Наполеон

Шове серьёзно кивнул.

   — Хорошо, генерал. На какое время занимать деньги?

   — На три месяца. Или до тех пор, пока не возьмём Милан.

Шове кивнул опять.

   — Думаю, что смог бы убедить их. Но условия будут грабительскими. Лучше иметь дело с Россиньоли. Одним боком он с итальянскими революционерами, а другим — с евреями.

Бонапарт согласился, и два молодых человека принялись увлечённо обсуждать подробности предстоящей кампании. Какой минимум средств понадобится для покупки самого необходимого. Вопросы устройства военных складов и транспортировки грузов в горах. Мошенничество компаний-поставщиков и вероятность выполнения ими хотя бы части своих обязательств. Потенциальные возможности смены линий коммуникаций.

Молодой Жюно зевнул и задремал.

Два дня спустя, на почтовой станции Шансо, Наполеон написал Жозефине:

«Я писал тебе из Шатильона и послал доверенность на получение денег с моего счёта... Каждое мгновение всё более и более отдаляет меня от тебя, мой обожаемый друг, и каждое мгновение оставляет у меня всё меньше и меньше сил выдерживать нашу разлуку. Ты постоянно присутствуешь в моих мыслях, но мне не хватает воображения представить, чем ты теперь занимаешься. Если я вижу тебя печальной, то сердце моё разрывается от боли, а если ты веселишься в кругу друзей, я упрекаю тебя за то, что ты так быстро забыла меня...

Мне начинает казаться, что я более не могу рассчитывать на твоё доброе расположение ко мне... Если меня спрашивают, хорошо ли я спал, я чувствую, что, прежде чем ответить, я должен послать курьера и получить ответ, что ты хорошо отдохнула... И пусть гений, всегда хранивший меня в минуты наибольших опасностей, теперь бережёт тебя, а я останусь без покровительства. Ах! Будь не весёлой, но немного грустной, и пусть твоя душа не знает горя, а твоё прекрасное тело болезней...

Пиши мне, мой ласковый друг, пиши подробно и прими тысячу и один поцелуй в знак моей нежной любви и верности.

Бонапарт».

Он написал это письмо в порыве чувства. Его сердце разрывалось от разлуки. Она должна, должна любить его! В рассеянности Наполеон забыл, что она теперь его законная супруга, и адресовал письмо «Гражданке Богарне, улица Шантерен, Париж».

Глава 2

И вот наконец Ницца. Он прибыл двадцать шестого марта, или шестого жерминаля, в половине пятого пополудни, и с момента приезда, не зная ни минуты покоя, занимался неотложными делами. Только работая всю ночь и весь день, он успевал сделать самое необходимое.

Армия находилась в гораздо худшем состоянии, чем он предполагал. Во время деловой поездки из Марселя в Ниццу он провёл инспекцию войск и сделал множество чрезвычайно неприятных открытий; таков был результат командования Шерера за год с лишним, истекший после отъезда Бонапарта в Париж. От военных лагерей остались только названия. Люди жили в окопах, покрытых натянутыми на палки рваными одеялами, ютились в пещерах на склонах скалистого побережья... Они появлялись оттуда, подобные толпе жалких дикарей, и становились солдатами только тогда, когда под звуки горна и дробь барабана строились в шеренги. Их форма напоминала плохо залатанные лохмотья бродяг. У половины не было башмаков. У тысяч — мушкетов, ещё больше солдат не имело штыков и другой амуниции. Месяцами без жалованья, обворованные гражданскими поставщиками продовольствия (все компании-поставщики были акционированы политиками из Директории), они вызывали жалость своей худобой и бледностью. Офицеры бедствовали вместе с подчинёнными. Мало кто из них имел лошадь. Животные или давно сдохли, или их съели. Переполненные госпитали напоминали зловонные сараи, где раненые сотнями умирали от эпидемий или недоедания.

Не было ни одного полка, укомплектованного хотя бы наполовину, а солдаты к тому же — по увольнительным или без таковых — растекались по домам. Не было полка, которому не хотелось послать всё к чёртовой матери. За день до его приезда в Ниццу третий батальон 209 полка поднял мятеж, требуя выплаты жалованья; и офицеры, и солдаты отказывались служить. (На примере этого батальона он преподаст всем хороший урок. Батальон будет расформирован, офицеры уволены, а солдаты переведены в другие части). За неделю до этого чуть не взбунтовалась голодавшая в горах Ормеа дивизия Серюрье. Бунты вспыхивали повсюду. Если армия в целом была фанатично предана идее Республики, то оставшиеся в живых патриоты-добровольцы 1792 года из-за непрекращающихся страданий всё более поддавались агитации роялистов, готовивших грандиозное восстание в армии. В полках ходили слухи о тайных «обществах дофина», о пении баллад шуанов[31]. У одного полка даже хватило наглости официально обвинить в «негражданском образе мыслей» генерала Лагарпа за то, что он наказал командира этого полка, когда тот в день годовщины казни Людовика XVI вывесил траурное знамя!

Ну что ж, он покажет им, что теперь у армии есть главнокомандующий, которому она обязана подчиняться. Но предстояло сделать большее. Недостаток ощущался во всём — в продовольствии и экипировке, в боеприпасах и амуниции, в фураже и повозках, в лошадях и других вьючных животных, а главное — в деньгах. Неудивительно, что Шерер докладывал о невозможности наступательных действий. Но жаловаться Бонапарт не собирался. Это была его армия, которой предстояло стать инструментом его гения. Его воодушевляла мысль, что он овладеет ею, сможет подчинить себе. Дело пойдёт! Каких бы усилий это ему ни стоило, он был решительно настроен начать кампанию в течение ближайших двух недель. Он мечтал опередить Болье с его австрийцами и Колли с пьемонтцами, сокрушительными ударами взломать их педантично выстроенную оборону. Двух недель достаточно! И не важно, что спать он будет только урывками.

Залитая солнцем Ницца в окружении холмов напоминала морскую раковину. Порт заполняли парусные фелюги и другие малые каботажные суда, укрывавшиеся здесь от английских военных кораблей, которые нападали на них. Город был таким, каким он покинул его почти полтора года назад. На улицах и площадях, украшенных многочисленными аркадами, было тесно от проституток в платьях с завышенными талиями и шляпках с полями козырьком. Они прогуливались с щеголеватыми армейскими интендантами и чиновниками. Поставщики занимались откровенным грабежом. Ему придётся преподать им урок честности и кого-нибудь из них расстрелять или повесить. Шове предлагал арестовать каждого служащего и проверить каждый счёт. На некоторых улицах дома через один представляли собой игорные заведения, где наглые мародёры, девизом которых было «состояние за шесть месяцев», веселились с подружками и обирали тех немногих обезумевших от азарта офицеров, у кого из карманов торчали пачки ассигнаций. Оборванные, похожие на скелеты солдаты только с завистью поглядывали на эти двери.

Он направился в штаб-квартиру, расположенную в большом доме напротив церкви Сен Франсуа де Поль. Старый Шерер (год тому назад этот ветеран, которому исполнился шестьдесят один год, отозвался о Бонапарте как о блестящем артиллерийском офицере, и притом необыкновенно честолюбивом интригане) принял его с не лишённой иронии вежливостью. Пожилой генерал был очень доволен тем, что ему теперь больше не придётся отвечать за эту оборванную и абсолютно небоеспособную армию. Умники из Парижа ожидали, что он Совершит с ней чудеса храбрости. И пусть его преемник не обладает жизненным опытом, но на его стороне отвага юности. А как поживает Баррас? Кстати, «гражданин генерал», кажется, женился на одной из подружек Барраса, верно? Тут он фыркнул, но сделал вид, что чихнул.

С Шерером связываться не стоило. Он человек конченый. Необходимо воздержаться от резкостей, стараться выглядеть скромным и почтительным, чтобы не обидеть, не задеть гордость старого вояки. Шерер сдаст свои полномочия только на следующий день утром. Бонапарту придётся вытянуть из него ещё много полезных сведений. Сегодня вечером они будут на дружеской ноге. Он принял приглашение Шерера пообедать вместе в пять часов.

31

Шуаны (от фр. «сова»; подражание крику совы служило условным сигналом) — контрреволюционные мятежники, действовавшие на северо-западе Франции вплоть до 1803 г. Основное ядро шуанов составляли крестьяне.