Страница 133 из 147
Белоусов и Руслан переглянулись. Руслан как бы спрашивал: "Тебе все ясно?" Оба понимали, что теперь нужно быть готовым, вот так вот готовым, каждым мускулом, каждой клеточкой мозга: ведь в таком серьезном деле все решают секунды.
Для обыкновенного человека темнота - это значит ничего не видно. Для пограничника темнота состоит из многих оттенков. Например, если сам пограничник находится в кустарнике, то открытое место у реки или лесная поляна кажутся ему достаточно освещенными, чтобы различить, один там нарушитель или их несколько.
Больше медлить нельзя.
- Стой! Стрелять буду! - раздаются стереотипные слова, которые, однако, безобидно звучат только в спектакле.
Когда дана такая команда в пограничной зоне, шутки плохи, а на размышление дается всего несколько секунд.
Нарушители не подняли руки, вместо того они бросились бежать. Гарри Петерсон проявил при этом необычайную прыть и чертовскую натренированность. Он ловко перепрыгнул через муравейник, шарахнулся в сторону, чтобы не наскочить на осину, если только это была осина - разве разберешь в темноте. Выстрела он не слышал. Он только успел подумать, где же у него документ на имя Бухартовского, да, да, во внутреннем кармане пиджака, это он отлично помнит, его надо сразу же предъявить... И еще он, кажется, подумал о Люси... и еще о том, что в следующий раз не полезет на рожон сам, а пошлет наемного агента... Зачем рисковать собой?
Но Гарри Петерсону уже не предстояло никого засылать в чужую страну и вообще соваться в дела, которые его абсолютно не касались. Гарри Петерсон лежал на мокром мху возле конусообразного муравейника. Пуля попала в голову. Одна рука Петерсона неловко подвернулась под рухнувшее тело, другая беспомощно повисла над лужицей лесной воды. А ноги все еще делали слабые движения, видимо, Петерсону все еще представлялось, что он бежит, бежит во весь дух и непременно успеет скрыться.
На выстрел Белоусова спешили пограничники. Заслуженный, награжденный медалями, сильный, широкогрудый Руслан трепал толстяка, мечтавшего о свержении Советской власти, и цепко держал его за шиворот, как и полагается умному сторожевому псу.
Д В А Д Ц А Т А Я Г Л А В А
1
В приемной Вячеслава Рудольфовича Менжинского сидел необычного вида человек. На вопрос секретаря о цели прихода он кратко ответил:
- Пришел по долгу советского гражданина.
- Как о вас доложить?
Посетитель огляделся вокруг, как будто и здесь, в приемной председателя ОГПУ, опасался чужих ушей.
- Профессор Кирпичев, - вполголоса сказал он. - Зиновий Лукьянович. Из Харькова.
Менжинский сам вышел из кабинета, поздоровался с ним и увел к себе. Проницательные глаза наркома раза два скользнули по профессору. Кажется, предстоит услышать нечто стоящее внимания.
Менжинский усадил профессора в удобное кресло, предложил папиросы.
Кирпичев хотел было отказаться, но потом порывистым движением схватил папиросу. Вячеслав Рудольфович поднес ему зажигалку, сам тоже закурил, и некоторое время оба сосредоточенно молча курили, один собираясь с мыслями, другой готовясь выслушать все: в этом кабинете не существовало невероятного, здесь часто приоткрывались завесы над самыми непроницаемыми тайнами, разгадывались самые замысловатые ходы.
Заметив, что Кирпичев ждет вопроса, поощрения или разрешения говорить, Менжинский предложил:
- Пожалуйста, Зиновий Лукьянович. Я вас слушаю.
Кирпичев погасил папиросу, положил ее в пепельницу.
- Заранее хочу предупредить: не умею быть кратким. Вы располагаете временем?
- Об этом не беспокойтесь!
Кирпичев пристально посмотрел из-под своих седых косматых бровей и понял, что этот человек, сидящий перед ним, вероятно, не спал уже несколько ночей подряд.
- Я понимаю, у вас работа не из легких, но если я начну спешить, комкать, то и вы ничего не поймете, и я окончательно собьюсь. Возраст, знаете ли. Конечно, я не Фонтенель, который ухитрился прожить ровно сто лет, и не Тициан, который протянул до девяноста девяти, и не автор "Общей риторики" Кошанский - тот тоже отмахал сто лет без одного дня. Но и мне, с вашего позволения, далеко перевалило за возраст, о котором говорят "пора и честь знать".
- Ну-ну, не напрашивайтесь на комплимент. Если вы не убоялись такой прогулки, как Харьков - Москва, и послушны долгу гражданина, значит, еще молода у вас душа.
- Душа - да. Она у меня такова post nominum memoriam... А, черт! Сорвалось! Проще говоря, с незапамятных времен.
- Что сорвалось?
- Латинская поговорка. Когда ехал сюда, давал себе торжественную клятву - ни одной латинской пословицы в разговорную речь не совать.
- Это почему же?
- Старит, делает смешным. А дело-то... не до смеха.
- У пословиц есть и преимущество, Зиновий Лукьянович, non multa, sed multum*.
_______________
* Non multa, sed multum - немного (слов), но многое (лат.).
Странное дело, как только Менжинский ответил на латинскую поговорку латинским изречением, Кирпичев почувствовал себя проще, язык у него развязался, и он стал говорить свободно и легко.
Он рассказал, как познакомился с Михаилом Васильевичем Фрунзе и всем его семейством.
- Вы, Вячеслав Рудольфович, знавали его? Ну конечно! Неуместный вопрос!.. Я всем старческим сердцем полюбил его, а еще того больше - часто бывавшего у него Григория Ивановича Котовского, этого я считал как родного...
Кирпичев помолчал, силясь побороть внутреннее волнение.
- Товарищ Менжинский! Вы верите в святые чувства долга, чести, дружеских обязательств, то есть обязательств, накладываемых дружбой? Нет в живых Фрунзе, нет Котовского. Но Кирпичев был и останется их верным другом. Так каково мне было видеть, что убийца Котовского преспокойно разгуливает по улицам Харькова на свободе и даже не всегда этак, знаете ли, в трезвом виде?
Лицо Менжинского из просто вежливого и участливого стало заостренно-внимательным.
- Убийца Котовского по суду получил десять дет и отбывал наказание в Одесской тюрьме, - сказал он.
- Откуда по чьему-то указанию переведен в Харьков. Какая-то бабушка ему ворожила. А в Харькове нашли возможным вскоре и совсем его выпустить. Если можно так выразиться, спрятали в тень. Он работает сейчас на вокзале сцепщиком вагонов. Удовольствие, знаете ли, ехать в вагоне, который прицепил к составу убийца Котовского!