Страница 6 из 8
– А вы считаете, что ваши страсти можно пустить в одном направлении?
– Я думаю, что литература – в качестве нравственной основы – пригодится в любой упряжке.
А за окном кафе – столь неожиданно оказавшегося вполне уютным для беседы за чашкой чая – постепенно темнело. Небо из бледно белого превращалось в мрачно серое и грозило через час-полтора стать беспросветно черным. И в этом необратимом движении есть что-то беспощадное, безысходное… как смерть… но и бесконечно романтичное и чарующее… как жизнь… И жизнь, и смерть слились в одном лишь цвете безлунного неба. А все самые изысканные краски бытия нашли свое нетленное отражение под фонарным столбом в свете подвешенной лампы. Снег зимы, перестав тонуть в белом холодном воздухе, как лед в горячем молоке, заиграл причудливыми гранями среди цветастых витрин на Красной. В свете того самого фонаря прекрасные снежинки танцевали венский вальс Шопена. И видны ноты в такте их движенья. И видны в них настоящие, человеческие, живые эмоции. Это не бездушный снег, не холодный лед… Это горячие души умерших витают в свете фонарей, падают на плечи людям и оседают на ресницах… Да, это души… горячие… горящие! Они горят, вальсируя, живут, как могут… как раньше не могли… Погибли рано. Погибли поздно. Страсти жизни в остроконечных их углах… Снежинка тает на щеке и превращается в слезу… слезу забытого счастья и горя. Прах пепла человечества в сугробах под окнами, раскрашенными в яркие новогодние цвета. Встречаем новое – провожаем старое. Начинаем жизнь – прощаемся со смертью… В треске морозного ветра не стихнет песня этого вечера… не стихнет зима и ее беззаботный ноктюрн… Здесь погибла та музыка, пала та песня… Здесь умерла жизнь. И здесь выпал снег… белый и ясный, точно мысли младенца… Здесь умер младенец. Здесь умер я, когда был младенцем, и снегом выпал на свое же плечо…
– Я так понял, вы уже несколько знакомы с творчеством Шекспира?
– Да. Я говорил, что в школе по программе проходили трагедию «Ромео и Джульетта». Так же когда-то сонеты его читал. Я, пожалуй, полностью соглашусь с мнением вашей сестры. Мне кажется, этот человек очень тонко понимал жизнь… именно нашу жизнь, человеческую, бытовую. Причем написал об этом один из первых. Думаю, такой творец достоин внимания и уважения.
– Моя сестра была бы счастлива иметь такого брата, как вы, – невольно вырвались мысли вслух у Геннадия.
– Не думаю…
Разговор прервался на несколько мгновений неловкого молчания. Лев почувствовал себя сконфуженно, хоть и внешне излучал уверенность и спокойствие, как солнце излучает яркий свет горячим июльским днем.
– А я было думал, что современная молодежь уже не читает книг, – Геннадий предпринял попытку перевести разговор в менее неудобное русло.
– Читают, – Лев охотно подхватил реплику. – Может, не так обильно, как раньше, но читают. Дело в том, что сейчас много разных развлечений… много всего, чем можно отвлечь людей от, например, того же чтения… учебы, работы… от развития, проще говоря. Но в каждом поколении хватает умных людей, которые понимают, что именно важно в этой жизни.
– А остальные, значит, не понимают?
– Зайдите на минуту в любое популярное место наподобие торговых центров, и вы узнаете сами мой ответ. Я не говорю, что люди стали глупее или что-то в этом роде… Нет! Стоит только направить ум человека в, скажем так, ненужное русло, то он не будет опасен для системы. Спросите, как направить? Средства МАССОВОЙ информации… как средство массового уничтожения… Все – от социальных сетей до телевидения – лишь громадная прачечная для промывки мозгов в промышленных масштабах.
– Допустим… А что тогда, по-вашему, нужное русло? Что, по-вашему, важно? Я, например, много лет читаю газету, люблю отдохнуть, смотря телевизор, и не вижу в этом совершенно ничего плохого.
– Для кого-то – плохо, для кого-то – нет. А отвечая на ваш вопрос… Человек… Человек – это часть человечества. И не только нашего социума, а всех людей, которые когда-либо существовали и когда-либо будут существовать. История – тоже часть человечества. Не так ли? Многие великие экономисты придерживались, как заповеди Господней, правила: что хорошо для одного человека, то хорошо и для всего общества. Я бы поменял слагаемые местами, и, вопреки логике, сумма бы поменялась… Что хорошо для общества в целом, то хорошо и для каждого отдельного человека. Чем нам быть? Что делать? С первобытной непосредственностью придерживаться заповедей индивидуализма из разряда: я не у дел, пока мои коровы целы? Или сообща решать, какой путь выбрать, а любого – независимо от расы, нации или вероисповедания – воспринимать как собрата? Оставаться разрозненными неандертальцами, беспокоящимися только за свой личный кошелек, или стать, наконец, настоящим человечеством, где горе и счастье одного – горе и счастье для всех?
– Я так понимаю, это вопрос риторический…
– Риторический вопрос не требует ответа. Эти вопросы ответа просто на просто не имеют… Ну в самом деле! Вести бесконечные философские диспуты и задавать вопросы, на которые никто не может ответить – что нам еще остается делать?
– Только читать книги! – успел неплохо вставить Геннадий, подмигнув собеседнику.
– Кстати о книгах…
Лев вновь взял в руки том трагедий Шекспира. Как не странно, сейчас этот экземпляр печатного издания стал казаться несколько тяжелей и толще, чем в начале разговора. Будто за полчаса беседы в нем прибавилось страниц, на этих страницах прибавилось чернил, а чернила еще больше насытились железом. Будто прибавилось историй, рассказываемых в этой книге… прибавилось страниц в жизни людей, вкусивших этот неожиданный разговор… прибавилось планет в их маленьких вселенных…
Молодой человек стал снова активно пролистывать страницы. На этот раз на него уже не действовало обольщение готических узоров и странных загадочных иллюстраций. Остатки его внимания сосредоточились исключительно на качестве книги и на желании сбить цену хотя бы на пару сотен.
– Вот здесь, посмотрите, страницы отходят от корешка, – указал Лев на брешь в листах.
– Да, это пустяки, молодой человек. Еще много лет продержится, если вы, конечно, насильно не будете отрывать листы.
– Нет, конечно! Что за глупости? Просто со временем они и так и так отвалятся.
– Что ж тут поделать! – усмехнулся Геннадий. – Со временем из всех книг выпадут страницы.
– Может, уступите все-таки рублей двести. По ней же видно, что книга не первой свежести, мягко говоря.
– Это смешно, молодой человек, – развел руки букинист. – Я итак ее очень дешево продаю.
Лев взял пару секунд на размышления. Книга действительно была в хорошем состоянии. Да, некоторые листы слегка отклеились, но это было в конце на страницах с примечаниями и содержанием. А цена и вправду была катастрофический низкой для подобной литературы. Можно сказать, даром отдают! Поэтому Лев попереминался на месте, покусал губу, но все же ответил:
– Ладно, хорошо. Беру, – достал бумажник и начал отсчитывать купюры.
– Вы не умеете торговаться, так? – подметил Геннадий, потирая ладони.
– Это уж точно не в моей крови! – усмехнулся Лев и попросил счет у официантки.
Молодой человек, не откладывая бумажника, оплатил счет, а Геннадий, в свою очередь, оставил хорошие чаевые.
– А можно мне ваш пакет. – обратился Лев, вставая. – Это для книги: чтоб не запачкать.
– Да, конечно! Вот, возьмите…
Оба направились к выходу. Пока Лев аккуратно упаковывал издание, его старший товарищ уже успел собраться, благо одет он был действительно скромно.
– Очень приятно было пообщаться, – протягивает руку Геннадий.
– Взаимно, – пожимает ее, глядя прямо в глаза собеседнику, молодой человек. – Всего вам доброго.
– И вам. До свидания!
Геннадий вышел за дверь. Лев еще повозился пару минут. Он не торопился… Точнее, ему не хотелось торопиться. Ему хотелось… хотелось подольше подышать остатками приятной беседы в воздухе. В ней не было ничего значительного, жизненно важного, грандиозного или особо поучительного. Но ощущения от этого не посрамились быть значительными… значительными в своей жизненной простоте… Простой диалог о простых вещах – что может быть значительнее и важнее?