Страница 13 из 19
Одним из правил Лангенбека, повторяемым им неоднократно и возводимым в обязательный принцип, было требование к хирургу избегать во время операции давления на нож и пилу: «Нож должен быть смычком в руке настоящего хирурга. Kein Druck, nur Zug (Не нажим, только тяга)». Николай Иванович на всю жизнь усвоил это правило и строго соблюдал в течение всей своей хирургической практики.
Не только медицине учил своих учеников этот маститый хирург. Лангенбек часто рассказывал молодым врачам о встреченных им на жизненном пути трудностях, невзгодах и препятствиях, побежденных энергией и здравым смыслом. Его любимым афоризмом и напутствием молодым людям были – «Будь добр в жизни» и «Без легкомыслия, но с бодрым духом».
Пребывание в Германии, общение со знаменитыми незаурядными личностями, их подвижничество, трудолюбие и добросовестность в научных исследованиях оказали на молодого Пирогова огромное влияние. И если в Дерпте Пирогов получил основательную фундаментальную подготовку, то два года стажировки, которые он провел в Германии среди выдающихся врачей и ученых своего времени, позволили ему завершить свое образование как врача, отточить свою хирургическую технику и сформироваться как личности.
В годы пребывания в Дерпте и в Германии Пирогов познакомился не только с немецкой наукой, но и культурой этого народа. Выводы, которые он сделал для себя и которые счел возможным привести в своем «Дневнике старого врача», представляют большой интерес.
Вот что пишет Пирогов об этом: «Чем более знакомился с немцами и духом германской науки, тем более учился уважать и ценить их. Я остался русским в душе, сохранив и хорошие, и худые свойства моей национальности, но с немцами и с культурным духом немецкой нации остался навсегда связанным узами уважения и благодарности, без всякого пристрастия к тому, что в немце действительно нетерпимо для русского, а может, и вообще для славянина. Неприязненный, нередко высокомерный, иногда презрительный, а иногда завистливый взгляд немца на Россию и русских и пристрастие ко всему своему немецкому мне не сделались приятнее, но я научился смотреть на этот взгляд равнодушнее и, нисколько не оправдывая его в целом, научился принимать к сведению, не сердясь и без всякого раздражения, справедливую сторону этого взгляда» [51].
Свойственная немцам тенденция приглашать молодых русских ученых, в том числе и врачей, в германские университеты для знакомства с новыми научными достижениями продолжалась долгие годы. После значительного перерыва, вызванного известными историческими событиями XX века, она вновь возобновилась. И опять в Германию приглашаются врачи из современной России, снова в немецких клиниках, в том числе и в знаменитой берлинской клинике «Шарите», передаются современные медицинские достижения, а крупные немецкие врачи приезжают в российские клиники и больницы, где делятся своим клиническим опытом.
Снова в Дерпте
В конце стажировки все русские кандидаты в профессора получили из Министерства народного образования, которым руководил граф С. С. Уваров, запрос об обязательном указании русского университета, в котором они пожелали бы получить кафедру. Пирогов указал Москву и, сообщив о своем желании матери, просил ее заблаговременно снять ему квартиру.
В мае 1835 г. Николай Иванович выехал в Россию. Однако по дороге на родину он заболел сыпным тифом и вынужден был остаться на лечение в Рижском военном госпитале. В то время главным доктором госпиталя был Иван Богданович Шлегель, ставший впоследствии президентом Петербургской медико-хирургической академии. Он сообщил о болезни Пирогова министру народного просвещения Уварову, который, не надеясь на выздоровление последнего, заместил кафедру хирургии Московского университета Ю. И. Иноземцевым, товарищем по профессорскому институту в Дерпте. Это был тяжелый удар для Пирогова. Он был уверен, что Московский университет, направивший его на учебу, обязательно предоставит ему вакантную кафедру хирургии после окончания профессорского института. Особенно ранило Пирогова то, что Иноземцев, воспитанник Харьковского университета, всегда говорил ему о своем намерении работать только в Харькове.
В связи с этим Пирогов вынужден был возвратиться в Дерпт. Профессор Мойер морально поддерживал своего ученика, находившегося в глубокой депрессии. Давно известно, что лучшим целителем в подобных ситуациях является работа. И Мойер, бывший в то время ректором университета и из-за этого мало уделявший внимания своей хирургической клинике, предоставил Пирогову полную свободу и право самостоятельно лечить больных, находившихся в клинике и нуждавшихся в проведении оперативных вмешательств. Таких больных оказалось несколько. Одним из них был мальчик с камнем в мочевом пузыре. Пирогов, много раз делавший эту операцию на трупах и присутствовавший на операциях во время стажировки в Германии, быстро решился сделать мальчику литотомию.
Вот как он описывает в своих воспоминаниях эту операцию, резко поднявшую в Дерпте его авторитет как хирурга. «Штраух, мой сожитель в Берлине… успел уже рассказать о наших подвигах в Берлине и, между прочим, о необыкновенной скорости, с которой я делаю литотомию на трупах. Вследствие этого набралось много зрителей смотреть, как и как скоро я сделаю эту операцию у живого. А я, подражая знаменитому Грефе и его ассистенту в Берлине Ангельштейну, поручил ассистенту держать наготове каждый инструмент между пальцами по порядку. Зрители также приготовились, и многие вынули часы. Раз, два, три – не прошло двух минут, как камень был извлечен. Все, не исключая и Мойера, смотревшего на мой подвиг, были, видимо, изумлены» [52]. С успехом прошли и другие операции, подтвердив авторитет Пирогова как блестящего и умелого оператора. «С этого времени, – пишет Пирогов далее, – начали почти ежедневно являться в клинику оперативные случаи, всецело поступавшие в мое распоряжение. Клиника – по словам студентов – ожила».
Незаурядные успехи, проявленные Пироговым после возвращения из Германии, позволили Мойеру увидеть в его лице достойную фигуру для занятия кафедры хирургии в Дерптском университете, которой он еще продолжал официально руководить. Сам же Мойер уже давно тяготился не только клиникой, но и своей должностью ректора. Он «ждал с нетерпением, – как писал Пирогов, – срока 25-летия (продолжительность обязательной службы, после которой профессора и преподаватели университета получали право выхода в отставку и достойное пенсионное обеспечение. – А.К.), чтобы уехать из Дерпта в орловское имение». Вскоре Мойер приглашает к себе Пирогова и предлагает ему занять свою кафедру.
Конечно, Николай Иванович с радостью принял это предложение, тем более что кафедра хирургии в Московском университете была для него потеряна. В Дерпте, в котором он учился три года в профессорском институте и уже добился известности и авторитета как успешный хирург, он вполне мог рассчитывать на успешное продолжение своей карьеры.
Медицинский факультет университета поддержал предложение Мойера о выдвижении Пирогова на должность профессора хирургии. Вскоре из Петербурга пришло извещение от министра народного просвещения, что он ничего не имеет против избрания Пирогова на кафедру хирургии в Дерпте.
По существующему в то время положению Пирогов должен был отправиться в Петербург для представления министру народного образования и утверждения в должности профессора университета.
Неплохая была, однако, традиция того времени, когда министр просвещения лично знакомился с будущим профессором, который становится наставником молодежи, и давал ему путевку в жизнь.
В Петербург за званием профессора Дерптского университета
В день своего рождения, 13 ноября 1835 г., когда Пирогову исполнилось 25 лет, он выезжает из Дерпта в Петербург и сразу же по приезде наносит визит министру народного просвещения, который, как вспоминает Николай Иванович, «…принял меня утром одного у себя в кабинете и не заставил долго ждать. Он был уже совершенно одет, за исключением фрака, вместо которого был надет шелковый халат». Из этого можно сделать вывод, что министр не хотел, чтобы визит к нему кандидата в профессора университета носил официальный характер.