством богинь. Да покроются же позором те из современных жрецов Эскулапа, которые хотят всеми возможными способами изгнать женщину из области медицинской профессии, которая так много обязана ей своим развитием и право на которую насильно отнято у ней мужчиной, как увидим ниже!
Медицинское, как и всякое, знание в первобытной жизни одето в религиозную оболочку и тесно соединено с волшебством. Организация женщины и особенности ее жизненной обстановки делают ее нервы более впечатлительными, а ее фантазию более деятельной, чем нервы и фантазия мужчины. Поэтому у многих народов волшебство и сношения с богами становятся преимущественным занятием женщин. Древние германцы, по словам Тацита, предполагали в женщине нечто священное и сверхъестественное, то есть считали ее способнее мужчины к сношению с духовным миром. Волшебство, предсказания, ворожба, жречество были у германцев занятиями женщин, доставляли им всеобщее уважение и огромное влияние на общество. У негров, поклоняющихся живым людям, признанным за богов, в числе последних бывают и женщины. У негров, камчадалов, монголов, остяков, самоедов, индейцев Южного океана – всюду женщины являются жрицами, посредницами между людьми и богами, ворожеями, толковательницами снов, хранительницами религиозных верований, легенд и обрядов. Такая профессия, вместе с занятием медициной, не только заставляет их знакомиться с явлениями природы, но иногда даже дает им возможность разбивать грубые суеверия народа. На одном из остовов Южного океана, например, есть вулкан; жители долго считали его местопребыванием бога огня Пеле, которого ублажали жертвами и боялись приближаться к кратеру до тех пор, пока одна женщина не рискнула спуститься в кратер и, возвратившись оттуда, не показала найденной ею там лавы, убедив таким образом своих родичей в естественности вулкана и разрушив их веру в кровожадного Пеле. Но, с другой стороны, вера в особенную способность женщины к волшебству и знахарству в некоторых случаях причиняет ей много зла. У многих дикарей происхождение общественных и частных бедствий нередко приписывается ведовству жриц и знахарок, и они расплачиваются за это жизнью. Процессы ведьм, встречаемые у дикарей, состоят в божьем суде, от которого погибает большинство подсудимых.
Женщины всегда служат лучшими хранительницами народных обычаев, верований, сказаний, песен, костюмов и т. д. Они гораздо консервативнее мужчин – явление, причины которого будут выяснены нами в своем месте. Мы не будем здесь распространяться о значение женщин для развития народной поэзии и скажем только несколько слов об их влиянии на историю языка. У большинства первичных народов жена – чужестранка, говорящая на чужом языке; у караибов до сих пор язык женщин особый от наречия мужчин. Но в семейной жизни языки мужа и жены должны непременно сталкиваться и стремиться к взаимному слитию, которое однако ж не оканчивается абсолютным воцарением в доме одного языка, и женщина продолжает говорить на наречии, хотя и понятном мужу и близком к его языку, но все-таки отличном от последнего. Таким образом, язык женщин и детей, по мнению лучших филологов – Боппа, Гумбольта, Макса Мюллера, развивается в наречие более звучное, мягкое и поэтическое, чем наречие мужчин. В этом-то упомянутые филологи и видят причину распадения всех главных языков на два наречия, например, языка греческого на наречия ионийское и дорийское, немецкого – на наречия верхне- и нижненемецкое и т. д.
Глава IV
Патриархальное семейство. Женщина – орудие для продолжения рода. Семейные принципы общественной жизни
Первобытное семейство, как мы видели выше, основано на кровном родстве по матери. Мало-помалу преобладание материнского принципа падало, женщина подчинялась мужчине и основанием семейства делалась власть отца, а не кровное родство. Наступил период патриархальный, в начале которого семейный союз еще весьма слаб и семейство еще не в силах обратить женщину на исключительное служение себе. Прочность семьи, как и прочность брака, является только впоследствии, а на первых ступенях развития власть отца сплошь и рядом отвергается детьми и члены семейства нередко разрывают узы, прикрепляющие их к родному очагу. Выражаясь юридически, лицо физическое борется за свою свободу с развивающейся юридической личностью семьи, и разные случайности борьбы долго не дают семейству поглотить всех индивидуумов, входящих в его состав. Случается, например, что в патриархальной семье дряхлый отец семейства лишается своей власти, и она переходит к более сильному и мудрому, чем он, сыну. У некоторых европейских варваров человек мог свободно свергать с себя ярмо семейной власти; по салическому закону он должен был только, явившись в национальное собрание, объявить, что «отказывается от своих родителей и что с этих пор не имеет с ними ничего общего». У эскимосов до сих пор взрослые дети без всяких затруднений бросают родительское семейство и начинают совершенно самостоятельную жизнь. У некоторых индейских племен дети растут на полной своей воле и, как у большинства совершенно диких народов, легко расторгают стесняющие их свободу семейные узы. О воспитании детей, об их почтении к старшим здесь нет и речи: всеми семейными отношениями управляют случай и право силы; отец может властвовать над сыном лишь до тех пор, пока последний не сделается способным для сопротивления. В одной превосходной поэме минусинских татар ярко характеризуется эта анархия первично-патриархальной семьи в следующем рассказе. На берегу моря живет людоед Талай-Хан с сыном своим Тазе-Меке. Приезжают к ним три богатыря, их встречает Тазе-Меке и говорит: «вот уже девять лет, как мой отец пытается сварить и съесть меня. Помогите мне сварить и съесть его самого!» И с помощью богатырей сын связал батюшку, сварил его и сожрал. При слабости семейного союза также не прочен и составленный по его модели союз общественный. Эскимосы не знают никакой иерархии, никакого подчинения. Власть индейских вождей, говорит Скулькрафт, более номинальная, чем действительная, более власть совета, чем власть принуждения. По мере развития общества, по мере его выхода из первобытного состояния изолированных семей, семейная институция приобретает больше и больше прочности. Союз семей образует род, союз родов – племя, союз племен – государство. На всех ступенях развития древнего общества оно является ничем иным, как собранием семейств, или, выражаясь словами Мэна, «единицею древнего общества была семья, единицу же новейшего общества составляет лицо». Каждое семейство имеет характер небольшого государства, самодержец которого – отец совмещает в себе права и обязанности всех членов подвластного ему союза: гражданами общества поэтому служат только отцы, и общественный союз семейств имеет близкое сходство с международным союзом государств. Фундаментом семейства служат отеческая власть и безусловная покорность ей всех живущих у одного домашнего очага. Отцовство для своего утверждения на месте вытесненного им материнства необходимо должно было изменить и самый характер семейного родства. Если бы при водворении отеческой власти люди продолжали считать родней родственников своей матери, то вышло бы, что одно лицо должно подчиняться двум отеческим властям, а за этим неизбежно следовало бы столкновение на домашнем форуме двух семейных законов, истекающих от отцов двух разных семей. Поэтому в патриархальном семействе родственниками считаются только лица, которые состоят или состояли, или могли состоять под одной и той же отеческой властью. Полное развитие этого начала, как и всех вообще главных принципов архаического права, совершено, как мы увидим ниже, римской юриспруденцией. Но и кроме римлян, все патриархальные народы держатся того же самого агнатного начала, по которому отец – монарх семьи, а все его подданные – родственники между собой и с ним. Частной собственности нет, а есть только общее семейное имущество, которым распоряжается отец. Он верховный жрец своего дома; слово его – закон для всех домочадцев; его власть простирается на жизнь и на смерть их; он женит сына, выдает замуж дочь, продает, наказывает, убивает детей по своему произволу. Все заработанное детьми отдается отцу; он распределяет труды между членами семейства, отдает и в наемные работы, как настоящих невольников, и т. д. Воспитание состоит в формировке из детей рабов семейного главы; их учат ремеслам отца или матери и безусловной покорности, подвергая их при этом жестоким истязаниям и запугивая чертями, которые похищают и мучат непослушных детей. Словом, в каждой такой семье мы видим тот же деспотизм и то же рабство, как и в любом восточном султанстве. Такие отношения, существующие сначала на фундаменте силы, с развитием государства получают санкцию права и религии. Раболепность делается непременно обязанностью домочадцев. У негров видага семья обязана преклонять колена перед своим владыкой и лобзать прах его пяты. В Египте, говорит Сэвари, каждое семейство есть маленькое государство, царем которого служит отец. Домочадцы обязаны рабски слушаться его. Когда он обедает, вся семья, стоя на ногах, прислуживает ему и при всяком случае заявляет перед ним свою самую раболепную покорность и уважение. Китай и Япония довели эти семейные отношения до nec plus ultra. В Китае вся общественная жизнь основана на семейном начале, и полицейские чиновники, расхаживая по улицам, постоянно напоминают обывателям об этом фундаменте китаизма, вскрикивая: «повинуйтесь вашим отцам и матерям, уважайте старших и начальников, живите мирно в своих семействах, наставляйте своих детей, не делайте несправедливости!» «Мир, – говорит Конфуций, – может достигнуть благополучия только с водворением общественного порядка. Порядок достигается при хорошем управлении. Чтобы уметь хорошо управлять государством, государь должен сперва уметь хорошо управлять собственным семейством. По примеру его каждый китаец будет достойным правителем своей семьи… Общее благоденствие водворится само собой: охотно подчинятся воле императора сперва все члены его семейства, а потом водворятся во всей вселенной мир и согласие». Превосходно организованная система воспитания имеет главной своей целью приучить всех к безусловному послушанию старшим и утвердить раболепную покорность родительской власти как фундаментальное правило морали. Отец – безусловный владыка души, тела и имущества своих детей; он может продавать и казнить их смертью, женить, выдавать замуж, разводить женатого сына с его женой, отдавать в кабалу, бить и сечь сколько ему угодно и т. д. Стоит ему только пожаловаться на сына в суде, и в чем бы ни обвинил он сына, суд без всяких околичностей подвергает его жестоким наказаниям, даже самой варварской смертной казни, не требуя никаких доказательств от обвинителя, не слушая никаких оправданий от обвиняемого. За отцеубийство не только казнится виновный со своим семейством, но еще наказываются и все чиновники той области, в которой совершено убийство. От крупных оскорблений со стороны сына отцы ограждаются смертной казнью оскорбителей, за малейшее невнимание, за самое ничтожное непослушание детей ожидают сотни бамбуковых ударов в полиции, которая неустанно вбивает в китайцев любовь и уважение к родителям. Детям вменяется даже в преступление говорить в присутствии своих родителей о слабости старческого возраста. И у всех сколько-нибудь культурных народов: у индусов, турок, мексиканцев, древних норманнов и т. д., – у всех у них власть отца имеет характер подобный китайскому. Для домочадцев нет никого выше их главы, он их первосвященник, законодатель, верховный судья, земной бог. Эти понятия сыновнего долга и отеческих прав прививаются с детства жителям патриархальных стран религией, правом, воспитанием, общественным мнением.