Преследуемый. Hounded

– Что еще за Койот?

– Бог-проказник местных жителей. По всему континенту разгуливает полдюжины его версий. Он – славный парень, но с ним не стоит заключать пари.

– А христианский Бог? Он у вас главный?

– У христиан все несколько запутанно, поэтому я и сам толком ничего не знаю, Флидас. Спроси у кого-нибудь другого, я ведь обычный древний друид. Правда, Мария навещает землю достаточно часто. Она творит чудеса… и всегда называет меня «дитя», несмотря на то что я старше ее.

Флидас улыбнулась и, забыв про вампиров, забралась обратно в постель.

– А когда ты родился? Ты уже был старым для смертного, когда мы с тобой познакомились.

– Я появился на свет во времена короля Конайре Великого, правившего семьдесят лет. Мне почти исполнилось двести, когда я присвоил себе Фрагарах.

Флидас перекинула через меня ногу и оседлала, встав на колени.

– Энгус Ог считает, что Фрагарах по праву принадлежит ему, – сказала она и принялась водить пальцами по узорным татуировкам у меня на груди. Я, будто демонстрируя нежность, остановил руку Флидас, накрыв ее своей ладонью. Мне не хотелось, чтобы она наложила на меня заклятие. Впрочем, я сомневался, что богиня поступит со мной таким образом, просто в очередной раз включилась моя паранойя.

– У здешних жителей есть поговорка: «Владение – это девять десятых закона». А меч принадлежит мне дольше, чем кому бы то ни было на земле или в ином измерении, включая и Мананнана Мак Лира.

– Энгусу Огу плевать на поговорки смертных. Он считает, что ты своровал меч, который принадлежит ему по праву рождения, остальное для него не имеет значения.

– По праву рождения? Мананнан его двоюродный брат, а не отец. Нельзя сказать, что я украл его семейную реликвию. Кроме того, если бы это имело для него значение, он бы уже давно пришел за мечом сам.

– Ты нигде не задерживаешься надолго, друид, и тебя бывает трудно найти. Вдобавок ты научился неплохо маскироваться.

Я выгнул брови.

– Значит, чтобы положить всему конец, мне нужно тихо сидеть на одном месте?

– Думаю, да. Сначала он отправит своих слуг с приказом тебя убить, но если ты одержишь над ними верх, тогда он, возможно, явится сам. В противном случае его объявят трусом и изгонят из Тир на Ног.

– Значит, мне надо запастись терпением, – прошептал я. – Но давай отвлечемся и сменим тему. Не желаешь немного покататься, Флидас? Что скажешь?

Глава 6

Парк Папаго находится к северу от зоопарка Феникса и представляет собой уникальную местность, не лишенную растительности. Тут есть креозотовые кусты, гигантские цереусы и опунция с пухлыми листьями, похожими на плюшевых медвежат. Поверхность красноватых скал (они смахивают на горки, изолированные друг от друга) испещрена трещинами и отверстиями – они возникли здесь пятнадцать миллионов лет назад, когда грязевые потоки сперва окаменели, а затем долгое время подвергались эрозии. В наши дни эти следы древности превратились в отличный тренировочный пункт для освоения навыков скалолазания, а что до снежных баранов, то они поселились на особом огороженном участке – ближе к территории зоопарка.

Их можно иногда увидеть – если они снисходят к смертным – в той части парка, которая называется «Аризонская тропа». Но наблюдателям порой приходится использовать бинокли, поскольку снежные бараны могут запросто спрятаться среди скал. А еще они упрямы, капризны и своенравны. В общем, они прогуливаются там, где пожелают, и их никто не беспокоит – точнее, так было, пока мы с Обероном не начали их терроризировать.

Когда я охочусь с Обероном, я принимаю облик крупного рыжего волкодава с белыми пятнами и темными подпалинами на правом боку, напоминающими мои татуировки. Если бы я пришел в парк с луком и стрелами, а Оберон, как охотничья собака, выполнял бы свой прямой долг, все было бы гораздо проще, но мы оба не получили бы никакого удовольствия. Оберон всегда хотел убивать баранов «как в старину» – и совершенно неважно, что волкодавов вывели для того, чтобы они загоняли волков в лесу и вытаскивали возниц из колесниц на поле боя!.. Нет, Оберон стоял на своем: он – боевой пес, а значит, он может объявить снежным баранам войну. Что ж, я не возражал.

Причина сложности поимки барана кроется в крутых скалах, весьма недружелюбных к нашим лапам. Кроме того, падение на землю грозит весьма высокой вероятностью приземления на кактус: каждый, кто когда-нибудь сталкивался с опунциями, знает, что в реальности они не имеют ничего общего с плюшевыми медвежатами. Короче говоря, суровые условия не позволяли нам использовать весь диапазон наших возможностей, чтобы догнать дичь.

А когда мы прибыли вместе с Флидас в парк, Оберон уже был готов разорвать в клочья всех и вся. Он попытался напустить страху на быков Флидас, обнаружил, что они его не боятся, и пришел в бешенство. Я подслушал обрывки их разговора, когда мы ехали в колеснице Флидас.

‹Если бы вы не находились под защитой богини, я бы слопал вас на ужин›, – ворчал Оберон.

‹Может, у тебя получилось бы, если бы ты привел с собой еще сорок друзей, – дразнили его быки. – А один щеночек нам не страшен›.

Ха-ха-ха!

‹Не будь тут рядом богини, вы бы не были такими смелыми›.

‹Правда? Она частенько оставляет нас одних, песик. Попробуй с нами справиться, коротышка›.

Оберон злобно заурчал и оскалился, но я велел ему успокоиться, изо всех сил стараясь не показывать, что мне смешно. Немудрено, что Оберон рассвирепел по-настоящему. Назвать громадного пса вроде него коротышкой? Быки действительно понимали, как довести волкодава до белого каления.

Флидас спросила, где ей следует оставить колесницу, и я предложил использовать для данной цели огороженный постамент «Памятник охотнику». Это маленькая белая пирамида, воздвигнутая на скале, отмечает последнее место упокоения первого губернатора Аризоны. Быки легко перескочили через ограду, колесница резко взлетела вслед за ними, и благодаря магии Флидас животные грациозно приземлились по другую сторону.

‹Умеешь так прыгать, собачонка?› – насмешливо осведомился один из быков.

Оберон лишь глухо зарычал, его переполняла такая ярость, что он уже не мог говорить.

Мы выбрались из колесницы, Оберон громко залаял, и я его приструнил.

– Мы собираемся охотиться на баранов, – напомнил я ему.

‹Тогда вперед!›

– Приготовься, друид, – вымолвила Флидас и поправила свой колчан со стрелами.

Я прогнал посторонние мысли, призвал стихийную магию земли через татуировки и стал вбирать в себя мощь пустыни. Потом я опустился на четвереньки и обратился в гончую.

Процесс перевоплощения у друидов нисколько не похож на превращение человека в оборотня, если не считать того, что оба происходят за счет магии. Одно из главных преимуществ состоит в том, что я могу делать это по собственному желанию, вне зависимости от времени суток или фазы луны. Помимо прочего, я не испытываю дискомфорта и боли, чего нельзя сказать о ликантропии, а также могу выбирать облик определенного животного из небольшого списка, который имеется в моем распоряжении.

Однако я стараюсь не слишком увлекаться данным процессом по причинам психологического толка. Конечно, в такие моменты я способен сожрать кусок сырого мяса, но, когда я, к примеру, становлюсь филином, мне бывает довольно сложно проглотить целую мышь, а если я играю роль волкодава, то я с трудом могу освежевать тушу кабана. (Пару недель назад мы убили самку оленя в лесу Кайбаб, и я мирно отошел в сторону и подождал, когда Оберон насытится.) Поэтому охочусь я в основном ради Оберона: мне просто нравятся ощущения, которые возникают в момент погони, а еще меня греет чувство причастности к тому, что я делаю кого-то счастливым.

Но сейчас что-то сразу пошло не так. Мои мысли спутались, и я ощутил, как меня отхватывает жажда крови. Я уловил запах быков Флидас, но вместо того, чтобы спокойно принять информацию, понял, что страшно проголодался, и у меня рефлекторно потекла слюна. Все было как-то неправильно, и мне следовало побыстрее покончить с «прогулкой» на лоне дикой природы.