Страница 16 из 87
— А что вы хотите? — гася возможный скандал, быстро спросил сообразительный Васильич.
— Я на карусели давненько не катался. А в детстве любил, — жуя травинку, задумчиво сообщил Сырцов.
— Покатайся, покатайся! — гостеприимно и ехидно предложил Алексей.
— На сколько у вас обойма? — полюбопытствовал Васильич.
— На десять. Один в стволе.
— Значит, одиннадцать попрыгунчиков по кругу, — все понял Васильич и пошел пускать карусель.
Не было удобных сидений на этой карусели. Не было зебр, осликов, тигров и жирафов. Были металлические горизонтальные прутья внизу, на которых можно с трудом стоять, и вертикальные, за которые можно держаться одной рукой. Сырцов вспрыгнул на карусель, нашел для себя оптимальное положение и объяснил:
— Готов!
С одной руки, значит. Тяжеловат для этого «байард», но назвался груздем — полезай в кузов. В кузов карусели. Карусель набрала оптимальную скорость, и тогда раздался клаксонный вскрик — сигнал к началу стрельбы. Черные силуэты выпрыгивали по ходу движения карусели, выпрыгивали по порядку, но одни в высоту, другие в сторону, и каждый в новом варианте. Выпрыгнув на мгновение, они, тут же обращаясь к стрелку фанерным ребром, становились невидимыми.
Сырцов палил почти как из автомата, стремясь отстреляться в один крут. Отстрелялся. Карусель замедлила ход, и Сырцов, левой рукой держась за вертикальную стойку, как за вагонный поручень, приветливо помахивал «байардом» встречавшему его полковнику Панкратову. Ни дать ни взять — прибытие поезда.
— Головка закружилась, — капризно признался полковнику Сырцов, спрыгнув с карусели. Алексей снова потянулся к «байарду», взял в руки, осмотрел с уважением и заметил (нашел-таки недостаток):
— Тяжеловат для одной руки.
— Я привык, — небрежно отбрехнулся Сырцов. Подошел старший и с уважительным любопытством даванул косяка на штатского стрелка.
— Что там, Васильич? — с непонятной надеждой спросил полковник.
— Все одиннадцать, — отрапортовал старший.
— Ну, Жора, ты — мастак! — через силу восхитился Алексей.
— Это я со страху. Уж больно быстро карусель крутилась.
— Мы еще и кокетки, — констатировал Алексей. — Еще будешь?
— Что я — идиот, такое эффектное антре портить?
— Ну, тогда лежи. А я пойду норму отрабатывать.
Солнышко уже взобралось на необходимую высоту для выдачи тепла и сморило невыспавшегося сыщика. Сырцов то видел, то не видел корячившегося на снарядах полковника Панкратова, и не потому, что тот за что-то прятался, а потому, что периодически в мягкой полудреме закрывались глаза. И резкий треск выстрелов вместо того, чтобы будоражить, просто-напросто укачивал. Сырцов и укачался — заснул.
— Караул устал! — голосом матроса Железняка прокричали над его ухом.
Сырцов открыл мутные глаза и посоветовал:
— Так пусть отдохнет.
— Вставай, вставай! — Алексей садистски трепал его за плечо. — Ты же со мной беседы беседовать сюда явился.
Сырцов сел в траве, сладострастно потянулся, зевнул, немыслимо кривя распахнутый рот, вздрогнул всем телом и поинтересовался:
— Где беседовать будем? Давай здесь.
— Здесь через четыре минуты группа приступает к стрельбам. Пошли ко мне в мою комнату отдыха.
— Персональную? — в фальшивом восхищении зашелся Сырцов.
И вправду персональная. Тахта, накрытая пледом, два совсем неказенных креслица, журнальный столик, на котором штучная ваза с огромными ромашками, на стене над тахтой два хороших фотографических портрета: красивая молодая женщина и смешная девчонка, удивительно похожая на полковника Панкратова.
— Жена и дочь? — спросил Сырцов, разглядывая фотографии.
— Бабушка и внучка, — в сырцовском стиле ответствовал Алексей, но не выдержал, похвастался: — Правда, Надюшка на меня похожа?
— Ей бы полковничьи погоны, и вылитая ты.
— Все шуткуешь, Сырцов, — сказал Алексей, шуруя в тумбочке-комоде. — Пива хочешь? После трудов праведных по баночке-другой, а?
И вытянул из ящика упаковку баночного «Гессера». Непочатую. Поставил на стол, перочинным ножом вскрыл пластиковую покрышку. Сырцов вздохнул. Хотелось, конечно, пивка, но расслабляться не хотелось.
— Пей один. Ты по всем аттракционам литра два выпотел, так что восстанавливайся. А я только на карусели покрутился.
— Дело, что ли, впереди? — догадался Алексей.
— Все зависит от нашего разговора.
Полковник раскачал на первой банке рычажок, вырвал его и вожделенно припал к образовавшемуся отверстию. Сырцов тактично молчал, стараясь не мешать восхитительному процессу. Алексей из-за банки глянул на него строгим глазом и, допив, предложил:
— Ты давай рассказывай, рассказывай… — аккуратно поставил пустую банку на журнальный столик и вскрыл вторую.
— Для начала не рассказ, а несколько бестактный вопрос, — Сырцов потрогал себя за нос в раздумье, как бы выразиться помягче. — Допустим, у тебя, как профессионала, задание на ходу: из мчащейся на скорости автомашины уничтожить из автомата идущего по тротуару человека. Когда бы ты произвел очередь: до встречи с ним или проскочив его и слегка тормознув, в угол, в спину?
— Машина? — деловито поинтересовался допивший вторую банку и сделавший паузу в приеме пива Алексей.
— А какое это имеет значение?
— В принципе — никакого. Только у хорошего джипа переднее стекло открывается — тогда совсем удобно. Но в любом случае очередь следует производить до встречи с объектом. В такой ситуации стрелку можно основательно подготовиться и хорошо прицелиться. Если же объект оказывается у стрелка за спиной, необходима перемена позиции, новый поиск цели. И, естественно, возможность промаха вырастает до недопустимого фифти-фифти.
— Ясненько, — кощунственно констатировал Сырцов. — Вопрос второй, не потому, что не знаю, а потому, что хочу твоего подтверждения. Как падает человек, прошитый автоматной очередью?
Полковник, держа в руке третью банку, размышлял, открывать ее или не открывать. Тем не менее ответил четко и безапелляционно:
— От одиночного выстрела все может быть: объект может осесть, упасть на бок, закинуться на спину, даже рухнуть вперед. При автоматной очереди варианты исключаются: объект от многократных пулевых толчков падает по направлению выстрелов. Если в грудь, то на спину, если в спину, то грудью.
— Совсем все ясно, — сказал Сырцов и закрыл ладонями лицо.
— Ты что? — обеспокоился Алексей.
— Картину в памяти восстанавливаю, — непонятно объяснил Сырцов и положил ладони на журнальный столик. Алексей открыл третью, но сразу пить не стал. От недоумения недовольно спросил:
— Ну и как? Восстановил?
— Восстановил, Леша! Мне показали американское кино.
— Понятнее можешь? — попросил Алексей и присосался к банке.
— Меня хотели окончательно и бесповоротно убедить в том, что агент Махова Цыпа разоблачен преступными элементами и уничтожен за сотрудничество с милицией. Для этого им было необходимо, чтобы я в натуре увидел его простреленную грудь, для этого им было необходимо выкрикнуть бессмысленную фразу «Ты мразь, Кок!» вместо «раз, два, три», чтобы на «Коке», как на счете «три!», Цыпа синхронно с очередью привел в действие устройство, имитирующее кровавые раны на груди.
— Как допер?
— Три дня мучила эта дурацкая фраза: «Ты мразь, Кок». Тем более что оказалось: он не Кок вовсе, а Цыпа.
Призадумались оба. Вдруг полковник резко спросил:
— Но ведь информация, переданная тебе Цыпой, была абсолютно достоверной. Как это понимать, Жора?
— Не знаю. Вот поэтому буду держать горячий след.
Помолчали. Полковник с сожалением спрятал початую упаковку в тумбочку, присел на тахту рядом с Сырцовым, обнял его за плечи и соболезнующе задал риторический вопрос:
— Зачем тебе все это, Жора?
— А тебе?
— Я служу. Мне за это жалованье платят.
— Дай-ка баночку, — вдруг решился Сырцов.
— А раньше попросить не мог, пока я не упрятал? — ворчал Алексей, вытаскивая упаковку из ящика. Вынул банку для Сырцова и после недолгого раздумья для себя. Расковыряли, отхлебнули по малости.