Страница 1 из 36

Новая венгерская драматургия

Сборник "Викиликс"

Оксана Якименко, Дарья Анисимова

Предисловие

Национальный театр и создаваемая для него национальная драматургия (какой бы патиной прошловекового литературоведения ни веяло от этого словосочетания) были и остаются одной из самых непосредственных форм рефлексии конкретного общества и зеркалом его состояния. Современный венгерский театр существует непросто. Во многом крупные столичные и заметные провинциальные театры выживают за счет абонементов. В театр принято ходить на праздники и в выходные, плюс поход в театр остается атрибутом некоей «правильной» буржуазной (в смысле городской) жизни – именно поэтому зрители часто ждут от театра чистого развлечения, а если и готовы к некоторой серьезности, то предпочитают получать ее в классических формах. Массовое сознание по-прежнему воспринимает театр и драму довольно традиционно, пусть и ожидает использования современных технических достижений (особенно в мюзиклах). В силу экономических и политических причин количество экспериментальных площадок, где современная драма, как правило, «обкатывает» новые темы и приемы, стремительно сокращается – от театра, как и от других учреждений культуры, требуют окупаемости, наполняемости и прочих понятных чиновникам показателей. Тем не менее современная драматургия никуда пока не исчезла – авторы продолжают создавать пьесы, режиссеры все-таки пробуют их ставить, и те и другие (причем все чаще автором и постановщиком пьесы является один и тот же человек – в этом сборнике таких драматургов-режиссеров трое) ищут новые способы вывести драматическое произведение к зрителю – вплоть до разыгрывания спектаклей в квартирах и последующего переноса их на экран (как это удачно произошло с пьесой Саболча Хайду «Не мой день»).

В целом венгерская драма развивается примерно по тем же лекалам, что и драма в других культурах Центральной и Восточной Европы, однако есть у нее и свои особенности, во многом связанные с прошлым венгерского театра и логикой формирования корпуса национальной драматургии. С драматургией Центральной и Восточной Европы венгерскую драму роднит историзм и стремление выразить национальное мировоззрение в реалистических пьесах, с одной стороны, и своеобразный гротеск и тяготение к театру абсурда, с другой. Тем не менее ее роль в литературе остается менее заметной, чем у «соседей», на протяжении всей истории существования в силу ряда причин исторического и эстетического характера – в конце 1970‐х годов один венгерский критик даже назвал драму «Золушкой венгерской литературы».

Венгерская театральная традиция формировалась как сплав внутренних театральных практик, главным образом народных, уличных (в отличие от многих европейских государств, до XVIII века стационарных театров в Венгрии не было), заимствованных традиций и «школьных театров» при иезуитских колледжах и протестантских школах. Довольно долгое время основу театрального репертуара составляли иностранные пьесы, поскольку собственной национальной драматургии (как корпуса, а не в виде отдельных произведений) в Венгрии не существовало. В конце XVIII века – на фоне стремительного развития венгерской литературы, благодаря усилиям «обновителей венгерского языка» под предводительством Ференца Казинци (1759–1831), активно переводившего на венгерский язык лучшие образцы иностранной драмы, – появляются оригинальные венгерские пьесы. Позднее, уже в XIX веке, формируется и национальный драматический канон – это прежде всего исторический «Бан Банк» Йожефа Катоны, экзистенциальная «Трагедия человека» Имре Мадача и романтическая пьеса в стихах «Чонгор и Тюнде» Михая Вёрёшмарти. В начале ХХ века романтика уступает место реалистической драме и пограничным жанрам, приближая театр к новым технологиям и медиа – особенно к кино (Ференц Молнар), активно развивается экспериментальный театр и, соответственно, экспериментальная драма, соединяющая протест против «буржуазного» театра с древними поэтическими формами (Бела Балаж). Упор на чистую развлекательность в период между двумя мировыми войнами и, наоборот, чрезмерная идеологизированность и дидактичность второй половины 1940–1950‐х годов во многом затормозили развитие оригинальной венгерской драмы, однако можно говорить о появлении в 1960–1970‐х годах по-настоящему оригинальных авторов (Имре Шаркади, Миклош Хубаи и др.), которые в своих произведениях ставят под вопрос примат идеологии и выводят на сцену негероических персонажей, нередко вынужденных действовать в абсурдных обстоятельствах. Высшую точку соединения гротескного способа описания мира и доведенных до абсурда будничных ситуаций находим у Иштвана Эркеня (1912–1979), создавшего оригинальную театральную традицию, наследниками которой считают себя многие современные венгерские драматурги старшего поколения (Дёрдь Шпиро, Петер Надаш и многие другие). На Эркене мы, пожалуй, и закончим краткий экскурс в историю венгерской драмы. Отчасти еще и потому, что этот автор известен российскому читателю и театральному зрителю куда лучше, чем все остальные венгерские драматурги вместе взятые, по многочисленным постановкам пьес «Семейство Тотов» и «Кошки-мышки». Это отнюдь не означает, будто после Эркеня в венгерской драме не появилось ничего заслуживающего внимания, однако, анализируя тексты представителей новых генераций венгерской драматургии, мы отчетливо видим не только внешние влияния – чеховский театр, абсурд Ионеско и Беккета, элементы английской докудрамы, наследие немецкого экспрессионизма и прочее, и прочее, – но и постоянную отсылку к гротескному, абсурдному, не слишком оптимистичному, но все-таки человечному миру именно этого драматурга.

В 1980–1990‐е годы в венгерской литературе сложилась ситуация, когда драма перестает быть фактом театральной жизни, но превращается в некий «экзамен» на право называться писателем: сложно найти венгерского поэта или прозаика, у которого не вышел бы том «избранных пьес». Еще одна особенность бытования современной драмы в театре связана с так называемым «синдромом первой постановки». О нем неоднократно писали венгерские критики второй половины 1990‐х – начала 2000‐х годов. Проблема состоит в том, что театры редко решаются ставить современные пьесы повторно – как правило, это происходит лишь один раз, пьеса какое-то время держится в репертуаре (если она успешна), а затем навсегда исчезает из театральной жизни, оставаясь лишь в опубликованном виде. Вот и в России с венгерской драмой последнего десятилетия ХХ и начала ХХI века знакомы лишь по двухтомнику издательства «Три квадрата» «Современная венгерская драматургия» (1-й том, «Мавзолей», вышел в 2006 году, 2-й, «Казематы», – в 2009‐м). Приезжая на гастроли, венгерские театры почти всегда везут беспроигрышных Чехова и Горького или западных драматургов, приглашаемые в российские театры венгерские режиссеры тоже обычно ставят исключительно русскую классику или проверенные иностранные хиты, так что шансов узнать что-то о живой, сегодняшней венгерской драме у нас не так уж много.

Если сравнивать с началом 2000‐х, сегодня в венгерской драматургии стало заметнее присутствие стихотворной драмы (в настоящем томе она представлена «Ресторанной музыкой» Яноша Тереи, можно отметить также оригинальные пьесы в стихах Силарда Борбея и Балажа Саллингера), укрепилась и тенденция объединения функций драматурга и режиссера – в 2014 году литературную премию агентства Artisjus (аналог российского РАО), одну из самых серьезных премий такого рода в Венгрии, получил сборник пьес режиссера и актера Белы Пинтера, что вызвало немало споров среди «цеховых» драматургов, однако актуальность и сценичность театральных текстов этого автора ни у кого сомнений не вызывают. Все чаще в театре можно увидеть и монодрамы – синтез традиционного театра, эстрадных форм (кабаре, стендап) и социальной риторики позволяет показывать спектакли по таким пьесам на разных площадках, приблизить театр к широкому зрителю. В сборник мы включили монодраму Эвы Петерфи-Новак «Однаженщина»: с 2015 года исполнительница главной и единственной роли Река Тенки играет ее не только на театральных сценах и фестивалях, но и в актовых залах университетов и больниц; автор и актриса регулярно получают огромное количество писем от женщин, узнающих в героине себя.