Иное…

Я лежала в ванне и ждала, когда она наполнится водой, а сама в это время смотрела на пузырящуюся футболку, желающую толи всплыть, толи как весенняя почка, набухнув, раскрыться.

Я глядела на ее трикотажную материю, а сама вспоминала Андрея… его уход… большую двуспальную кровать, где так была счастлива и заплакав, заскулила, завыла сначала негромко, а после переходя на крик, вопль… Не в силах сдержать себя и в надежде, что этот вопль услышит он – Андрей… Услышит и придет, вернется… прекратив эти муки… муки… муки.

Вода уже дошла до груди, а я даже этого не заметила… не заметила как быстро наполнила она ванну. Я увидела, как она достигла края, удивленно глянула на нее и замолчала, а после подалась вперед, и, протянув руку, поспешно закрутила вентили на кране… сначала горячий потом холодный. Вода мгновенно замерла в носике крана, перестав вытекать… замерла… затихла ожидая моих дальнейших действий.

Все… все оцепенело кругом и ждало теперь моей смерти: и вода, и свет, и коврик, и дверь.

Я подалась вперед, протянула дрожащую руку, взяла упаковку, и, вернувшись в исходное состояние, снова оперлась спиной о стенку ванной да принялась раскрывать серебристую обертку, освобождая спрятавшиеся в ней острые бритвенные лезвия. Обертка тихо скрипнув, зашуршала и широко раскрыв свою пасть, показала мне хранимое внутри сокровище, пять бритвенных лезвий туго перетянутых в тонкую, точно шелковую прозрачную кальку. Придерживая левой рукой приоткрытую пачку, не спеша я достала одно лезвие, сдерживая трясущиеся пальцы и колыхающиеся мысли. И немедля кинула пачку к открытой настежь двери ванной. Затем я все также не торопливо развернула лезвие, взяв его двумя пальцами за середину. Прозрачная обертка-калька выскользнув из моих рук упала в воду, и, намокнув устремилась вниз ко дну ванны, благоразумно миновав мою распухшую футболку.

Я держала в руках тонкое, стального цвета играющее и переливающееся лезвие… оно извивалось в моих пальцах, тихо звенело, прельщая меня своим звуком, цветом и однозначно решенными вопросами… а я на миг затихла, вслушиваясь в этот звук… на миг застыла, может испугавшись принятого мною решения.

И в наступившем мгновении внезапно услышала тишину… ощутила пустоту квартиры и моей души и тогда меня обожгло, распороло надвое понимание того, что иного пути у меня нет. У меня вообще ничего нет… ни иного… ни будущего… ни настоящего… ничего… ничего… ничего…

Растрепавшиеся волосы, покрывающие мои плечи и стенки акриловой ванны, намокли. Часть их прилепилась к футболке, а часть беспомощно повисла в воде. Я посмотрела на их разветвленные концы, медленно переложила в пальцы левой руки лезвие, крепко его сжала в серединке, а потом глянула на свои хорошо видимые синие вены на правой руке, напоминающие чем-то русла рек. Выдохнула…. и тут же врезалась острым, злобным краем лезвия, в собственную кожу, стараясь попасть металлическим носом в саму вену… так, чтобы непременно разрезать ее вдоль движения крови… так, чтобы не осталось возможности спастись.

Резкая боль полоснула мою измученную душу, обиженную плоть, но я терпела. Я сделала несколько разрезов прямо по пролеганию витиеватых вен, которые выпустили из себя густую, красную кровь.

На пару минут эта боль вытеснила душевную. Может от вида текущей по руке крови… Может потому, что тело мое согрелось… Может потому, что я прерывисто застонала и закусила губу, на лбу моем выступила испарина.

Пару секунд я глядела на эту кровь и чувствовала тихую радость, понимая, что скоро муки мои закончатся. Затем я взяла лезвие правыми пальцами, в оных пропала былая гибкость, а режущая, острая боль делала их совсем непослушными, чужими и принялась разрезать вену на левой руке, с трудом удерживая лезвие и надавливая им на кожу. Кожа на левом запястье хоть и туго, но все же подалась острию лезвия, разорвалась надвое. Лезвие воткнулось в вену, и, оттуда выплеснулась кровавая река. И тогда пальцы мои дрогнули, лезвие сыграло в бок, издав высокий, резкий звук, и выскочив из моих пальцев упало на желтую, набухшую в воде трикотажную футболку.

А я ухмыльнулась… ухмыльнулась… подумав, что и лезвие также предательски поступило, не завершив свой путь, дрогнув, улетев, предав меня…. в очередной раз.

Только теперь я не заплакала… в этот раз не заскулила…

Глаза мои просохли… душа окаменела, губы приоткрылись, выдыхая, ставший, каким-то, тягучим воздух… а глаза сомкнулись ощущая сильную физическую боль и не приятное тепловатое, живительное начало вытекающее из вен, минующее руки и утопающее в глубине хрустальных вод.

Я опустила руки в воду и ее горячеватость обожгла порезы… обожгла раны на моих руках… обожгла мою плоть… мою умирающую душу…

А в черной мгле, что поплыл перед мои глазами увидела я в последний раз твои зелено-серые очи с мелкими прожилками шоколада, почувствовала на своих губах твои сладкие, полноватые уста… обняла твою статную, крепкую налитую мышцами фигуру и представила тебя с ней… там далеко.

Ты ушел… ушел, чтобы не когда не возвращаться….

Все слова сказаны, вещи собраны…

Ты ушел…

Зелено-серые глаза твои внезапно распались на крошево маленьких зеленых и серых клеточек, молекул и заметались перед моими очами…

Ты ушел… и я тоже уйду….

Уйду, чтобы не возвращаться…

Исчезну… испарюсь… распадусь на молекулы, атомы… и вместе с этими атомами распадутся мои боли, тревоги, мучения, страдания…

Глава вторая

Наверно меня сморил сон… разомлевшее в горячей воде тело провалилось в глубокую бездонную пропасть… черную… черную с едва заметными зелеными и серыми маленькими, а вернее микроскопичными молекулами, проскакивающими мимо глаз.. Потеря крови, мучающая душу и плоть боль вызвали это… а быть может это просто отклики прошлого, прожитого, пройденного.

Я уснула… Нет! наверно все же умерла!

Однако внезапно мелькающие во тьме, перед очами, молекулы исчезли, я открыла глаза и увидела, что нахожусь уже не в своей квартире, не в ванной комнате и не в горячей воде наполняющей акриловую ванну…. Теперь я стояла на ногах, тесно прижав руки к телу.

Странно… но я и впрямь стояла, точно на школьной линейке, держа вдоль тела руки… С моих вещей, растрепанных волос стекала ручьями… потоками вода, казалось я только, что вынырнула из глубин морских, вынырнула и глубоко вздохнула, ощутив своим носом какой-то чужой, неприятный… резкий запах. Запах гниющего навоза или листвы… а может вместе и навоза и листвы… подопревшего, смердящего.

Однако вода текла не только по вещам, и волосам, она также струилась и по лицу, рукам, и даже стекала с голых стоп.

Я подняла свои повисшие руки и глянула на запястья. Глубокие, развернувшиеся, раскрывшиеся вроде лепестков розы порезы оставленные лезвием обильно кровоточили, а вытекающая из ран кровь покрывала своими кровавыми струями кожу ладоней, пальцы, и, срываясь с их подушечек, улетела куда-то вниз, приземляясь возле моих стоп. Некоторое время я безмолвно смотрела на эту кровь, и, поморщившись, от острой боли на месте порезов, огляделась кругом… не очень-то понимая, где я нахожусь.

Прямо передо мной была широкая межкомнатная дверь с большим узорчатым, рельефным стеклом, точно обсыпанным мельчайшими щербинками, трещинками, в самом центре этого стекла находилась громадная красная роза, искусно нарисованная, с тончайшим стебельком и овальными покрытыми едва видимыми зазубринами листом. Подавшись вперед, я уткнулась лицом в поверхность стекла, и посмотрела сквозь него. И увидела прямо за дверью какой-то коридор и движущихся вправо и влево, быстро да бодро ступающих людей.

Совсем немного я напрягала зрение, щурила глаза, стараясь разобрать и понять: где же я нахожусь, и кто там идет?… Но рельефное полотно стекла было так мелко изрезано трещинками, что кроме еле видимых силуэтов мне ничего не удалось разобрать.

И тогда я принялась рассматривать то место, где была в данный час…

Позади меня, справа и слева находились побеленные или покрашенные в белый цвет стены, под ногами у меня был простой, плохо обтесанный дощатый пол палевого цвета, какой-то изжелта-белесый, а вместо потолка уходящая ввысь серебристая, гладкая труба огромного диаметра… просто огромного.