Страница 19 из 29
— В обмен на то, чтобы я ничего не делал!
— Не так, мы хотели, чтобы ты действовал разумно, не навлекая гнев чагатайский на тех, кто ещё не сделал своего выбора. Есть люди, которые живут и думают медленнее тебя.
Маулана Задэ всплеснул руками:
— Но сколько же можно ждать! Я не могу вечно зависеть от мнения людей, желающих, с одной стороны, быть сербедарами, а с другой стороны, не желающих помнить, что сербедар означает висельник. То есть человек, идущий на всё, рискующий всем ради достижения благородной цели.
Джафар ибн-Харани, тяжело вздохнув, сказал:
— И от этих людей ты бросился к другим, ты свёл дружбу с Абу Бекром.
— Свёл.
— Но он же простой неграмотный трепальщик хлопка.
— Но при этом умный, решительный и бесстрашный человек. Его авторитет среди ремесленного люда непререкаем.
— Это-то и плохо, — пробормотал про себя верховный мераб.
Хозяин дома продолжал:
— А Хурдек и-Бухари?
— Что Хурдек и-Бухари?
— Ты не можешь не знать, что это за...
Маулана Задэ рассмеялся:
— Разбойник, обыкновенный разбойник с большой бухарской дороги. Вернее, нет, не обыкновенный, он великолепный, неуловимый, хитроумнейший разбойник. Из лука он стреляет лучше всех в Мавераннахре!
Джафар ибн-Харани недовольно поморщился:
— Но это же...
— Я ещё не всё о нём сказал. Прошу заметить, что стрелы свои он выпускает только в чагатаев.
— А в кого он будет их выпускать, когда чагатаев не станет? — опять себе под красный нос проговорил верховный мераб, но на этот раз Маулана Задэ отлично расслышал его слова. Удивление отразилось на его непривлекательном лице.
— Вот вас что заботит!
Сухощавый старик качнулся на месте, скрипя закостенелыми суставами.
— Не гневайтесь, верховный смотритель арыков и каналов. Не станем углубляться в будущее, это бесполезно, как и размышление о вреде, который могут принести шипы ещё не выросших роз.
Али Абумухсин, лучше других видевший, насколько близко подошёл разговор к обрыву ссоры, вмешался с несвойственной ему торопливостью:
— Верно, верно. Сначала надо выгнать чагатаев.
— В этом мы едины. Речь, по-моему, идёт только о цене, которую придётся за это уплатить, — сказал ковровщик Джавахиддин.
Маулана Задэ опять потянулся к чашке с щербетом.
— Если кто-то хочет узнать, что думаю на этот счёт я, то вот что скажу: любой ценой!
Среди присутствующих преобладали люди купеческого сословия, а те, кто не были купцами, всё равно отлично умели считать деньги. Для них это заявление было совершенно неприемлемым и по сути, и по форме.
— То есть как — любой ценой?
— Не понимаю, у всякой вещи есть цена...
— Так не бывает!
— Так нельзя!
Маулана Задэ эта вспышка беспредметной алчности явно забавляла.
— Я хотел сказать, что за такое дело, как изгнание чагатаев из Мавераннахра, можно заплатить сколько угодно денег, всё равно сделка окажется выгодной.
Джафар ибн-Харани подлил гостю сладкого напитка:
— Твои слова выглядят слишком расплывчатыми, отвлечёнными, а мы — люди земные, мы все привыкли щупать руками.
— Но ум ведь тоже на что-то дан человеку Аллахом, в его возможностях ощупать то, что не в силах ощутить самые тонкие пальцы.
— Это всё слова.
— И это говоришь ты, о учитель, сам учивший меня приёмам словесного убеждения?
— Учил, не скрою, и вижу, что усвоил ты многое, но не совсем правильным образом применяешь усвоенное.
Маулана Задэ развёл руками:
— Послушай, сейчас мы не станем обсуждать, по скольку тысяч дирхемов каждый из достойнейших граждан Самарканда, присутствующих здесь, должен будет внести на... чтобы в конце концов сбросить ненавистное владычество. Важно, чтобы все поняли — без этого не обойтись. Воистину, это важно. — Маулана Задэ провёл руками по своей редкой бородёнке.
Али Абумухсин пристально смотрел на своего ученика, как бы стараясь понять, что всё-таки у того на уме.
— Но цена — это не просто кошель с монетами.
Маулана Задэ ответил пристальным взглядом на пристальный взгляд.
— А что ещё?
Мулла вздохнул, он собирался с силами, он был неуверен, что стоит заводить этот разговор.
— Я слушаю с вниманием и почтением, о учитель!
— Ты пришёл на нашу встречу в облачении шиитского дервиша.
Маулана Задэ в подтверждение этих слов поднял колпак, лежавший рядом с коленом.
— Но ходят слухи — я буду рад, если они окажутся злонамеренными, — что и другие дервиши, не только шиитские... проще говоря, болтают, будто ты знаешься даже с марабутами[34].
Ни для кого из гостей сказанное не было новостью, но повергло всех в оцепенение.
— Что ты скажешь на это, Маулана Задэ?
Положив треугольный колпак на место, молодой гость медленно похлопал себя ладонями по рябым щекам.
— Скажу, что Самарканд — большой город и в базарной толпе здесь можно встретить кого угодно.
Али Абумухсин усмехнулся:
— Думаю, ты сам понимаешь, что твой ответ выглядит уклончивым.
— Понимаю. И дам другой, но уже готов к тому, что и он вам покажется не слишком прямым.
— Но тем не менее говори.
— Я всем сердцем ненавижу чагатаев.
Помощник городского казначея вытащил изо рта мундштук кальяна и сказал:
— Понимаю, из этих слов следует непременный вывод: для того чтобы чагатаев прогнать, наш гость готов пойти на союз с кем угодно, даже с марабутами.
Маулана Задэ обвёл присутствующих немигающим взором.
— Хоть с самим шайтаном.
— Вот разговор о цене и закончен, — прошептал верховный мераб и опять скрипнул суставами.
Туго соображающий ковровщик Джавахиддин вмешался в разговор и забормотал, пытаясь заглянуть в глаза то хозяину дома, то помощнику казначея, то верховному мерабу:
— Но ведь я слышал, что марабуты — убийцы. Все до единого. И ещё я слышал, что они водили дружбу с самим Старцем Горы[35].
— Вы правы, благородный Джавахиддин, — улыбнулся Маулана Задэ, — но Старца Горы монголы давно повесили за ноги, а его ассасинов[36] рассеяли. Марабуты, весь их таинственный орден, дико ненавидят всех монголов, хоть чагатаев, хоть ордынцев, не будем же это ставить им в вину.
Абсолютное молчание было ответом на эти слова.
Глава 10
ЯМА
(Продолжение)
Пускай на тебя ополчатся великие мира князья,
Не унывай.
Пускай предадут тебя те, про кого ты сказал бы «друзья»,
Не унывай.
Пускай ты не видишь просвета в волнах бесконечного зла,
Не унывай!
И даже когда ты увидишь, что смерть за тобою пришла,
Не унывай!
Что может сниться человеку, лежащему на дне затхлой глиняной ямы, облепленному кровососущими паразитами и собственными испражнениями, потерявшему счёт погибшим друзьям и счёт дням, что может сниться такому человеку?
Тимуру снилась бабушка.
Они сидят рядом возле очага в полутёмной юрте, больше никого нет. Ни рядом, ни, кажется, во всём белом свете. Бабушка медленно и тщательно сшивает кожаной ниткой два куска овчины и ведёт рассказ. Голос у неё хрипловатый, мужской, но, несмотря на это, ласкающий детское сердце. Рассказ, это Тимур знает точно, касается его. Весь, от начала и до конца, посвящён ему. И это даже не рассказ, а длинное, подробное предсказание. По ходу этого рассказа о будущем Тимур то ужасается, то трепещет, то удивляется. Не может быть, чтобы именно ему досталась такая необычайная и возвышенная судьба. Да, именно она, бабушка, раньше всех, раньше шейха Шемс ад-Дин Кулара рассмотрела в своём внуке нечто необыкновенное. Раньше святого отшельника Амир Халала, раньше всех предсказателей и пророчиц.
34
Марабуты (араб.) — аскеты, готовившие себя к войне за веру. Жили в особых укреплениях — рибатах. В средние века составляли объединения, подобные суфийским братствам. Марабуты стали основателями династии Аль-Маравидов в Северной Африке и Испании.
35
Старец Горы. — Так называли вождя исмаилитов (религиозное течение у мусульман-шийтов) Хасана ибн ас-Саббаха. Исмаилиты захватили ряд крепостей в Иране и на Ближнем Востоке, и в самой неприступной из них — Аламут, построенной на вершине горы, обосновался ибн ас-Саббах. После его смерти в 1124 году его дело продолжили преемники, которые впоследствии объявили себя имамами и передавали власть уже по наследству. Против исмаилитов долго и безуспешно боролись самые различные государи мусульман, но их власть, основанная в основном на политическом терроре, продержалась до конца XIII века, когда монгольские властители разрушили последнюю крепость поборников веры Исмаила.
36
Ассасины — мистический орден в среде мусульманства, существовавший в XI—XIII веках в горах Персии и Ливана. Это была организация, наводившая ужас производимыми ею политическими убийствами на весь средневековый мир от Запада до Востока. Во главе её стоял шах-аль-джабаль (так называемый «Старец Горы»), Ассасины имели жёсткую иерархическую систему. В средние века был весьма популярен сюжет о том, как какой-нибудь европеец оказывался в гостях у шах-аль-джабаля, и подчинённые «старца горы», фидаины, по мановению руки своего господина безропотно прыгали в бездонную пропасть.