Страница 4 из 6
Шекспир, "Мальтийский еврей"
I
В тумане и дыму декабрьского дня
Сама собой готова сцена, как это кажется подчас,
С "Я этот день оставила для вас"
И четырьмя окружьями огня
На потолке от восковых свечей,
И в комнате, похожей на Джульеттову гробницу,
Все приготовлено для недомолвок и речей.
Мы слушали, как ставший знаменитостью поляк
Играл прелюдии, объятый вдохновеньем от
корней
Волос до кончиков ногтей.
"Шопен интимен так,
Что кажется, его душа
Воскреснуть может лишь среди друзей,
Двух или трех, которые едва ли
Притронутся к цветку - к тому, что захватали
Расспросами и болтовней в концертной зале".
- И разговор скользнул и, не спеша,
Поплыл сквозь сожаленья, воздыханья
И скрипок истонченное звучанье,
И сквозь рожков далекий хор
Плыл разговор.
"Вы и не знаете, как много значат для меня они,
Мои друзья, как удивительно, что в жизни
столь нелепой
Все ж удается разыскать средь хлама
(Я не люблю ее, скажу вам прямо...
Вы знали это? Вы не слепы!
Как вы умны!)
Найти такого друга, у кого есть дар,
Кто, обладая, отдает
Богатства, коими живет
Любая дружба. Так важно было вам сказать
все это
Без этих дружб вся жизнь - такой cauchemar!"
И сквозь скрипичный гам
И ариетту
Охрипшего корнета
В моем мозгу звучит тупой там-там,
Бессмысленно долбит прелюдию свою,
Причудливо-бесцветно,
Но эта фальшь - хоть явная по крайней мере.
- Подышим воздухом - глотнем табачную струю,
На памятники бросим взгляд
И новости обсудим все подряд,
Свои часы по городским проверим
И посидим немного за коктейлем.
II
Вот и сирень в разгаре цветенья.
В комнате дамы - ваза с сиренью.
Она говорит и ветку сирени сжимает:
"Вы не знаете, не знаете, право, мой друг,
Что есть жизнь, - вы, кто держит ее в руках".
(Она медленно веточку вертит в руках.)
"Но жизнь ускользает из наших рук,
А молодость жестока и бессердечна
И смеется над тем, чего не замечает".
Я улыбаюсь, конечно,
Не отрываясь от чая.
"И все же в этих апрельских закатах,
Которые напоминают мне как-то
Мою погребенную жизнь и Париж весной,
Я чувствую беспредельный покой
И нахожу, что мир все же прекрасен и юн".
Тот голос все звучит настойчиво-не-в-тон,
Как скрипка с трещиной, сквозь полдень
августовский он:
"И я уверена, что вы всегда
Мои поймете чувства, как ваши я могу понять,
Для вас пустяк другому руку через пропасть
протянуть.
Неуязвимы вы, у вас нет ахиллесовой пяты,
Вы своего добьетесь и скажете тогда,
Что многие не взяли этой высоты.
Но что, мой друг, смогу я вам вернуть,
Что я смогу взамен за это дать?
Лишь дружбу и немного теплоты
Той, кто уже свой завершает путь.
Я буду чаем угощать друзей..."
Я шляпу взял, чтоб малодушно перед ней
Мне не замаливать вины своей.
Пора проститься.
Я по утрам хожу обычно в сквер,
Читаю комиксы, спортивную страницу
Или такое, например:
"Английская графиня на подмостках",
"Убили грека в польском кабаре".
"Еще один грабитель банка пойман".
Меня ошеломить непросто,
Я, как всегда, спокоен,
Вот разве что, когда вдруг фортепьяно
Вновь механически-устало повторяет
Изношенный мотив, а гиацинтов запах пряный
Мне о мечтах других людей напоминает...
А может, это - плод самообмана?
III
Спускается октябрьская ночь, и, как обычно
(Хотя немного не в своей тарелке), я по ступенькам
Лестницы взойдя, за ручку двери вновь берусь
привычно,
И кажется, что вполз наверх на четвереньках.
"Итак, вы собрались поехать за границу.
Когда вернетесь? Нет, пустой вопрос
Вы сами это знаете едва ли.
Вы многому смогли б там поучиться.
(Моя улыбка рухнула на антикварные вещицы.)
Хотелось бы, чтоб вы мне написали".
Я не выдерживаю, вспыхнув на мгновенье,
Сбываются мои пред положенья.
"Я часто удивляюсь, отчего мы с вами
(Все наши начинания не ведают конца)
Не стали близкими друзьями".
Такое чувство, словно, улыбаясь, вдруг
В зеркале увидишь выражение лица.
И тает выдержка. И так темно вокруг.
"Все говорили, все наши друзья,
Что чувства близкие могли б возникнуть между нами.
Я не могу понять, нет, этого понять нельзя.
Пусть будущим судьба распорядится.
Все ж напишите мне из заграницы.
Быть может, дружбы уцелеет хоть крупица.
А я останусь здесь в гостиной,
Я чаем буду угощать друзей и впредь".
А мне нужна изменчивость личины,
Чтоб обрести лицо... плясать, плясать,
Как пляшущий медведь,
Кричать, как попугай,
Вопить, как обезьяна, скорчив мину.
Подышим воздухом в табачном опьяненьи...
А вдруг однажды на исходе дня,
В седой и дымный полдень иль
в розовато-желтый вечер
Она умрет, а я с пером в руке застыну,
Над крышами - покровы дыма и тумана,
И на мгновенье
Я погружусь в сомненья,
Не разобравшись в чувствах, не поняв,
Глупо или мудро, поздно или слишком рано...
Быть может, лучше будет ей за той, последней
гранью!
Да, торжествует музыка в осеннем умираньи,
И если уж о смерти наши речи,
Какое право улыбаться будет у меня?
Перевод Я. Пробштейн
ПРЕЛЮДЫ
I
Наступает зимний вечер,
Пахнет пищей в переулках.
Бьет шесть.
Дни в окурках и в прогулках.
Ливню с ветром - течь и сечь,
И свирепая картечь
Листьев, слипшихся комками,
Ветошь - вести с пустырей,
И стучатся струи сами
В стадо ставней и дверей,
Словно залпы батарей.
Лошадь с мокрыми боками.
Пробужденье фонарей.
II
Очухивается рассвет,
Пивною давится отрыжкой.
Опилками посыпан тротуар,
И башмаки бредут след в след
На запах утренней кофейной.
Другой дешевый маскарад
В отелях с обязательной интрижкой,
В непрезентабельных подслепых номерах,
Где руки тысяч пар
Стучат засовом ставней.
III
Вы одеяло сбросили с постели
И, лежа на спине, застыли
И ночь надвинулась толпой видений:
Кромешные (откуда взять иные?
Разложена душа на составные),
Под потолком метались и мигали,
И лишь когда восстановилось время,
И внешний мир, как свет, проник сквозь
ставни,
И воробьи окликнули, как ровни,
Вы улицу увидели такой,
Какой сама себе та видится едва ли;
Сидели, стиснув руки на груди,
Или накручивая бигуди,
Или тревожно трогая рукой
На желтых пятках желтые мозоли.
IV
Его душа распята в небесах,
Над городскими крышами бесцветных,
Раздавлена тиктаканьем в часах:
Четыре бьет, пять, шесть - так бьют лишь
безответных;
В коротких пальцах - трубка и табак
И разве что "вечерка" - и глазами
Он озирает не кромешность дум,
А пошлую банальность - сумму сумм,
Сулящую покой под видом любопытства.
Не нужно мне его богатства,
Разжалобленный этой нищетой,
Я думаю: какой хороший,
Какой несчастный и какой простой.
Засмейся, дав себе затрещину сперва;
Мир отвратителен со всей своею ношей,
Как нищенка на свалке по дрова.
Перевод В. Топорова
РАПСОДИЯ ВЕТРЕНОЙ НОЧИ
Двенадцать.
Вдоль по извивам улицы
В чарах лунного синтеза
Под лунный шепот и пение
Стираются уровни памяти
И четкие отношения