Страница 12 из 18
И суперинтендант заглянул в ящик.
Арамис встал.
– Странно, – сказал Фуке.
– Ваша память вам изменяет, дорогой друг, поищите в другой связке.
Фуке взял связку, перебрал ее еще раз и побледнел.
– Не упорствуйте и поищите в другом месте, – сказал Арамис.
– Бесполезно, бесполезно, я никогда не ошибался; никто, кроме меня, не убирает эти бумаги, никто не открывает этого ящика, к которому я сделал секретный замок, шифр которого знаю я один.
– К какому же выводу вы приходите?
– К тому, что квитанция Мазарини у меня украдена. Госпожа де Шеврез права, шевалье: я присвоил государственные деньги; я украл тринадцать миллионов у казны, я – вор, господин д’Эрбле.
– Не раздражайтесь, друг мой, не волнуйтесь!
– Как же мне не волноваться, шевалье! Причин для этого достаточно. Заправский процесс, заправский суд, и ваш друг суперинтендант последует на Монфокон[17] за своим коллегой Ангерраном де Мариньи[18], за своим предшественником Самблансе[19].
– О, не так быстро, – сказал, улыбаясь, Арамис.
– Почему не так быстро? Что же, по-вашему, сделала герцогиня де Шеврез с этими письмами? Ведь вы отказались от них, не правда ли?
– О, я наотрез отказался. Я предполагаю, что она отправилась продавать их господину Кольберу.
– Ну вот видите!
– Я сказал, что предполагаю. Я мог бы сказать, что я в этом уверен, так как я поручил проследить за ней. Расставшись со мной, она вернулась к себе, затем вышла через задний ход своего дома и отправилась в дом интенданта на улицу Круа-де-Пти-Шан.
– Значит, процесс, скандал и бесчестье, и все как гром с неба: слепо, жестоко, безжалостно.
Арамис подошел к Фуке, который весь трепетал в кресле перед открытыми ящиками. Он положил ему руку на плечо и сказал ласковым голосом:
– Никогда не забывайте, что положение господина Фуке не может равняться с положением Самблансе или Мариньи.
– Почему же, боже мой!
– Потому, что против этих министров был возбужден процесс и приговор приведен в исполнение. А по отношению к вам этого не может случиться.
– Почему? Ведь во все времена казнокрады считаются преступниками.
– Преступники, умеющие найти убежище, никогда не бывают в опасности.
– Спасаться? Бежать?
– Я вам не об этом говорю, но вы забываете, что такие процессы возбуждаются парламентом и ведутся генеральным прокурором, а вы сами – генеральный прокурор. Итак, если только вы не захотите приговорить себя…
– О! – воскликнул Фуке, стукнув кулаком по столу.
– Ну что, что такое?
– То, что я уже больше не генеральный прокурор.
Теперь Арамис мертвенно побледнел и так сжал руки, что пальцы хрустнули. Он свирепым взором впился в Фуке и, отчеканивая каждый слог, произнес:
– Вы больше не генеральный прокурор?
– Нет.
– Когда вы перестали быть им?
– Четыре или пять часов тому назад.
– Будьте осторожны, – холодно перебил Арамис, – мне кажется, что вы не в своем уме, друг мой. Придите в себя.
– Я вам говорю, – продолжал Фуке, – что не так давно пришел ко мне человек, посланный моими друзьями, и предложил мне миллион четыреста тысяч за мою должность. И я продал ее.
Арамис замолк. Его умное и насмешливое лицо отразило унылый ужас, подействовавший на суперинтенданта сильнее, чем все крики и речи на свете.
– Значит, вы очень нуждались в деньгах? – проговорил наконец Арамис.
– Да, чтоб заплатить долг чести.
И в нескольких словах Фуке рассказал Арамису о великодушии госпожи де Бельер и о том, как он счел нужным отплатить за это великодушие.
– Красивый жест, – сказал Арамис. – Во сколько он вам обошелся?
– Ровно в миллион четыреста тысяч, полученных за мою должность.
– Которые вы так и получили сразу, не раздумывая? О, неосторожный друг!
– Я их еще не получил, но получу завтра.
– Значит, это еще не кончено?
– Это должно быть кончено, так как я дал ювелиру чек, по которому он должен получить деньги в полдень в моей кассе, куда они будут внесены между шестью и семью часами утра.
– Слава богу! – воскликнул Арамис и захлопал в ладоши. – Ничто не закончено, раз вам еще не заплатили.
– А ювелир?
– Без четверти двенадцать вы получите от меня миллион четыреста тысяч.
– Подождите минуту. Ведь утром, в шесть часов, я подписываю договор.
– Я вам ручаюсь, что вы его не подпишете.
– Я дал слово, шевалье.
– Вы возьмете его обратно, вот и все.
– Что вы мне говорите! – воскликнул в благородном негодовании Фуке. – Взять обратно слово, данное Фуке?
Негодующий взгляд министра встретился с гневным взглядом Арамиса.
– Сударь, – сказал он, – я, кажется, заслужил название честного человека, не правда ли? Под солдатским плащом я пятьсот раз рисковал жизнью, в одеянии священника я оказал еще более важные услуги Богу, государству или своим друзьям. Честное слово стоит ровно столько, сколько стоит человек, давший его. Когда он держит его – это чистое золото; когда он не хочет его держать – это разящее железо. Он защищается тогда этим честным словом, как честным оружием, потому что когда честный человек не держит честного слова, значит, он в смертельной опасности, значит, что, он рискует больше, чем вся та выгода, которую может получить его противник. В таком случае, сударь, обращаются к Богу и своему праву.
Фуке опустил голову и сказал:
– Я бедный бретонец, простой и упрямый, и мой дух восхищается вашим и страшится его. Я не говорю, что держу слово из добродетели. Если хотите, я держу его по привычке. Но простые люди достаточно простодушны, чтоб восхищаться этой привычкой. Это моя единственная доблесть. Позвольте мне гордиться ею.
– Значит, вы завтра подпишете акт о продаже должности, которая защищала вас от всех ваших врагов?
– Подпишу.
Арамис глубоко вздохнул, огляделся с видом человека, которому хочется разбить что-нибудь, и сказал:
– У нас остается еще одно средство, и я надеюсь, что вы не откажетесь применить его.
– Конечно нет, если оно благородно… как все, что вы предлагаете, дорогой друг.
– Я не знаю ничего благороднее, чем отказ от покупки, сделанный вашим покупателем. Он – ваш друг?
– Да… но…
– Но если вы мне позволите вести это дело, я не отчаиваюсь.
– Предоставляю вам быть полным хозяином.
– С кем вы вели переговоры? Кто этот человек?
– Я не знаю, знакомы ли вы с членами парламента.
– С большинством. Это какой-нибудь президент?
– Нет, простой советник.
– Ах!
– И зовут его Ванель.
Арамис побагровел, встал и закричал:
– Ванель! Муж Маргариты Ванель?
– Да.
– Вашей бывшей любовницы?
– Да, дорогой друг. Она захотела быть генеральной прокуроршей. Мне пришлось предоставить хоть это бедному Ванелю, и, кроме того, я еще выигрываю, так как этим доставляю удовольствие его жене.
Арамис подошел вплотную к Фуке, взял его за руку и хладнокровно сказал:
– Вы знаете имя нового любовника госпожи Ванель? Его зовут Жан-Батист Кольбер. Он интендант финансов. Он живет на улице Круа-де-Пти-Шан, куда госпожа де Шеврез сегодня вечером носила письма Мазарини, которые она хочет продать.
– Боже мой, боже мой! – прошептал Фуке, вытирая струившийся по лбу пот.
– Теперь вы начинаете понимать?
– Что я погиб? Да.
– Вы не находите, что стоит немного менее твердо держать свое слово, чем Регул?
– Нет, – сказал Фуке.
– Упрямые люди, – пробормотал Арамис, – всегда так устраиваются, что ими восхищаются.
Фуке протянул ему руку.
В этот момент на прекрасных черепаховых часах с золотой резьбой, стоявших на консоли против камина, пробило шесть часов утра.
В передней заскрипела дверь, и Гурвиль, подойдя к кабинету, сказал:
– Господин Ванель спрашивает, может ли монсеньер принять его?
17
Монфокон – холм в окрестностях средневекового Парижа, на котором происходили казни преступников. По преданиям, на нем была установлена гигантская виселица.
18
Мариньи Ангерран (1260–1315) – министр и фаворит французского короля Филиппа IV Красивого, после смерти которого был обвинен в колдовстве и превышении полномочий и повешен на Монфоконе.
19
Самблансе Жак де Бон (1454–1527) – суперинтендант финансов при Франциске I. Казнен по ложному обвинению.