Страница 16 из 21
С охотничьей командой из Рязани сделал только одно походное движение в г. Зарайск.
Брат Николай начал ухаживать за сестрами Буш, но за какой определенно, не могли сказать – то за Ольгой, то за Катериной.
22 февраля состоялся высочайший приказ о переводе меня в 52-й пехотный Виленский полк[49], стоящий в Феодосии.
Доктора же отвергали всякую попытку к переезду – она умрет в дороге, говорили они. Стали ждать теплого времени, но чем ближе становилось к весне, тем все слабее и слабее была жена. Так промаялись до конца апреля. 28 апреля в 2 часа дня тихо незаметно скончалась. 3 мая прах отправили по железной дороге в Тверь, а оттуда на пароходе в Кашин, где и была погребена на городском кладбище. Я с братом возвратился в Рязань.
Меня продержали в Нежинском полку до середины июня. Брат Николай захотел провожать меня до Тулы, где нас ждал к себе в гости поручик Неклюдов, у него был в Туле собственный дом. У меня были два громадных пса – Фауст и Вьюн, помесь меделяна с догом, привязаны были ко мне страшно. Я их оставлял брату. Вечером, в день нашего отъезда, оба пса, сидя около палатки брата, вдруг так жалобно завыли, что невольно заплакал… Как жаль было мне бросать их, моих верных псов… они были у меня пять лет. Мы с братом еле зазвали [их] в деревянную палатку и заперли на ключ, приказав выпустить их утром. Мы пошли на вокзал в 10 часов вечера. Меня провожало около 20–25 офицеров. На вокзале на прощание много выпили. Со слезами расстался с родными нежинцами и только через одиннадцать лет, в 1904 году, 10 и 11 августа, я встретился с ними на Ляндясанских позициях, провел с ними два дня, выпили последнюю чару вина, и 12 августа трех четвертей их не стало – легли на боевом поле чести. Вечная память и слава павшим…
В Туле мы осмотрели подробно императорский оружейный и патронный заводы, и, распростившись с братом и Неклюдовым, двинулся на юг один-одинешенек. Грустно и скучно было… Брат потом писал, что псы за ночь в палатке все перевернули, разбили в окне стекла, пытались грызть раму, выли, лаяли, и утром, когда денщик их выпустил, бросились по следам на вокзал, их видели в казармах, побывали на наших квартирах и возвратились через два дня в лагерь усталые и голодные. Брата встретили радостным лаем, визгом, лизали руки, ноги, но все-таки потом были скучны и искали меня. Так продолжалось более месяца. Вот где верность…
Чем дальше мчался поезд на юг, тем более и более новые картины мелькали передо мной, жителем севера. Я по целым часам простаивал перед открытым окном вагона или стоял на площадке. С Малороссией и югом России я был знаком по книгам. Лунной ночью проехали Сиваш с его йодистым запахом. Около полночи прибыли на станцию Джанкой, где я слез, и до утра пришлось ждать поезда на Феодосию. Уснуть не пришлось, так как не было положительно места на вокзале.
В 8 часов утра тронулся поезд в Феодосию, сразу ворвался степной пахучий воздух, пахнувший полынью, не прошло часу, как справа в голубой дымке показались горы Тавриды… Я полной грудью вдыхал ароматный воздух, и чем дальше, чем ближе к морю, тем воздух становился легче. В Феодосию приехал поздно вечером – и прямо в Европейскую гостиницу, где и заснул крепким сном.
Утром проснулся – и прямо на балкон, и впервые увидел южное море… Краски водного пространства были поразительны: они менялись ежеминутно от светло-голубой до темно-синей с лиловыми пятнами. Это было 24 июня 1893 года.
Виленский пехотный полк был в лагере в трех верстах от города по Старокрымскому шоссе. Я явился командиру полка полковнику Иваницкому, который приказал зачислить меня в 13-ю роту к капитану Степану Львовичу Романовскому и назначил начальником охотничьей команды на основании аттестации из Нежинского полка. На другой день я перебрался в лагерь в полотняную палатку. Меня все радушно приняли. Первыми друзьями моими были капитан С. Л. Романовский, подпоручик А. П. Клюев, В. П. Змейцын и капитан К. И. фон Гард. Быстро старшим представился, с младшими перезнакомился, и через неделю я в полку был свой человек.
Феодосийские горы, хотя и невысокие, но меня, особенно ночью, как бы давили, и это продолжалось долго.
Служба моя пошла тем же темпом, как и в старом полку. В обучении охотников я принял свою старую программу и систему. Начальство скоро увидело успех и выразило мне благодарность. Здесь было два новых для меня отдела: морской и конно-ординарческий, но и они скоро мною были усвоены, и обучение быстро у меня наладилось.
Несколько дней спустя после прибытия в лагерь, до обеда, вздумалось мне взойти на Лысую гору, у подошвы которой был расположен лагерь полка; день был ясный и жаркий, добравшись до вершины, я снял китель и, присев на камень, залюбовался новой для меня картиной… Любовался не больше как полчаса, встал, надел китель и спустился с горы. На другой день, ровно в то же время, т. е. перед обедом, появился озноб и лихорадка, и промучила часа два и прекратилась… Ровно пять лет до отъезда моего в Порт-Артур ежедневно в одно и то же время меня мучила «крымская» лихорадка.
В июле месяце полк был распущен на «вольные» работы, и мы с подпрапорщиком Валерием Павловичем Змейцыным в одно раннее утро с котомками за плечами, с биноклями через плечо и с палками в руках вышли из лагеря на экскурсию по маршруту Коктебель – Кизилташский монастырь – Отузы – Судак – Сууксу – Старый Крым и лагерь полка. Никогда не забуду лунную ночь в Коктебеле, полдень в Кизилташском лесу у памятника убитому татарами из Отуз игумену Парфению, вечер и лунную ночь в Судаке и утро в горах в Сууксу… Нет сил описать всю прелесть картин. Недели через две мы повторили, но порядок маршрута был обратный, в Старом Крыму к нам присоединился капитан К. И. фон Гард. Ночевали в Топловском монастыре, ранним утром на другой день пили кофе у муллы горной деревеньки в его садике при розовом восходе солнца… Картина неописуема. Заблудились в горах и еле вышли к д. Таракташ, прошли мимо скалы Алима-разбойника и ночевали в Сууксу, [в] имении графа Мордвинова. Быстро пролетели дни вольных работ, маневры были частями полка в окрестностях г. Феодосии, и лагерное время кончилось. Полк разошелся по казармам, а я с охотничьей командой и моим помощником подпрапорщиком В. П. Змейцыным остались в лагере, заняв дом полкового околотка, построенный по-зимнему из саманных кирпичей, с печами, но зимой оказавшийся очень холодным. Скучновато было нам среди голой степи.
За лето я успел познакомиться в городе с полковником пограничной стражи Георгием Нозловичем Перионом, женой его Верой Николаевной, детьми их – Натальей, Аллой, Любовью и Михаилом; полковником Михаилом Ивановичем Петровым, с директором мужской гимназии Василием Ксенофонтовичем Виноградовым, женой его Марьей Семеновной, Иваном Константиновичем Айвазовским, Степаном Емельяновичем Мурзаевым, с семействами Дуранте, Грамматикова, Ламси и другими. В Феодосии существовал артистический кружок, и меня как любителя привлекли. В кружке составилась веселая компания: Кальмейер, Полевой, Редлих, Змейцын и я, все были хорошие исполнители и без всяких претензий относительно ролей, но каждую роль отделывали на совесть, вследствие чего мы были необходимы как воздух, без нас не игралась ни одна пьеса. Мы были общими любимцами общества. Хорошо играли на сцене Перионы, Петров, Дуранте, Бурхановская, Воинова, Волк-Ланевская. Нас со Змейцыным изводили репетиции, с которых приходилось ночью, иногда по невылазной грязи, тащиться из города в лагерь четыре версты… Но мы шли и играли, а то можно было с ума сойти. Занятия с командой велись в поле, людей обучил, и команда всех отделов была образцовая. На охоту на коз, лисиц ходили в горы, в Старый Крым и в Суук-Су. Под Рождество мы со Змейцыным к всенощной пошли в город в полковую церковь, и, идя обратно, нас застиг снежный буран, и мы два часа блуждали по степи около нашего лагеря, до слез было больно нам одиноким… но добравшись до дому, мы вознаградили себя и питьем, и яствами. Зимой морозов ниже –10° не было, но изводили северо-восточные ветры, пронизывающие насквозь, из нашего саманного дома выдувалось все тепло, и нередко было в нем –3°, вот тебе и юг… Мы спали под шубами. Особенно бурными были ноябрь и февраль месяцы.
49
52-й пехотный Виленский полк. Старшинство с 29 ок тября 1811 года. Полковой праздник – 6 декабря. Полное название (с 30 сентября 1876 по 5 октября 1905 и с 14 апреля 1909 по 4 марта 1917) – 52-й пехотный Виленский Его Императорского Высочества Великого Князя Кирилла Владимировича полк.