Беллинсгаузен

4

С весной расправлялись чресла. Оживал Фаддей. К тому времени густой лес на Котлине свели под корень, осталось несколько рощиц, садов да палисадников возле домов. Вспоминал Фаддей, как украшались зеленью Сидней и окрестности, виденные в Новом Южном Уэльсе, и хотел в Кронштадте сделать подобное. Большой охотник до природы, он сам сажал деревья и акации, украшал город, где только можно было. На небольшом пятачке Летнего сада Николай I хотел устроить плац, но Беллинсгаузен убедил царя, чтобы на этом месте посадить новые породы. От длинной, на версту, по своей ширине безобразной Большой Екатерининской улицы между Обводным каналом и офицерскими флигелями, где десятки лет выгружались дрова, он обрезал половину ширины и устроил бульвар для гуляний. Моряк до мозга костей, он понимал, как приятно было пройтись по тенистой выметенной аллее после плавания. Он же засадил деревьями окраины Петровской площади, Северный бульвар, устроил Инженерный сад. На местах, розданных военным губернатором, сажали с корнями, в глыбах земли, большие дерева. Поднимались загородные дачи, их строили те морские чины, которые на лето оставались в городе или уходили в отставку.

Видя увлечённость Беллинсгаузена садоводством и желая сделать ему приятное, царь однажды послал саженцы сибирского тополя, выращенные в садовой школе московского Александровского сада.

В заботах об улучшении быта и питания матросов Беллинсгаузен завёл на острове и экипажные огороды, снабжавшие матросские кухни свежими овощами.

При нём же на берегу залива поставили величественный памятник с надписью на одной стороне: «Петру Первому, основателю Кронштадта», а на другой — со словами из петровского указа: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело».

Новую жизнь вдохнул, так сказать, Беллинсгаузен в Морской клуб, Благородное собрание. Он горячо поддержал инициативу капитан-лейтенанта Иллариона Скрыдлова о создании при клубе флотской библиотеки, для увеличения фонда которой офицеры всех трёх дивизий согласились уделить один процент из своего жалованья. При библиотеке образовался комитет, занимавшийся текущими делами. Первым его председателем стал Фаддей. Он же предоставил четыре комнаты на третьем этаже дома Миниха для этого светлого дела.

Пришлось заниматься губернатору Кронштадта и водоснабжением. Отсутствие на Котлине источников доброй питьевой воды заставило ещё в 1804 году устроить водопровод из невской струи с деревянными трубами. Он обслуживал лишь здания морского ведомства, казармы и госпиталь, а горожане пользовались водой из Обводного канала. За тридцать лет трубы сгнили. При Рожнове их убрали, а ставить чугунные трубы начали уже при Беллинсгаузене.

Ещё хуже было с освещением. Целый век со дня основания Кронштадт вообще не освещался. К началу царствования Павла I на улицах появились редкие масляные фонари, потом по дешёвке наладили спирто-скипидарные лампы, так как спирт приобретался при откупе за копейки. С уничтожением откупов, к чему руку приложил министр финансов Канкрин, он подорожал, у Беллинсгаузена возникла проблема. Надо было устраивать газовые фонари.

Кстати, граф Егор Францевич Канкрин[67], прожив десятки лет в России, так и не научился говорить по-русски. Некогда блестящий финансист, умевший при Александре I дать рублю хорошее товарное наполнение, к старости стал неимоверным скрягой. Отговаривал Николая тратиться на строительство железных дорог, прибегал к такому доводу: «И к чему, батюшка, эти рельсы, когда их всё равно на полгода снегом занесёт? Напрасная трата денег!»

Много труда вложил Фаддей, чтобы наладить регулярное пароходное сообщение Кронштадта с Петербургом, Ораниенбаумом и Лисьим Носом. Раньше по этим маршрутам ходили казённые гребные и парусные суда, притом от случая к случаю, часто с опасностью для жизни. Подрабатывали и гребцы на частных лодках. Казённые суда приставали и отходили от пристани в Итальянском пруду. Где была общественная портомойня, а частные — от пристани в южной части пруда у Рыбного ряда. Отправлявшиеся на этих посудинах следовали мудрой пословице: «Едешь на день, бери хлеба на неделю». И впрямь, за неимением буфетов пассажиры приходили с большими запасами провизии и воды. Случалось, что едущих в Петербург относило ветром то на ораниенбаумский берег, но на Лисий Нос.

Первый пароход, построенный шотландцем Чарлзом Бердом, был спущен на воду 3 ноября 1815 года. На другой день он пришёл в Кронштадт. Из своей кирпичной трубы пароход выбрасывал снопы огня и дыма. На «огненное чудо» на Купеческую стенку сбежались стар и млад. В 1817 году Берд открыл регулярное сообщение. Будучи единственным владельцем, он обращал мало внимания на интересы пассажиров. Только тогда, когда у него появились конкуренты в лице фирмы «Елизавета», он стал улучшать свои пароходы и завёл «Весту». Это судно выглядело вполне благопристойно и считалось лучшим пароходом — на нём был даже гальюн. Пароход ходил два раза в сутки, делал один конец за четыре часа.

Конкуренты начали сбивать друг у друга поездную цену, дошли до того, что возили не только даром, но для развлечения пассажиров приглашали цыганские хоры и музыкантов, а Берд не только увеселял музыкой, но угощал даровыми бифштексами. Однако такой проезд с музыкой и угощением продолжался недолго. Берд отказался от пароходного бизнеса, «прогорел». Сообщение захватила фирма «Елизавета».

Вскоре на ниву коммерции вступили небезызвестные Беллинсгаузену братья Стоке, точнее, один из них — полковник корпуса корабельных инженеров, дурно строивший «Восток». В 1835 году братья обратились к Канкрину за исключительным правом на пароходное сообщение между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Но Канкрин указал им получше заниматься казённым делом, нежели предпринимательством.

В 1848 году подобное прошение легло на стол Фаддея. Его подавал вильмандстрандский первостатейный купец Стефан Вестлей. Беллинсгаузен притормозил чужестранца, пока свои, русские, купцы не объявятся.

В начале 1850 года почётные граждане Кронштадта Пётр Синебрюхов, Герасим Куречанов, Иван Спарро и иностранный гость Иосиф Симеон объединили капиталы и образовали «Товарищество пароходного сообщения». Первый свой пароход «Луна» они заказали в Англии. Построенный из железа, он был небольших размеров, но приспособлен для перевозки людей, скота, возов и тяжестей, а имея два руля спереди и сзади, мог ходить как носом, так и кормою. Летом «Луна» начала совершать правильные рейсы по четыре раза в день.

Ну а зимою ездили по старинке. Едва лёд в заливе крепчал, прокладывали санный путь, ограждая его вешками. Через полыньи перекидывали деревянные мосты с перилами. Однако в пургу и темень люди часто тонули, замерзали, сбивались с пути. Пришлось расставлять по трассе будки с часовыми. Во время метели или в ночь они звонили в колокола. Установили и дорожный кабак на сваях, где можно было согреться.

Больно было видеть Беллинсгаузену, как разрушали и жгли старые корабли, когда-то верно служившие флоту и повидавшие на своём веку немало сражений. Некоторые части их, например верхние палубы и борта, ещё не сгнившие, могли пригодиться для строительства других судов. Из списанного фрегата корабелы выбрали сухой, крепкий, выдержанный лес и по чертежам главного командира построили из него яхту. Казне обошлась она в треть суммы. Николай, удовлетворённый удачным Новаторством, отдал это судно в полное ведение Беллинсгаузена и повелел распространить опыт на других верфях империи. Присматриваясь к изящным обводам лоцманских шхун, Фаддей составил проект постройки большой военной шхуны по такому же методу. Он сделал чертежи и вычисления, после которых стало видно, что судно можно снарядить восемью 24-фунтовыми пушками, а на носу и корме поставить по 8-фунтовому орудию. Государь проект утвердил и после постройки шхуны дал ей название «Вихрь».

Увлечение корабельной архитектурой стало для Фаддея в последние годы такие же любимым занятием, как садоводство и огородничество.

67

Канкрин Егор Францевич (1774—1845) — министр финансов. Провёл реформу, ввёл в качестве основы денежного обращения серебряный рубль, установил обязательный курс ассигнаций, добился бездефицитности государственного бюджета.