Страница 7 из 15
Мама, старший брат и я с началом военных действий эвакуировались на восток, но доехать смогли только до Кличевского района Могилевской области. Дальше путь был отрезан наступающими немецкими частями. Там и жили до освобождения Беларуси. Отец после демобилизации сразу нас разыскал.
Лично в моей памяти запечатлелись только два военных эпизода. Первый – отступление через деревню немецких танков и мать на коленях перед иконой. Второй эпизод: человек на костылях постучал костылем в окно и вошел в дом. Мать сказала, что это мой отец.
В июне 1945 года семья вернулась в Городокский район, где отец снова занялся своей привычной работой в лесном хозяйстве. Запомнилась послевоенная жизнь на Машниковском лесоучастке. Своего дома не было (он появился только через шесть лет). Жили в служебном помещении лесоучастка либо снимали комнату в соседних деревнях.
В 1-4 классы начальных школ (а они были разные в зависимости от места жительства семьи в данный момент) приходилось ходить за 3-4 километра. В комнате, отведенной под учебу, порою сидели ученики разных классов и молодая наставница вынуждена была учить грамоте всех одновременно по разным программам.
Пятиклассником довелось путешествовать еще дальше. Школа на сей раз располагалась в девяти километрах от нашего лесоучастка. До сих пор помню жуткий вой волков ранним утром, когда мы с одноклассниками отправлялись в путь. К счастью, вскоре переехали в Городок и дальнейшее обучение происходило там.
Мы росли самостоятельными и приспособленными к жизни. Сама послевоенная обстановка учила этому. Не избалованные вниманием родителей, мы впитывали опыт более мудрых старших товарищей и друзей. В характере воспитывалась ответственность за свои поступки. Возможно, это сыграло свою роль в выборе дальнейшего жизненного пути, но это, как говорят, уже другая история.
Укороченное детство (вспоминает Геннадий Лыч)
Родился 25 февраля 1935 года в деревне Могильное Узденского района Минской области. Исследователь в области экономики сельского хозяйства. Академик HAH Беларуси, доктор сельскохозяйственных наук, профессор, заслуженный деятель науки БССР.
Детство стало таким после июня 1941-го. Село наше расположено на тракте, по которому отходили наши войска и наступали немецкие. Все это происходило на наших глазах. Вид у красноармейцев был такой замученный и растерянный, что на их жалко было смотреть. Они спешно двигались отдельными группами без всякого строя. Многие солдаты шли босиком и без оружия. На их обнаженных ногах были видны кровавые мозоли.
Не успели последние части Красной Армии покинуть наши места, как в небе над Могильным появились немецкие самолеты. Они летели низко над землей на восток. Потом они стали пролетать все чаще. А однажды низко над лесом я увидел пару наших «кукурузников». Внезапно на них откуда-то налетел немецкий истребитель и пулеметными очередями сбил обоих. Охваченные пламенем, они рухнули на землю, не сделав ни единого выстрела.
Потом на новом мосту брат увидел немецких мотоциклистов, которые покрутились и быстро уехали.
– Ну все, – выслушав эту новость, сказал отец. – Теперь скоро заявятся и немецкие войсковые части.
Долго ждать этого предсказания не пришлось. Через день-два почуялся гул моторов и через наши параллельные улицы (Ковалевскую и Нарадовскую) непрерывным потоком потянулись на восток немецкие войска. Все солдаты ехали либо в кузовах автомашин, либо на мотоциклах. Изредка машины останавливались, и тогда немцы тут же соскакивали вниз и быстро разбегались по дворам, требуя от хозяек: «Матка! Яйка, мильк!» Скоро выпивали то и другое, торопливо залазили назад в кузова машин и продолжали свое движение вперед. Кроме автомашин с солдатами, по улицам беспрерывно шла и техника с оружием, которое тащили также и бельгийские тяжеловозы.
Немецкие военные вели себя очень уверенно, будто они тут, у нас, уже настоящие хозяева, которым все дозволено. Они громко хохотали, играли на губных гармониках, шутили.
За передовыми частями, уже с меньшей скоростью потянулись военные обозы. Эти немцы уже позволяли себе заходить в хаты, приказывая хозяйкам дать им чего-нибудь поесть. Двое немцев с этой целью посетили и нашу избу, сели за стол и принялись уплетать молоко, яйца и хлеб. После еды, никого не стесняясь, один за одним своими биологическими «орудиями» сотрясали воздух и при этом каждый раз гоготали, чем вызывали у нас, детей, откровенный смех. Однако мать строго глянула на нас, и мы тут же замолкли.
После первых страхов и запретов в связи с немецким нашествием родители разрешили нам выходить на улицу и даже купаться в жаркое время в Немане. Однажды в реке стала купаться и проходящая мимо воинская часть. Один немец, совсем не умевший плавать, стоял на берегу и тоскливо наблюдал за процессом. Но увидев на мелководье бревно, не удержался, быстренько разделся и оседлал его. Бревно постепенно отнесло на глубину, солдат растерялся и, выпустив из рук плавающее средство, начал тонуть.
Через несколько минут немцам удалось отыскать утопленника. Сделали на противоположном берегу искусственное дыхание, потом положили на носилки и понесли. А уж живого или мертвого, не знаю.
Уже в начальный период оккупации был распущен колхоз и его имущество поделено между селянами. Нам на трое семей (нашу и двое соседских) достался старый конь. Кроме того, старую корову позволили обменять на более молодую и из отары выделили двое овец. Отца несколько раз пытались сосватать в старосты, но он отказался, сославшись на плохое здоровье. А сам, будто чувствуя близкую смерть (он умер в октябре 1942-го в возрасте около сорока одного года), занялся строительством подсобных помещений для содержания домашних животных и гумна с током для молотьбы урожая зерновых.
После смерти отца на плечи матери легла основная работа, чтобы прокормить пятерых детей. Мы, где только могли, ей помогали. Особенно трудно пришлось с заготовкой дров. Выезжали за ними в лес еще на рассвете, а возвращались, когда уже начинало хорошо темнеть. После такой тяжелой и продолжительной работы я не чувствовал ни рук, ни ног. И как только оказывался в хате, сразу же, часто даже не поевши и не раздевшись, валился на лавку и моментально засыпал. Мать сонного расстегивала меня и клала в постель. А назавтра рано утром я вместе с мамой и братом Леней снова ехал на возу в лес. Позже меня стали привлекать к боронованию, окучиванию картофеля и к другим сельскохозяйственным работам.
Я вынес о них двойственное впечатление, хотя, как теперь понимаю, это были, скорее всего, разные партизаны. Первое знакомство с ними удивило и оставило неприятный осадок: они приводили в негодность здание школы, ссылаясь на то, что в ней планируется разместить немецкий гарнизон.
Непосредственно к нам партизаны заявились в самом конце 1942 года и, к сожалению, не с добрыми намерениями. Они забрали у нас свинью. Не помогли ни мольбы, ни слезы мамы. Были и другие случаи подобного рода. Тем не менее большинство моих односельчан относилось к партизанскому движению положительно. Прежде всего, естественно, потому, что партизаны своими боевыми действиями против немецко-фашистских захватчиков увеличивали людскую надежду на то, что рано или поздно ненавистный враг будет побежден и Беларусь станет свободной. А значит, надо как-то помогать им в этом. Положительным было отношение к ним и нашей семьи. Оно не могло быть иным хотя бы уже потому, что оба родные мамины брата были среди активных защитников родного края от немецко-фашистского нашествия. Брат Ваня перед войной служил в войсках на западе Беларуси и вместе со своими товарищами принял на себя первые удары вероломного врага, а Володя с первых дней Великой Отечественной войны влился в ряды Красной Армии. Неожиданно он заявился к родной сестре в качестве партизана. После этого он довольно часто навещал нас со своими боевыми товарищами. Мать всегда была очень рада их визитам, угощала всем, что только у нее было, помогала одеждой.