Страница 11 из 18
– Как! – воскликнул Лафонтен. – Везде П. и Б.!
Но самым удивительным был прибор маркизы. Перед ним возвышалась пирамида бриллиантов, сапфиров, изумрудов и античных камей. Халцедоны со старинной малоазийской резьбой в золотой мизийской оправе, удивительная древнеалександрийская мозаика в серебре, тяжелые египетские браслеты Клеопатры покрывали громадное блюдо работы Палисси[14], стоявшее на треножнике из золоченой бронзы работы Бенвенуто[15].
Маркиза побледнела, увидя то, что никогда больше не думала увидеть. Глубокое молчание, предвестник большого волнения, воцарилось во всей встревоженной и ожидающей зале.
Фуке не сделал даже знака, чтоб удалить лакеев в расшитых кафтанах, летавших, как торопливые пчелы, вокруг громадных буфетов и столов.
– Господа, – сказал он, – посуда, которую вы видите, принадлежала госпоже де Бельер. Однажды, видя, что один из ее друзей находится в стесненных обстоятельствах, она послала все это золото и серебро вместе с драгоценностями, которые возвышаются здесь перед ней, к ювелиру. Такой великодушный дружеский поступок должен быть по достоинству оценен такими истинными друзьями, как вы. Счастлив человек, который так любим! Выпьем за здоровье госпожи де Бельер!
Буря рукоплесканий покрыла эти слова; онемевшая маркиза упала в кресло без чувств. Так падали в Древней Греции птицы, пролетавшие над ареною, где шли олимпийские сражения.
– А теперь, – добавил Пелиссон, которого всегда трогали благородные поступки и восхищала всякая красота, – теперь выпьем и за человека, ради которого маркиза совершила столь прекрасный поступок, потому что он достоин такой любви.
Теперь пришла очередь маркизы. Она встала, бледная и улыбающаяся, протянула дрожащей рукой стакан, и ее пальцы коснулись пальцев Фуке, в то время как ее еще затуманенный взгляд искал выражения любви, сжигавшей великодушное сердце ее друга.
Ужин, начавшийся таким удивительнейшим образом, скоро превратился в настоящее пиршество. Никто уже не старался быть остроумным – остроумие у каждого было непринужденным.
Лафонтен забыл свое любимое вино Горньи и позволил Вателю помирить его с ронскими и испанскими винами.
Аббат Фуке так подобрел, что Гурвиль сказал ему:
– Смотрите, господин аббат, вы стали таким мягким, что вас могут нечаянно съесть.
Часы текли радостно и как бы осыпали розами пирующих. Против своего обыкновения суперинтендант не встал из-за стола перед щедрым десертом.
Он улыбался своим друзьям, почти все они были пьяны так, как бывают пьяны люди, у которых сердце опьянело раньше головы. Впервые за вечер он посмотрел на часы.
Вдруг во двор въехала карета, и, как ни странно, звук колес был услышан среди шума и песен.
Фуке прислушался, потом повернул голову к передней. Ему показалось, что там раздались шаги и что они не ступали по земле, но попирали его сердце.
Инстинктивно он отодвинул свою ногу от ноги госпожи де Бельер, которой касался в течение двух часов.
– Господин д’Эрбле, ванский епископ, – возгласил привратник.
Пламя свечи сожгло нити, поддерживавшие гирлянду, и она упала на голову человека, появившегося на пороге. Это был мрачный и задумчивый Арамис.
VIII
Расписка кардинала Мазарини
Фуке шумным приветствием встретил бы вновь пришедшего друга, если бы ледяной вид и рассеянный взгляд Арамиса не вернули ему всю его сдержанность.
– Вы нам не поможете есть десерт? – все же спросил он. – Вас не испугает наше шумное веселье?
– Монсеньер, – почтительно ответил Арамис, – я начну с извинения, что нарушаю ваше радостное собрание, но я попрошу вас после веселья подарить мне несколько минут для делового разговора.
Слова «деловой разговор» заставили нескольких эпикурейцев прислушаться. Фуке встал и сказал:
– Всегда дела, господин д’Эрбле! Счастье еще, что дела появляются только в конце ужина.
С этими словами он взял руку госпожи де Бельер, которая смотрела на него с некоторым беспокойством, и повел ее в соседнюю гостиную, где оставил в обществе наиболее благоразумных своих гостей.
Сам же он, взяв под руку Арамиса, направился в свой кабинет, где Арамис сразу забыл почтительность и этикет. Он сел и спросил:
– Догадайтесь, кого я видел сегодня.
– Дорогой шевалье, каждый раз, как вы так начинаете свою речь, я жду, что вы мне сообщите что-нибудь неприятное.
– На этот раз вы в этом не ошибаетесь, дорогой друг, – сказал Арамис.
– Не заставляйте меня томиться, – флегматично продолжал Фуке.
– Ну так вот – я видел госпожу де Шеврез.
– Старую герцогиню? Или ее тень?
– Нет. Именно старую волчицу.
– Без зубов?
– Возможно, но не без когтей.
– Ну, что же она может иметь против меня? Я не скуп с не слишком неприступными женщинами. Это качество женщины всегда ценят, даже когда они больше не могут возбуждать любви.
– Госпожа де Шеврез хорошо знает, что вы не скупы, раз хочет вырвать у вас деньги.
– Вот как! Под каким предлогом?
– Предлог у нее всегда найдется. По-видимому, у нее есть несколько писем кардинала Мазарини.
– Меня это не удивляет. Прелат был известным волокитой.
– Да, но, видимо, эти письма не имеют отношения к его любовным историям. В них идет речь, как говорят, о финансах.
– Это менее интересно.
– Вы совсем не догадываетесь, о чем я говорю?
– Совсем не догадываюсь.
– Вы никогда не слыхали о некоем обвинении вас в присвоении государственных сумм?
– Сто раз! Тысячу раз! С тех пор как я служу, дорогой д’Эрбле, я только об этом и слышу. Так же, как вы, епископ, вечно слышите упреки в нечестии; вы, будучи мушкетером, слышали упреки в трусости. Министра финансов беспрерывно упрекают в том, что он разворовывает финансы.
– Хорошо. Но давайте будет точными, так как, судя по тому, что говорит герцогиня, Мазарини точен.
– В чем же он точен?
– Он называет сумму приблизительно в тринадцать миллионов, в употреблении которых вам было бы трудно дать подробный отчет.
– Тринадцать миллионов! – сказал суперинтендант, растягиваясь в кресле, чтобы удобнее было поднять голову к потолку. – Тринадцать миллионов… Ах ты, господи, дайте мне припомнить, какие же это среди всех тех, в краже которых меня обвиняют!
– Не смейтесь, мой дорогой друг, это очень серьезно. Ясно, что у герцогини есть письма и что письма эти, должно быть, подлинные, так как она хотела продать их за пятьсот тысяч ливров.
– За такие деньги можно купить хорошую клевету, – отвечал Фуке. – Ах да, я знаю, о чем вы говорите! – И суперинтендант добродушно засмеялся.
– Тем лучше! – сказал немного успокоенный Арамис.
– Я вспоминаю историю с тринадцатью миллионами. Ну да, это то самое!
– Вы меня очень радуете. В чем же дело?
– Представьте себе, мой друг, что однажды сеньор Мазарини, упокой господи его душу, получил тринадцать миллионов за уступку спорных земель в Вальтелине[16]; он их вычеркнул из приходных книг, послал мне и заставил меня передать их ему на военные расходы.
– Хорошо. Значит, вы можете отчитаться за их употребление?
– Нет. Кардинал поместил эти деньги на мое имя и послал мне расписку.
– У вас есть расписка?
– Еще бы! – сказал Фуке и спокойно направился к большому бюро черного дерева с перламутровыми и золотыми инкрустациями.
– Меня приводит в восторг, – сказал восхищенный Арамис, – во-первых, ваша память, затем – ваше хладнокровие и, наконец, порядок, царствующий в ваших делах, тогда как, по существу, вы поэт.
– Да, – отвечал Фуке, – у меня порядок, происходящий от лени, чтобы не тратить время на поиски. Так, я знаю, что расписки Мазарини в третьем ящике под литерой М; я открываю этот ящик и сразу беру в руку нужную мне бумагу. Даже ночью без свечи я найду ее. – И уверенной рукой он ощупал связку бумаг, лежавших в открытом ящике. – Даже больше того, – продолжал он, – я помню эту бумагу, как будто вижу ее перед глазами. Она толстая, немного шероховатая, с золотым обрезом; на числе, которым она помечена, Мазарини сделал кляксу. Ну вот, бумага чувствует, что ею заняты и что она нужна, поэтому прячется и бунтует.
14
Палисси Бернар (1510–1589) – французский керамист и художник на стекле. Умер в Бастилии, как гугенот.
15
Челлини Бенвенуто (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир и писатель. Работал во Флоренции, Пизе, Болонье, Венеции, Риме, в 1540–1545 гг. – в Париже и Фонтенбло при дворе короля Франциска I. Перу Челлини принадлежат несколько трактатов и» Рассуждений» о ювелирном искусстве, искусстве ваяния, зодчества, рисования и др., а также принесшие ему всемирную славу мемуары, напоминающие авантюрный роман (между 1558 и 1565 гг.).
16
… за уступку спорных земель, в Вальтелине… – Вальтелина – стратегически важная долина в Альпах, переходившая у воюющих сторон во время Тридцатилетней войны из рук в руки.