Страница 106 из 114
Валюша отрицательно покачала головкой: нет, она не понимала.
Прасковья Наумовна отбросила починенный мешок, взяла другой, ловко отрезала кусок холстины и, закрыв дырку, начала приметывать.
— Садись, доченька, вот сюда, поближе, и слушай…
Давным-давно это было. В дремучих лесах на Кошкином городище, на горе Судоме, жили два брата-красавца, два русских богатыря, Афанасий и Еремушка. Был у них чудо-топорик, острый-преострый. Братья зорко стерегли свой родной край от недругов-супостатов.
Когда раздавался набатный звон колокола на святой Софии, Афанасий и Еремушка брали свой топорик и первыми выходили навстречу врагу, вступая с ним в бой. А в это время на помощь братьям поднимался весь русский народ…
Пылкое воображение девочки, опережая неторопливый рассказ, рисовало яркие картины боя. Среди людей, спешивших на помощь братьям-богатырям, она видела дядечек Никиту, Прошу, Сережу, моряков, которые ночевали однажды и сказки рассказывали. А тетечка Пра продолжала:
— Слывет в народе молва, будто в той горе Судоме есть глубокая-глубокая пещера и в ней спят чутким сном Афанасий и Еремушка. Когда родной земле угрожают недруги, братья просыпаются, берут топорик и выходят драться, а народ спешит им на помощь.
Валюша вдруг стала серьезной:
— Тетечка Пра, и моряки родственники тем братьям? И дядечки Никита и Проша, и Сережа, что с ружьем ходит под нашим окном?
— Смышленушка ты желанная, — ласково гладила по голове Микитишна. — Ишь ты, ребенок, а все понимает.
Дверь раскрылась, и в избу вошел Рачев. Учитель редко появлялся в Каменке, но, когда бывал, обязательно заходил к Ивановым. Сегодня у него много важных дел. Любовь Терентьевна, школьная сторожиха, собрала с пол килограмма маслица для Валюшиного братика и сестрички, что остались в Ленинграде, вот и принес он.
— Здравствуйте, Николай Осипович! — звонко закричала Валюша.
— Здравствуй, детка! — Учитель поднял Валю, поцеловал. — Ты здорова?
— Я теперь очень и очень даже здорова… Тетя Пра рассказывала сказку. Интересную-преинтересную. Про чудесных братьев-богатырей Афонюшку и Еремушку.
— Эту сказку я тоже знаю… А вот угадай, зачем я пришел? — спросил учитель.
— Вы пришли меня навестить. Потому что вы очень добрый и всегда меня любите.
— Угадала… И еще я люблю твою сестричку Глашу и братика Борю, я им гостинец принес. Дедушка Никита отвезет в Ленинград и передаст. Смотри. — Учитель развернул узелок, в котором был горшочек с топленым маслом. — Ты помнишь Любовь Терентьевну, школьную сторожиху?
— Помню, — ответила Валя. — Она тоже любит меня.
— Это она собрала маслице от нашей коровушки. А ты что пошлешь братику и сестричке?
— Мы с тетечкой Пра насушили сухариков.
— Очень хорошо, Валюша. — Рачев сел на скамейку, спросил, скоро ли придет Никита Павлович.
— Сейчас все явятся обедать, — ответила Прасковья Наумовна. — Совещаются они.
Было у учителя еще одно важное дело. Он хотел попросить Иванова и Шуханова узнать в Ленинграде, куда эвакуировался тот детский сад, который летом недолго находился в школе. С ним и Валюша приехала, да вот заболела воспалением легких, и ее пришлось оставить. По ленинградскому адресу, наверное, можно отыскать. Он и письмо приготовил и на конверте написал: «Устинье Алексеевне Рачевой».
Часто донимала учителя тревожная мысль: а вдруг детский сад опять попал в Ленинград? Тогда — беда. Что стало с Устюшей? Ребят из-под Пскова должны увезти в глубокий тыл, подальше от страшной войны. И жена там, а может быть, уехала к дочерям, к Оленьке на Дальний Восток или к Зине в Самарканд, только не к Стеше. Последнее время Стешин муж служил в Севастополе, а вот куда он отправил жену и детей? Да и сам-то жив ли? Война все так усложнила…
Его размышления прервал появившийся в избе Володя.
— Бабушка! — крикнул он. — Сейчас начальство придет обедать.
— У меня все готово. — Прасковья Наумовна поднялась с табуретки и, перешагивая через мешки, направилась на кухню. — Вы тоже ступайте, пообедайте, — предложила она своим помощницам. — Потом придете. Надо сегодня все доделать… Тося, давай, дочка, накрывать на стол. Сколько их?
Володя стал подсчитывать на пальцах. Когда назвал Сащенко, его жена Авдотья тут же заявила:
— Прошка домой пойдет!
— Николай Осипович и я, — продолжал Володя, — всего десять, а если без дяди Прохора — девять.
— Тося, накрывай, — распорядилась хозяйка. — А ты, Володя, поешь с нами.
— Мне все едино, — с некоторой обидой ответил парнишка. — Только вдруг у командиров ко мне возникнет срочное боевое приказание, тогда я и вовсе голодный останусь…
— Ладно уж, обедай с начальством, — согласилась Прасковья Наумовна. — А то без тебя, поди, все партизанские дела остановятся.
Авдотья и старушки, прихватив по паре мешков, направились к двери.
— Мы с собой работу взяли, Наумовна, — сказала Микитишна. — Справимся и придем.
Скоро появились партизанские начальники.
Карпов познакомил Асанова с учителем:
— Наш добрый просветитель, Николай Осипович Рачев. Если собрать всех его учеников, пожалуй, получится не одна партизанская бригада. А сейчас остался один как перст.
Волков продолжал неоконченный, как видно, разговор:
— Вот я и прошу полкового комиссара: перебросьте к нам в Лесную республику хотя бы тысячу красноармейцев. Мы полностью перехватим коммуникации противника на всей полосе нашего фронта…
— У вас и своих людей достаточно, — ответил Асанов.
— Значит, отказываете? А напрасно. — Волков протянул учителю руку: — Много хорошего о вас слышал от Александра Ивановича… А вот супругу-то, видно, напрасно тогда одну отправили.
— Почему же? — удивился Рачев. — Вы бы посмотрели на несчастных детей. Надо же было им помочь. Две молоденькие воспитательницы совсем растерялись. Вот я и сказал жене: «Проводи, Устюша, и возвращайся…» А она застряла.
— Поезжайте, Николай Осипович, с обозом на Большую землю, — предложил Волков. — Там вам будет спокойнее.
— Можно и на самолете, — вставил Асанов.
Учитель удивился: «Наверное, хотят от меня избавиться». И, сдерживая волнение, произнес:
— Разве здесь для меня не найдется дела? Вы вон какую территорию очистили от фашистов!
— Да, свыше четырехсот сел и деревень стали снова жить по советским законам! — воскликнул Карпов. — Свою Лесную партизанскую республику создали… Газету издаем.
— А я детей учу. Теперь в школе живут погорельцы, я с ними занимаюсь. Едва дети успеют разойтись, а я стакан чайку выпить, уже снова зовут. В классе — народ. Женщины, старики. Устроятся кто где — за партами, на полу, на подоконнике.
— За добрым словом приходят, Николай Осипович, — перебил его Карпов.
— Всех теперь одно интересует: когда войне конец?
А разве я знаю? Говорю им, что наши соотечественники прежде громили врагов, разгромим и теперь!.. Скажу вам, дорогие мои, крепка у наших людей вера в победу, очень крепка! — Учитель достал из брезентовой сумки завернутый в газету сверток. — Возьмите. Там и список, кто что внес, и сумма — деньгами и облигациями порознь. И мой там вклад.
Карпов развязал пакет и выложил на стол содержимое.
— Для нашей Красной Армии, — продолжал Николай Осипович. — Продуктов-то у нас нет, а эти ценности сберегли. Вот вы и отвезите на Большую землю да отдайте по назначению.
Карпов обнял учителя и восторженно воскликнул:
— Великолепную мысль подали вы, Николай Осипович! — И, обращаясь ко всем присутствующим: — Давайте-ка по доброму примеру наших погорельцев проведем среди населения сбор средств.
— Так ведь можно, — согласился Никита Павлович. — Только времени у нас в обрез. С обозом надо спешить. Весна начинается. Дорога вот-вот рухнет.
— Ты что, полагаешь, на нас с тобой свет клином сошелся? Мы выедем, как наметили. А вот делегацию Печникова задержим на неделю. За это время агитаторы побывают в деревнях, и все, что удастся собрать, Печников привезет.