Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 11

А вдруг Билель и его сладкоголосые речи представляют собой маленький огонек надежды, способной вернуть веру в жизнь? Убийца стремится понять ее мотивацию, связанную с джихадом. Его можно сравнить со служащим торгового отдела, который, прежде чем продемонстрировать товар, хочет нащупать слабые места и ожидания своей жертвы. Для него Мелани – это типичный профиль. Как только он отнесет ее в разряд той или иной категории, он своим строгим голосом будет давать надлежащие ответы. Билель – это злой гений. И эксперт по продажам, который предусмотрительно не стал спрашивать Мелани, собирается ли она совершать свой джихад. Нет, он спросил, чего она хочет достичь, совершая джихад. А это далеко не одно и то же. Пока еще Билель практически ничего не знает о Мелани. Ни ее возраста, ни цвета ее глаз, ни ее семейного положения. Однако это нисколько не смущает его. Словно для него интерес представляет только одно: тот факт, что Мелани приняла ислам.

Билель уверен: вера Мелани достаточно сильная, чтобы заставить ее приехать к нему в самую опасную страну мира. Билеля ничего не волнует, кроме мнения Мелани о джихадистах. У меня складывается впечатление, что меня прощупывает какой-нибудь институт по изучению общественного мнения, и я сопровождаю ответ Мелани единодушными клише, которые я много раз слышала во время своих репортажей, сделанных в так называемых предместьях из «группы риска».

– Мне рассказывали, что делали израильтяне с палестинскими детьми. Я видела десятки ужасных видео, на которых были запечатлены мертвые ребятишки. Я начала следить по фейсбуку за некоторыми твоими братьями, отправившимися совершать джихад, сначала туда, потом в Сирию. Одни моджахеды творят добро, другие причиняют зло. Я не знаю, что об этом и думать…

– Думай только о добре! Я сам моджахед. Я уже давно обратился в религию. И я говорю тебе: я могу быть очень, очень нежным с людьми, которых люблю, и очень, очень жестоким с неверными. Надеюсь, что ты не из числа последних…

– Как я могу быть неверной, если я приняла ислам…

– Это хорошо, но этого недостаточно… Недостаточно читать молитвы пять раз в день и соблюдать рамадан. Как говорит Пророк, быть хорошим мусульманином значит приехать в аш-Шам[16] и служить делу Бога.

– Но я не могу оставить свою семью и все бросить…

– Неправильный ответ… Из него я делаю вывод, что ты капиталистка?..

Мелани – вовсе не ученая обезьяна. Слово «капитализм» для нее ничего не значит. А потом, какое отношение капитализм имеет к ее семье? Она не понимает, куда клонит Билель. Вскоре он объяснит ей, что она должна сверяться только с законами исламского суда (шариатом, радикальной исламской доктриной, принятой в меньшинстве стран) и отвернуться от общества потребления, в котором выросла. Билель категоричен: Мелани не должна подчиняться законам своей страны. Законы, которые отныне должны стать для нее главными, вытекают из особой формы радикального ислама. «Столь чистого» ислама, который он исповедует. Разумеется, наивная Мелани ничего не понимает. Ей можно как угодно морочить голову. Она даже не замечает, как противоречит сам себе Билель, критикующий общество потребления, в то время как весь его вид, от солнцезащитных очков до модной одежды и обуви, является олицетворением этого самого общества.

– Капитализм – это история предложения и спроса, попытка найти равновесие. Нечто вроде этого. Вот умора!

– Капитализм, малышка, – это мировая язва. Пока ты объедаешься сникерсами, сидя перед экраном и смотря канал MTV, пока ты покупаешь музыкальные альбомы Bouba и разглядываешь витрины магазинов сети Foot Locker, десятки наших сторонников ежедневно умирают только потому, что мы хотим счастливо жить в нашем государстве, государстве, которое принадлежало бы только нам, мусульманам. В то время как мы рискуем нашими жизнями, вы ежедневно тратите свое время на бесцельные занятия. Быть верующим означает сражаться за утверждение своих ценностей. Ты приводишь меня в замешательство, Мелани. Я чувствую, что у тебя прекрасная душа, но если ты останешься с этими кяфирами, ты сгоришь в аду. Эксплуатация человека человеком, это тебе известно?

Вот Билель сослался уже на Карла Маркса… Действительно ли он изучал доктрину немецкого философа и его концепцию классовой борьбы? Или просто бездумно повторяет слова, произнесенные другими? Я подумала о Гитоне, «пресс-атташе» «Исламского государства», одетого с ног до головы в модные изделия фирмы Lacoste. Мелани повергает в ужас участь, которую Билель обещает «кяфирам». Повседневная жизнь на Западе приводит ее в отчаяние. Но действительно ли эта жизнь такая беспросветная, по сравнению с незавидной судьбой сирийцев, о которой с горечью рассказывает ей Билель? Собеседник Мелани хотел бы, чтобы страх, который он ей внушает, подчинил себе ее веру. Ему удалось посеять у Мелани сомнения, равно как развить обостренное чувство вины.

Этот Билель – настоящий дьявол во плоти. Я рассматриваю его фотографию, выложенную на профиле. В общем, он красивый парень. Грубые грамматические ошибки ничуть не уменьшают его силу убеждения. Почему его взгляды стали столь радикальными? Как он достиг столь высокой степени слепого, а следовательно, крайне опасного подчинения? Некоторые родители джихадистов сравнивают вербовку своих детей с методами, широко используемыми различными сектами. В чем-то они правы. Билель, гуру, расписывает Мелани войну как божественную миссию, которую она должна выполнить во имя непонятного ей пророчества. Едва выкурив одну сигарету, я зажигаю другую.

– Ты говоришь, что я стану плохой мусульманкой, которой никогда не суждено узнать прелести рая, если не приеду в аш-Шам?

– Разумеется… Но ничего не потеряно, я помогу тебе… Я буду твоим покровителем. Можно, я задам тебе один вопрос?

Вновь смайлик. И так постоянно. Итак, у Мелани есть выбор между Сирией и адом. На почтовой открытке, нарисованной Билелем, у Сирии нет ничего адского. Джихадист, плетущий, как паук, сеть, продолжает:

– Я посмотрел твой профиль, но нашел только одну фотографию. Это ты?





Черт возьми! Я совершенно забыла про эту фотографию. Когда я создавала на фейсбуке аккаунт Мелани, шесть лет назад, жены религиозных радикалов еще могли ходить с открытым лицом. Но с тех пор те немногие радикально настроенные исламисты, что позволяют своим супругам пользоваться социальными сетями, запрещают им показывать свои лица. А я даже не подумала удалить эту старую фотографию с хорошеньким личиком очаровательной блондинки.

Застигнутая врасплох, я придумываю на ходу:

– Это фотография моей старшей сестры! Она не скрывает своего лица, поскольку не приняла ислам. Но я скрываю.

– Ты пугаешь меня, машалла! Никто не имеет права смотреть на тебя! Уважающая себя женщина открыта только для своего мужа. Сколько тебе лет, Мелани?

До сих пор у меня было чувство, что я разговариваю с продавцом автомобилей. Сейчас же у меня появилось неприятное ощущение, что я имею дело с педофилом. Мне хотелось ответить ему, что Мелани несовершеннолетняя, чтобы посмотреть на его реакцию. Но такой номер не пройдет, если мне придется виртуально встретиться с ним на скайпе. Мне уже далеко за 30. Даже если многим кажется, что я выгляжу моложе своих лет, все равно я не настолько наивная, чтобы полагать, что смогу сыграть роль девочки-подростка.

– Мне недавно исполнилось двадцать лет.

– Могу ли я задать тебе еще один вопрос?

Ему явно нет никакого дела до возраста Мелани. Интересно, стал бы он так же разговаривать, если бы Мелани сказала, что ей 15 лет?

В Сирии полночь, во Франции 23 часа. Моя пачка Marlboro опустела. Я устала. Я чувствую, что его следующий вопрос окончательно добьет меня в этот вечер.

– У тебя есть жених?

Туше. Обвод. Разговор принимает оборот, которого я опасалась. Мелани не особо откровенна, она не может этого себе позволить:

– Нет, у меня нет жениха. Но я стесняюсь говорить об этом с мужчиной. Это харам[17]. Моя мать скоро вернется с работы. Я должна спрятать Коран и лечь в кровать.

16

Левант.

17

Запретные действия.