Страница 90 из 114
Поля опустели. На жнивье расхаживали грачи. А в лесу, куда перекочевал почти весь урожай с колхозных полей, партизаны молотили, зерно ссыпали в мешки и прятали в надежные подземные кладовые.
И наверное, не узнали бы немцы подвоха, но нашелся предатель. «Обманули вас русские, — доложил он своим хозяевам, — отдали вам пустячки, а себе взяли тучные колоски». Им оказался староста Бабьих выселок Савинов.
Вершить суд и расправу отправилась зондеркоманда во главе с гауптштурмфюрером Рольфом Штайнером. Первую остановку они сделали в Масляной горе. Прихватил с собой каратель и капитана Мирсберга и его хозяйственный взвод, чтобы поучились, как надо разговаривать с русскими.
А Мирсберг взял с собой Михайлова, который у него числился помощником. Архип Михайлович уже знал, что Мирсберг в армию призван из резерва. Мелкий торговец из-под Гамбурга верил посулам Гитлера, мечтал после войны развернуть крупное торговое дело.
Михайлов пригласил Мирсберга в дом. Когда вошли, немец положил на стол большой сверток и, многозначительно улыбаясь, извлек из кармана бутылку шнапса.
— Пока в деревне развлекается Штайнер, нам там нечего делать… Кругом бабы ревут, а мужики молчат, в землю смотрят.
Капитан снял перчатки, бросил шинель на кровать, подошел к столу и молча развернул сверток. В нем оказались жареная курица, яйца, кусок сала.
Вошел Вестфаль, толстый меланхолик, солдат из личной охраны Мирсберга. Поставил на стол чемодан, а сам присел на скамейку около русской печки, положив автомат на лежанку.
— Поужинаем и — на отдых, — не спеша проговорил Мирсберг. Немец многие слова как бы проглатывал, и Архип Михайлович долго не мог привыкнуть к его речи. Но теперь они понимали друг друга. — Идите, Михайлов, есть.
— Работать надо. А то Штайнер опять скажет, что мы дармоеды и бездельники.
Капитан засмеялся:
— Пускай говорит… Продуктами мы займемся завтра…
— Вы же знаете: водку не пью — сердце больное, а есть не хочется. Я пойду.
Входная дверь с шумом распахнулась, в нее влетел гауптштурмфюрер СС Штайнер, а следом за ним переступили порог два телохранителя, здоровенные верзилы.
— Жрете! — загремел фашист. — Если хозяйственники и дальше будут так работать, скоро наши доблестные войска перейдут на голодный паек.
Мирсберг молча достал из чемодана непочатую бутылку коньяка, вытащил штопором пробку, налил полный стакан, придвинул Штайнеру половину курицы. Тот залпом выхлебнул коньяк, вонзил зубы в куриную ножку и отхватил от нее солидный кусок. Потом налил еще стакан. На лице появились красные разводья. Снял фуражку, провел ладонью по редким рыжеватым волосам и, кажется, только сейчас заметил стоявшего близ стола Михайлова.
— А ты чего торчишь истуканом, седовласый? — повернулся он к Михайлову. — Иди сюда, выпей.
Михайлов от коньяка отказался, но к столу присел.
А Штайнер продолжал бушевать:
— Отчаянные дураки! Фанатики! Думают играть с нами в прятки! Мы будем истреблять их до тех пор, пока всех не поставим на колени!
Архип Михайлович слушал фашиста и думал: «Трудно мне играть двойную роль». Он стал вроде оправдываться:
— Я сам пришел к немецкому командованию и предложил свои услуги… — Архип Михайлович говорил для того, чтобы оттянуть время, на что-то надеялся. «Сейчас придут эсэсовцы и позовут своего шефа». Но никто не приходил. — Конечно, — продолжал он, — ваше командование, может быть, и недовольно моей работой. Однако полковник Тигерберг да и мой непосредственный начальник, господин капитан, никогда мне об этом не говорили… Я стараюсь…
— Вами, Михайлов, я доволен, — буркнул Мирсберг.
— Речь идет совсем о другом, — продолжал эсэсовец. — Ты по-прежнему остаешься у Мирсберга, но должен помогать нам вылавливать непокорных. — Он поднялся и, выходя, сильно стукнул дверью. Следом за ним ушли и телохранители.
Уже начало темнеть. Часовой уступил дорогу. У качелей все еще стояли люди: эсэсовцы не отпускали их, заставляя смотреть на повешенных. Два полицая преградили путь.
— Пароль!
— «Волга».
— «Одер».
Пропустили… За околицей присел. Глаза успели привыкнуть к темноте. В сотне шагов виднелась старая сосна. Около нее гумно — там ждал Карпов. Хотелось курить, но нельзя, огонек папиросы заметен очень далеко…
Чтобы сократить путь к гумну, Михайлов пошел напрямик, через картофельное поле. Сделав несколько шагов, остановился. «Почему такая рыхлая почва, словно только что грядки обработали окучивателем?» Ботва, почерневшая от первых заморозков, стоит на месте. Проверил соседнюю грядку. Нога провалилась. Еще попробовал — тоже. Наклонился. Взял скользкий куст, стал аккуратно тянуть, чтобы не сорвать картошку. Ботва легко подалась и — без единого клубня. Догадался, чья это работа. Партизан.
Стараясь не испортить грядки, Архип Михайлович осторожно зашагал к гумну. У старой развесистой сосны дважды кашлянул. Из-за омета соломы показался человек. Михайлов узнал секретаря райкома:
— Александр Иванович!
— Архипушка, дорогой ты мой!
Они давно знакомы, но никогда так душевно не обращались друг к другу. Служебное положение обязывало. А вот сейчас тепло обнялись.
— Пойдем, пойдем, расскажи обо всем. — Карпов повел Михайлова к риге. — Уж думал, ты не придешь. Дела-то вон какие.
— Радостного мало, Саша. — Михайлов нагнулся, чтобы пролезть в небольшую дверцу.
За ним следовали Карпов и Чащин. Володя и еще двое остались сторожить на улице.
— Теперь все в сборе, — сказал Карпов.
— Здравствуйте, товарищи! — Архип Михайлович никого не видел, а лишь услыхал несколько голосов, ответивших на его приветствие. — Закурить бы.
— Возьми моей, Михалыч.
— У меня крепче.
— Брось ты, Ефим, совать свое заячье…
Архип Михайлович взял первый попавшийся кисет.
Вспыхнула спичка — и Михайлов увидел людей. Их было пятеро. Сидели на нижнем настиле. Скоро в темноте засветились огоньки. Запахло дымом.
Заговорили о маслогорской трагедии.
— А знаете, что кровавый Штайнер учинил на Гнилом озере? — спросил Михайлов. — У старой солдатской вдовы Лазовой спасались два красноармейца-окруженца. Какой-то подлец выдал. Нагрянул Штайнер со своими головорезами. Бандиты зверски убили солдатку, а над красноармейцами долго издевались. Потом соорудили плот, установили на нем виселицу, повесили окровавленные трупы и оттолкнули от берега. Чтобы повешенные хорошо были видны, осветили их фарами машин. Всю деревню согнали смотреть…
— Доберемся мы и до этого фашистского выродка.
— Сполна спросим.
— Настанет время — рассчитаемся, — сказал Карпов. — В Масляной горе тоже не обошлось без доноса.
— Сезонов предал, — сказал Михайлов.
Потом он рассказал об убийствах, совершенных оккупантами только за последние дни. В Налимовке повесили четырнадцатилетнего мальчика за то, что отказался выдать оружие, якобы оставленное нашими войсками в лесу. В Марьино затравили собаками шестнадцатилетнего Сашу Родионова, обвинив его в связях с партизанами. За это же расстреляли учителя Андрея Михайловича Мерзлякова, а на следующий день на глазах у всей деревни порешили его сына. В Пскове в канализационном колодце обнаружили труп немецкого солдата. За это фашисты повесили на телеграфных столбах восемнадцать жителей города…
— Как правило, дома, в которых жили партизаны, предают огню. Наверняка они сожгут избы Нестерова и Платонова.
Архип Михайлович собрался уходить: ему нельзя больше задерживаться. Пожимая в темноте руки, чувствовал дыхание собравшихся здесь людей, их сердцебиение. Это были друзья-товарищи, единомышленники…
— Завтра Мирсберг будет рыскать в Бабьих выселках, искать продовольствие, — сказал Михайлов. — Заливахин мною предупрежден, подойдет и Волков.
— Это хорошо. — Карпов вспомнил первую встречу с Волковым. Он — кадровый командир Красной Армии. В немецком тылу недавно. Вначале возглавил отряд «Ленинград». Теперь настойчиво добивается объединения партизанских отрядов. Для этого он и пробивается к Заливахину.