Страница 14 из 38
Она бросила взгляд на Пегги: какое у той далекое, отстраненное, сосредоточенное лицо на фоне резко очерченного неонового края мерцающих огней... На шее повязан теплый шарф, руки засунуты глубоко в карманы широкого, как у школьницы, пальто,-- ей никак не дашь ее пятидесяти, выглядит куда моложе.
-- Как ты думаешь,-- задала вопрос, колеблясь, Эмили,-- с ними все будет в порядке?
-- Откуда мне знать, мама.-- Голос у Пегги спокойный, холодный, простуженный.-- Ты же сама слышала, что говорил этот служащий: ожидается разрыв в пелене тумана в течение ближайшего получаса.
-- Да, конечно!-- спохватилась Эмили; тяжело вздохнула.
По крайней мере, и эта несносная Пегги все же волнуется. Неважно, что она думала по поводу своей сестры все эти долгие десять лет! Во время войны Пегги вела себя очень хорошо, просто образцово. Когда умер ее муж, Лоуренс, была так благоразумна, так холодно-рассудочна. Какое мужество, какую стойкость проявила, когда ей сообщили, что Бад погиб в Германии, а ведь Бад -- единственный сын! Пегги так хорошо вела себя, что для Эмили стало настоящим шоком, когда выяснилось, как она озлобилась на Айрин. Кажется, ей абсолютно наплевать на сестру, все равно, жива она еще или умерла, прилетит наконец или погибнет в авиакатастрофе. Одно дело обычная семейная свара и совсем другое, когда ее доводят до таких просто неприличных пределов и не меняют неприязненного отношения к обидчику долгие годы. А сейчас такое время, вокруг столько смертей... Их осталось всего трое -- три одинокие старые женщины -- из всей их веселой, беззаботной, большой семьи. Теперь появился новый тип женщины, с отвращением раздумывала Эмили,-- современная женщина, она давно покончила с множеством условностей и общепризнанным порядком вещей, утратила способность любить и прощать, как это делала когда-то моя мама.
Самолет, натужно кряхтя, пролетел где-то совсем рядом. Почти физически чувствуется -- так ей кажется -- дрожание двигателей; видны в кромешной тьме глаза пилота, напряженно вглядывающегося в пространство через покрытое крупными каплями дождя лобовое стекло кабины. А где-то в задних рядах салона сидит, привязавшись ремнями, на всякий пожарный случай, Айрин... Сколько прошло лет с их последней встречи!
Эмили, закрыв глаза, пыталась вспомнить своих дочек тогда, давно, в лучшие дни их жизни. Одна старше другой всего на год, и их повсюду принимали за близнецов: появлялись всегда вместе, играли рядом, одна носила одежду другой; воспитывали летом своих кукол в залитой солнечным светом глубине двора,-- это еще до войны, когда все дружно жили в большом, просторном доме в Лос-Анджелесе, а мистер Клеменс был еще жив. Обе такие красивые: блондинки, стройные, с огромными, серьезными черными глазами. Сестры постоянно, внимательно изучали друг друга и заливались при этом по-детски звонким смехом -- веселым, таинственным смехом их частного, такого дорогого для них мирка, куда заказан доступ взрослым.
-- Я намерен терпеливо ждать,-- говорил им мистер Клеменс, восседая на верхней ступеньке высокого крыльца их дома душной, ясной калифорнийской ночью, глядя сверху вниз на играющих у его ног двух маленьких девочек.-Ждать и беречь себя, покуда вы наконец не достигнете зрелого возраста.
Тогда обе вы выйдете замуж за миллионеров с Восточного побережья, у которых полно акций железнодорожных компаний, потому что станете такими красавицами, что ни один мужчина не сумеет преодолеть соблазна и не обратить на вас своего повышенного внимания.
А я брошу работу в нефтяной компании и поселюсь на своем приусадебном участке с жирным черноземом. Шесть месяцев в году буду гостить у Айрин и ее мужа, кататься на их яхте неподалеку от летней колонии в Ньюпорте или Род-Айленде, пожирать омаров и черпать густую похлебку -- рыба, моллюски и свинина -- из серебряных звонких мисок. Потом поеду в гости к Пегги и ее мужу: будем с ним вместе охотиться на охотничьих угодьях в штате Джорджия, весь день гоняться за лисами и фазанами, а вечерами допоздна пить крепкое, бьющее в голову вино.
Так она и стояла с закрытыми глазами, прислушиваясь к надрывному вою двигателей в непроглядной из-за тумана дали, и ей казалось, что она отчетливо слышит низкий, глухой голос мужа в их уютном, таком домашнем садике, много-много лет назад, резкий, по-детски высокий, пронзительный смех дочурок, мелодично напевающих:
-- Па-апочка, па-апочка, какой ты глу-упый!
Там, где когда-то цвел их садик, стоит теперь пятиэтажное здание фабрики. Мистер Клеменс умер в 1914 году, и его пророчества в отношении браков дочерей не сбылись. Конечно, они в самом деле стали красивыми девушками и никак не могли пожаловаться на отсутствие кавалеров, постоянно крутившихся возле них,-- самых разнообразных, на любой вкус,-- пригожих, талантливых, состоятельных: все перебывали в их квартире в Нью-Йорке, куда Эмили с девочками переехала после смерти Клеменса.
Пегги и Айрин обращались с молодыми ухажерами с очаровательной беспощадностью,-- передавали их друг другу и только беспрестанно хихикали, лежа в своей спальне, обсуждая жалкие, неловко выраженные претензии одного или другого. Неизменно появлялись на людях только вместе, вдвоем, и строго настаивали, чтобы влюбленные в ту или другую сестру кандидаты в женихи ухаживали за ними обеими в равной мере, с одинаковой пылкостью,-- Эмили казалось тогда, что собственную компанию они предпочитают любой компании молодых людей, которым оказывали лишь мимолетные знаки внимания.
Холодно, с хорошо рассчитанной на эффект точностью они создавали из себя контрастные, однако дополняющие одна другую личности. Пусть какому-то незадачливому юноше все же удавалось миновать сети, расставленные одной из сестер,-- он непременно попадал в капкан другой; стоило ему уберечься от пламени -- и он падал жертвой ледяной стужи. Айрин, более высокого роста, более красивая из них, постоянно играла роль независимой, безрассудной интеллектуальной молодой женщины с сардонической улыбкой на лице. Пегги, ниже ее ростом, пухленькая, полненькая, постоянно раздаривала мимолетные улыбки и бросала на окружающих косые, быстрые взгляды, и Эмили часто слышала, как они гогочут в своей тихой спальне над проведенными "операциями", словно пираты, которые делят добычу удачливого сезона и вспоминают при этом свои самые отважные вылазки.