Страница 20 из 25
Закончив свои труды, он отнёс урожай домой, и вернулся обратно в сад с тележкой. Не без труда, старик погрузил измождённого мальчишку в тележку и потащил её к своему дому.
Всю убывающую луну мальчика бил озноб и окутывал жар. Он бредил, кричал, звал родителей, твердил о какой-то безжалостной кровавой битве. Его пришлось привязать, чтобы он не навредил самому себе. Всё это время Сафир ухаживал за ним и лечил, как умел. А когда луна окончательно исчезла, мальчик очнулся.
Он был очень слаб, и на восстановление сил ушло ещё какое-то время. Когда же он, наконец, поправился и окреп, старик начал вести с ним беседы. Он узнал имя мальчика, откуда он родом и почему покинул родные края. О пропавших родных Даниила старик ничего не знал, и все те, кого он спрашивал об этом, тоже ничего не знали. Но места, которые описывал мальчик в своих рассказах, как свою родину, Сафиру были знакомы. Ранее ему случалось много путешествовать, и он вспомнил, что когда-то очень давно, бывал в тех краях. Слыхал он и о царе Ариарате и о его царстве. Но рассказанная мальчиком история про странный свиток его очень заинтересовала. Сафир внимательно выслушал её, и с удивлением глядя на Даниила, подумал: «Быть может, этот мальчик неспроста встретился на моём пути? Он может быть предвестником чего-то очень важного. Раз уж сам царь вверил ему этот странный свиток, значит, есть в этом некий смысл».
Старик взял мальчика к себе и велел звать его дедом. Всем остальным жителям селения он рассказал выдуманную им же самим историю о страшном набеге кочевников на деревушку его дальней родственницы, и что Даниил является ему единственным уцелевшим в тот жуткий день внучатым племянником. Старик рассказал всем, что он будет воспитывать его и учить себе на замену.
Сафир владел грамотой и вёл учёт воды и пищи в селении, поскольку это была главная ценность, которой могут владеть жители пустынь. Эту должность доверяли лишь тем, кто знал истинную цену жизни и являлся, достаточно мудрым, для этого.
Так прошли долгих, десять лет. Даниил вырос красивым, крепким и очень смышлёным юношей и считался весьма завидным женихом в селении. Но хотя он и заглядывался порой на девушек, всё же, больше всего на свете он любил письма. Со временем он занял место своего деда и стал писарем. И хотя, по возрасту, он был весьма молод, к моменту, когда он приступил к своим обязанностям, в селении кроме него, грамотой не владел больше никто. Поскольку умение это было хоть и почётным, но из местных жителей отдаваться ему целиком, никто полностью не желал. Работы было много, и каждая семья держала хозяйство, которому и посвящала всю жизнь. Писарь же жил обособленно, и практически никакого хозяйства не имел. Он получал в награду продукты по мере своих трудов. А трудов у него было достаточно. Он заносил в пергаменты различные записи, начиная от учёта количества скота, и собранного урожая, до дат рождения и смерти.
Но кроме этого великого умения, проявился в мальчике ещё один весьма странный дар, из-за которого с ним не очень любили общаться жители селения. Он проявился практически сразу после того как он выздоровел, как только спал жар его тела, спала жуткая жара, которая одолевала этот край больше месяца. Проливные дожди оросили почву, которая дала благодатный урожай.
Несмотря на свой безобидный вид, с первого прикосновения к любому человеку мальчик знал, неведомо откуда и по чьему велению, точную дату смерти собеседника. Он мог во всех деталях рассказать, как именно это произойдёт. Поначалу, все его пророчества люди воспринимали, как попытку их напугать, и даже ругали его за столь странное поведение. Затем пытались перевести все его слова в шутку и поговаривали, что мальчик, таким образом, пытается защитить себя от странностей нового образа жизни. Но после того, как его предсказания начали сбываться, Даниила начали сторониться.
Сафир, первый, узнавший о дате своего исхода из этого мира всё оставшееся ему время посвятил защите мальчика. Он сразу понял открывшуюся в Данииле силу и первым осознал её последствия. Старик знал истинное могущество, которое дают человеку знания, и всячески старался оградить Даниила от злых и испуганных людей. Он знал, что люди будут бояться мальчика за те слова, которых они не понимали. Что правда, которую он изрекает, сделает его изгоем.
Несколько раз напуганные речами мальчика жители пытались его убить, и каждый раз у них на пути вставал Сафир. Каждый раз, увидев почтенного старца на своём пути и услышав его мудрые речи, они успокаивались и отступали.
Сафир знал, что придёт день и Даниил свершит то, ради чего Всемогущий Создатель привел его в этот мир.
Спустя восемь лет с того дня как Даниил появился в доме старика, на смертном одре Сафир взял с мальчика обещание, что тот никогда без существенной надобности не расскажет никому о своём необычном даре. Даниил пообещал старику, и обещание своё держал твёрдо, хоть и давалось ему это нелегко. Со временем дар развился, и теперь просто при обычном разговоре Даниил мог видеть всю жизнь человека целиком. Все его деяния, плохие и хорошие. С самого момента рождения и до его кончины. При общении с тем или иным человеком эти видения приходили к нему, и избавиться от них было невозможно. Тогда, дабы не сойти с ума, Даниил начал записывать эти видения в отдельный свиток. Некоторые люди, дела которых он заносил в свои записи, были поистине уникальны. Они не знали об этом, и их дарования в большинстве случаев просто пропадали даром, так и не получив истинного развития. Часто в селение приходили караваны, и Даниил подолгу сидел рядом с погонщиками и слушал их рассказы. Через их души он мог видеть много нового и интересного. А когда возвращался домой, то тут же начинал записи. Так начался его путь.
Глава 5. То, что тебя убивает.
Проклятый мир за пределом времени.
Стоя у выломленной в скале огромной трещины он наблюдал уже ставшую привычной метаморфозу причудливых форм. Огромная, и практически необъятная взглядом каменная глыба плыла в пространстве. И если бы не отдалённость столь масштабного объекта, то он вряд ли смог бы понять, что перед ним всего лишь неимоверно большой кусок камня. Движение глыбы было медленным. Казалось что этот громадный, сплющенной формы кусок, стоит на месте, а он сам движется противоположно ему. Но это была лишь иллюзия. Бросив взгляд наверх, он увидел, что такая же глыба плывёт и там, и в низу, и со всех сторон. Их было неимоверно много. Они как облака плыли по небу. Но это были отнюдь не облака, а то место где они двигались было отнюдь не небо. Хотя и напоминало отдаленно своим маревом, уже практически завершенный закат.
Сей мир, когда то захваченный его Господином, сейчас стал домом и ему самому. Признаться честно, когда он впервые попал сюда, то был до ужаса напуган. Это потом самому себе он говорил, что был лишь поражён грандиозностью размаха, но на самом деле, он испугался. Испугался так сильно, что даже не смог сравнить этот страх с любым другим некогда испытанным им. Огромный страшный мир, предстал тогда его взору. Мир полный ужаса и боли, страха, гнева, отчаяния, страданий и как тогда ему показалось полной бесконтрольности. Всё тут клокотало, гремело, кричало, и выло ужасом. Огромные каменные глыбы плывшие, словно листочки по тихой воде, на самом деле оказались вместилищем зла в прямом смысле этого слова. Они были до отказа набиты, всевозможными монстрами, и тварями каких мир даже не мог себе представить. В многочисленных комнатах, вырезанных и выдолбленных в огромных каменных глыбах, творился ужас. Все его прежние представления о преисподней, умерли на корню. Ад, таким как он его некогда представлял, показался ему яслями. Увидев его истинное лицо, он растворился целиком в его атмосфере, и открыл его истинную сущность. В одно мгновение Ад извратил всё то, что было в нём от той прежней жизни. Унизив всё то немногое, что было в нём от человека до самого ничтожного состояния. Убил и изувечил все воспоминания, о малейших проявлениях чувств, и эмоций. Сожрал всего его целиком, и перемолов в своём неистовом желудке выплюнул, что бы проделать всё это снова, и так до бесконечности. А когда его время пришло, он уже не ведал того себя каким был прежде, переродившись и умерев, возродился сотню раз, хоть и был бессмертным. Боль стала сладка, а страдания звучали как музыка. Отчаяние и безысходность стали настолько близки, что оказались единственным миром, в котором он теперь существовал.