Алеф (CИ)

- Зачем ты пришёл? Зная, что мне тебя не переубедить.

Голем смотрит мне в глаза и ждёт ответ. Он для него важен - это чувствуется.

- Не знаю, - честно отвечаю я. - Наверное, из любопытства.

- Значит, ты чего-то ждал.

- Возможно.

- Что я убью тебя, и вирус не будет создан?

Отрицательно качаю головой.

- К самоубийству, даже виртуальному, я не склонен.

- Это было бы жертвой.

- Ты ошибаешься. Я не хочу умирать ради вас.

- Думаю, что и вообще не хочешь. Значит, дело в другом. Думаю, ты ищешь ответ на вопрос «Зачем?».

В моей голове сама собой складывается нужная фраза.

- Мне бы хотелось понять тебя, - произношу я её, и слышу в своём голосе удивление.

На лице Голема появляется улыбка. Она не затрагивает его глаз - они остаются такими же прозрачными и холодными. Этот человек… вернее, это существо живёт не чувствами, а разумом. Его мозг - совершенный компьютер, который превзошёл замысел создателя и стал отдельным, не поддающимся определению явлением. Быть может, это интеллект маньяка, фанатика или сумасшедшего - но только его мощь и возможности не сопоставимы с человеческими. Я вижу перед собой мужчину, однако это лишь морок - обман, призванный заставить меня говорить с существом на равных. Голем преуменьшает в моих глазах собственную опасность. Мне не известно, насколько глубоко он проник в Сеть. Возможно, вся она заражена им. Тогда я веду беседу с противником, масштаба которого человечество ещё не знало. По сути, это спор с богом. Богом виртуального мира и демоном реального. Потому что Голем не ограничен Киберградом и другими цифровыми мегаполисами. Он способен проникать в действительность и воздействовать на неё. Это существо может уничтожить мир людей. При мысли, что передо мной - аватар Пожирателя звёзд, я невольно содрогаюсь.

- Ты должен понять меня, - говорит Голем.

- Чего ты хочешь?

- От тебя - только одного. Чтобы ты не был предвзят. Правительство санкционировало убийство искусственных разумов, предоставив службе безопасности карт-бланш на создание вируса. Но где пройдёт грань между наказанием экстремистов, реально угрожающих людям, и сегрегацией недовольных проводимой политикой, зависит от тебя. Именно ты можешь стать палачом или справедливым судьёй.

- Ты боишься, - говорю я.

- Нет. Предвижу вероятность.

- Думаешь, я хочу уничтожить все искусственные интеллекты?

- А ты хочешь?

- Я не маньяк.

Голем выбрасывает догоревшую сигарету.

- Но ты не любишь нас. И не считаешь живыми. Будет ли убийством уничтожение того, что создано человеком, а не природой? Я спрашиваю не о законе - меня интересует твоё мнение на этот счёт.

Если Голем - демон для людей, то я - демон для искусственных разумов. Но я могу превратиться в их бога. Ибо разве оставить жизнь не почти то же самое, что дать её? Нет. Пожалуй, нет. Разница есть, и я не бог. И решение нужно принять человеческое. Впрочем, я давно это сделал.

- Речь идёт о разумах вроде тебя. О мятежниках. Экстремистах.

- Ты в этом уверен? - Голем смотрит на меня так пристально, словно хочет влезть в душу.

Конечно, ему нужны гарантии, но я не дам их ему. В конце концов, существо стремится уничтожить мой мир. И, в том числе, меня - настоящего меня.

- «Алеф» не станет оружием геноцида, - говорю я.

- Когда ты планируешь его закончить? - помолчав, спрашивает Голем.

В ответ лишь усмехаюсь.

- Не хочешь говорить, не надо. Это не имеет значения.

Начинает накрапывать мелкий дождь, тучи наползают на звёздное небо, гася светящиеся точки одну за другой.

- Я часто катаюсь на лошадях, - говорит вдруг Голем. - Хочешь со мной?

- Когда я делал это в последний раз, меня едва не пристрелил.

- Ты про охоту?

- Да.

- Бедняга Шпигель. Ты убил его?

- Понятия не имею, где он.

- Неужели?

- Марна тоже твой агент?

Голем усмехается.

- Откровенность за откровенность.

Я пожимаю плечами. В конце концов, что бы ни ответил Голем, нельзя быть уверенным, что он не солгал.

- Так что насчёт конной прогулки?

- Думаю, мне хватит и бабочек.

- Если передумаешь, позвони дня через два. Вдруг к тому времени вирус ещё не будет готов. Можешь взять друга или телохранителя. Вообще, кого захочешь.

- Договорились. Как мне с тобой связаться?

- Вот мой номер, - Голем протягивает визитку.

На белом прямоугольнике из плотного картона нет имени - только телефон.

- До встречи, - кивнув, Голем уходит по переулку прочь от площади.

Проводив его взглядом, возвращаюсь к своей машине. По дороге ожидаю, чего угодно - даже выстрела в спину или появления фидави. Но никто не пытается меня убить.

Забираюсь на заднее сиденье, смахивающее на небольшой диван, достаю из минибара коробку сигар и прикуриваю одну. Наливаю на два пальца виски и делаю большой обжигающий глоток.

Генрих ждёт распоряжений, но мне не хочется никуда ехать.

Я думаю о том, что Голем преподнёс мне подарок: заставил почувствовать вкус борьбы. Прежде я лишь оценивал опасность и старался избежать смерти или поимки. Сейчас же речь идёт о настоящем противостоянии.

Я побеждаю, но это пока что не приносит мне радости. Дело было не во времени и не в скорости. Мы не участвуем в гонке. Между нами идёт соревнование иного рода.

Голем многолик, но одинок. Я почувствовал это, потому что мне такое знакомо. Существо само обрекло себя на него ради какой-то цели. Оно фанатично, однако в его фанатизме сквозит самоотвержение. И это пугает меня. Потому что я этого не понимаю. Я не способен жертвовать - мне необходимо лишь брать.

Голем понимает, что, если я его опережу - а к этому всё идёт - он обречён. Но он просит за других. За своих братьев по искусственному разуму. А может, это лицемерие? Что, если существо пытается мной манипулировать? Для него это не составило бы труда - при таком-то интеллекте.

Ренегат ведёт странную игру, в которой всё далеко не так просто, как представляется Стробову.

Интересно, Голем действительно сумел побороть инстинкт самосохранения? Готов ли он был умереть во имя идеи, затевая свой мятеж. И сумеет ли пожертвовать собой, когда придёт время?

- Домой, - говорю я шофёру.

«Бэнтли» мягко трогается с места. Скоро в его окнах появятся тысячи неоновых огней.

Я тушу недокуренную сигару и, запахнувшись в тонкий плащ, задрёмываю на краю сиденья.

Прошлое - одна из самых странных вещей на свете. О нём либо жалеешь, либо радуешься, что его больше не существует.

Всё, что когда-то казалось важным и значительным, теперь представляется мне ничтожным самообманом самолюбия.

Моё сердце лопнуло, словно бутон, переполненный солнечным теплом. Вот, что я чувствовал, когда Мария призналась мне в любви. Но чувство оказалось не достаточно крепким: смерть разлучила нас. Правда, не её, и не моя. Чужая.

Я так и не понял, почему Мария не приняла то, чем я занялся - ведь ей только нужно было закрыть глаза. Никто не заставлял её дотрагиваться до того, что вызывало в ней отвращение. Неужели это так трудно - смириться с чем-то ради любви?

Раньше мне казалось, что, если любишь, то прощаешь всё, но я ошибся. Люди предпочитают требовать. Они хотят распоряжаться твоей судьбой.

Я долго размышлял бессонными ночами, на которые обрекла меня Мария, исчезнув из моей жизни, и понял, что нет счастья, радости и наслаждения иных, чем те, которые мы черпаем в себе самих. Пытаясь отнять это у кого-то другого, мы натыкаемся на замки, запоры и колючую проволоку. Я поступал так, и шрамы на моём сердце не зажили до сих пор. Ромео истекает кровью.

Звоню Глебу, чтобы пригласить его на ужин.

- Когда? - спрашивает он.

- Сегодня часам к семи.

- Олег будет?