Преследуемый. Hounded

Флидас ринулась к ограде, нагнулась и отшвырнула налево громадный ком земли. Потом она свистнула и помахала нам, чтобы мы пролезли в образовавшуюся дыру. Мы с Обероном так и сделали, после чего затрусили к скалам, где уже охотились раньше. Бежали мы почти бесшумно, чтобы, чего доброго, не спугнуть баранов. Вскоре перед нами выросла вторая ограда, но Флидас вновь расчистила нам путь.

– Вперед, мои гончие! – воскликнула богиня звучным голосом, и я внезапно понял, что я больше не друид. Я превратился в полноправного члена стаи и стал верной гончей Флидас.

– Выгоните баранов из укрытий, пусть прибегут прямо ко мне и к моему луку!

И мы сорвались с места, мы мчались быстрее, чем когда-либо в жизни, и я лишь смутно осознавал, что в дело вступила магия, причем не моя. Но железный амулет, охватывающий мою шею, как ошейник, надежно защищал меня от любых посягательств, поэтому я нисколько не беспокоился.

Вскоре мы обнаружили снежных баранов: они спали возле кустарников. Услышав шорох камешков, они резво вскочили и бросились вверх по практически вертикальному склону. У нас свело лапы, когда мы попытались запрыгнуть на уступ скалы: мне чудом удалось добраться до узкого крутого утеса, но Оберон не долетел и до него и с фырканьем повалился на спину.

‹Обойди подножие скалы и жди, – приказал я волкодаву. – Я пригоню баранов к тебе›.

‹Ладно, – не стал спорить Оберон. – Лучше схитрить, чем бессмысленно носиться кругами›.

Продолжая взбираться по склону, я не сводил глаз с убегающих баранов. Меня поразило, что я вроде бы их догонял, и я испытал такое ликование, что даже залаял в надежде испугать рогатых зверюг до полусмерти. Однако они, похоже, были созданы для того, чтобы грациозно скакать по скалам, а я – нет, и, в конце концов, я позорно отстал от баранов. Но ведь мне приходилось искать места, чтобы поставить лапы и не свалиться на землю! Я протяжно завыл: пусть бараны не сомневаются, я рядом! Нет уж, я не собирался сдаваться и пускать все на самотек. Я поймаю их – во что бы то ни стало!

Разумеется, я не знал точно, где их поджидал Оберон, но рассчитывал, что мой лай подскажет волкодаву верное направление.

Спускаться по тенистому склону оказалось гораздо сложнее, чем подниматься: крутые уступы таили в себе опасность. Вдобавок я мог оступиться, упасть в какое-нибудь ущелье – и тогда охоте конец. Но бараны, мчавшиеся в аризонском ночном полумраке, помогали мне сориентироваться в пространстве. Они неслись в южном направлении, и я слышал только цоканье копыт по камням и собственное тяжелое дыхание. Если Оберон и Флидас затаились поблизости, они сделали все возможное, чтобы бараны их не заметили.

Я опять залаял, главным образом для того, чтобы заглушить завывания возбужденного Оберона. Теперь я не сомневался в том, что расстояние между мной и волкодавом сокращалось. Я замер возле обрыва и увидел, что мне надо свернуть чуть западнее, чтобы найти подходящий спуск. Воспользовавшись моим бездействием, бараны взбодрились и припустили во весь дух. Однако я избрал правильную тактику и вскоре углядел Оберона: волкодав схоронился за креозотовым кустом – как раз неподалеку от спуска, до которого уже добралась наша добыча.

Не шелохнувшись, я наблюдал за тем, как бараны начали спрыгивать на землю. От следующей крутой скалы зверюг отделяло примерно пятьдесят ярдов с чахлыми растениями пустыни. Оберон перекрыл баранам дорогу, я продолжал заливаться лаем у них за спиной, поэтому они свернули на восток, к тропинке между скалами. Когда их упитанные туши четко обрисовались на фоне неба, стрела поразила особенно крупный экземпляр: баран заблеял и кубарем скатился вниз.

Его соплеменники, спасавшиеся бегством, даже не остановились.

Оберон подскочил к барану, чтобы его добить, однако в том не было необходимости: стрела Флидас попала ему прямо в сердце. Я был уверен, что богиня вот-вот появится, чтобы затребовать свою добычу. Я начал спускаться вниз, размышляя, довольна ли Флидас нашей краткой охотой по местам, которые мы с Обероном исходили вдоль и поперек.

К сожалению, минуту спустя выяснилось, что нас засекли. Когда я добрался до каменистого участка, где Флидас уже разделывала животное, откуда ни возьмись появился егерь с ружьем и фонарем.

Оберон, стоявший рядом с Флидас, глухо зарычал.

Егерь потребовал, чтобы мы не шевелились, и ослепил нас галлогеновым светом.

Я был невероятно удивлен. Странно, что егерь оказался таким прытким и застал нас врасплох!

Кстати, ему не следовало злить богиню – Флидас не терпела приказов, тем более со стороны смертного. В итоге Флидас выхватила из ножен нож и молниеносно швырнула его в бедолагу, прежде чем я успел и глазом моргнуть. Флидас не целилась и даже не посмотрела на него, поэтому нож не убил егеря, зато ранил его в плечо. Егерь вскрикнул и уронил фонарь, и я предположил, что он не будет в нас стрелять. Однако после секундной паузы несколько выстрелов разорвало тишину ночи: одна пуля просвистела над моей головой, а другая угодила в крупный ферокактус по соседству со мной.

Флидас крякнула, когда пуля попала ей в предплечье, и тотчас взревела от первобытной ярости.

– Убейте его! – пронзительно выкрикнула она, и я инстинктивно подпрыгнул, собираясь выполнить команду.

Оберон последовал моему примеру. Но в отличие от него мне удалось вычленить из хаоса, царившего в мозгу, некую важную мысль. Убийство егеря могло привести ко мне домой служителей закона, и тогда бы мне пришлось спасаться бегством, а я не хотел уезжать из Аризоны.

Я сосредоточился, вернул себе прежний облик и попытался трезво оценить обстановку. Флидас контролировала меня в обличье гончей, как и Оберона – как всех животных.

И действительно, Оберон не сумел противиться воле богини: у волкодава не было даже простецкого ошейника-амулета из железа. В результате Оберон повалил на спину егеря, вопившего от ужаса. Я принялся подзывать Оберона к себе, но волкодав меня проигнорировал: его связь с Флидас казалась нерушимой.

Вдобавок я не чувствовал его обычного мысленного присутствия.

– Флидас! Отпусти моего пса, немедленно! – рявкнул я, но егерь внезапно замолчал, и я похолодел.

Я опоздал: без всяких предисловий, дрожащих от страсти, мой волкодав молча и бесцеремонно разорвал глотку несчастному.

А затем мысли Оберона нахлынули на меня судорожным градом вопросов.

‹Аттикус, что произошло? Я ощущаю вкус крови! Кто этот человек? Где я? А я-то думал, мы будем охотиться на баранов. Ведь не я его убил, правда, не я?›

‹Отойди от него, и тогда я тебе все объясню. ›

Если на своем веку ты видел тысячи смертей, не возникает сомнений в том, что случилось. Никто не путает слов от изумления, не рыдает и не рвет на себе волосы. Ты всего лишь принимаешь ситуацию как должное и размышляешь о последствиях. Но если последствия катастрофические, тогда можно демонстрировать свои чувства сполна.

– В убийстве не было необходимости! – заорал я, стараясь смотреть только на труп. – Мы могли разоружить егеря. Его смерть доставит мне и моему волкодаву кучу проблем!

– Не пойму, каким образом, – парировала Флидас. – Сейчас мы избавимся от тела.

– Это совсем не просто. Наступили другие времена! Труп обязательно найдут, а потом обнаружат собачью ДНК в ранах.

– Кто найдет? Ты имеешь в виду смертных? – спросила охотница.

Что делать, если тебе надо воззвать к богам, чтобы они даровали тебе терпение, как раз в тот момент, когда ты сам общаешься с богом?

– Именно! – рявкнул я.

– А что такое ДНК?

Я сжал зубы и услышал в прозрачном воздухе пустыни короткие всхлипывания Койота, который надо мной потешался.

– Неважно.

– Я считаю, хорошо, что он мертв, друид. Он попал в меня и пытался застрелить тебя. И он помешал мне, чего не должно было произойти. Он получил по заслугам.

Должен признаться, реплика Флидас разбудила мое любопытство, и я приблизился к телу егеря, приказав Оберону держаться поодаль.