Страница 25 из 30
Он помнит, как вернулся с Аландом из академии после проваленной лекции, что в Корпус приехал Адлер, они так и не встретились в Корпусе. Он говорил с Гейнцем, Гейнц рассердился за то, что Вебер подтвердил свои намеренья уйти из Корпуса, потому что у него теперь есть его тайная огромная любовь и полная неопределенность в жизни. Что было потом?
Вебер повернул голову, на диване мрачнее тучи лежал Абель, так же, как Вебер, закинув за голову руку. Абель лежал в форме, в ботинках, ноги на подлокотнике и пристально смотрел в потолок.
Давно он тут лежит? Раз он у Абеля, и Абель рядом, то вставать, наверное, нельзя. Совсем ничего не болит, наверное, опять был приступ сбитого с толку сердца. Абель его откачал и положил у себя, чтобы далеко не бегать. Да, Аланд при последнем разговоре так и сказал, что Веберу нельзя быть одному. Хорошо, что Абель здесь, так хочется поговорить. На сердце легко и спокойно, словно никто на него не сердился, любовь его не преступление, и все вокруг его любят – всё очень, очень хорошо на свете, и ликующее солнце морозного зимнего утра этому подтверждение.
– Фердинандик! – шепотом позвал Вебер, блаженствуя от его имени.
– Заткнись, фенрих, – спокойно ответил Абель.
Ответ неожиданный, но Абель всегда на него сердится, если с Вебером что-то случается по глупости, а с ним только по глупости все и случается. Ничего, Абель долго не сердится, и чем скорее он все Веберу выскажет, тем скорее он оттает и снова будет улыбаться.
– А за что ты на меня сердишься? Я ничего не помню, Фердинандик, я вернулся с Аландом из академии и начал ссориться с Гейнцем, но решил, что лучше до драки не доводить, вышел за ворота …
– Заткнись, фенрих, – повторил Абель.
– А что со мной было? Почему я здесь лежу?
– Потому что ты дурак и тебя сбила машина.
– Правда? А ты почему здесь лежишь?
– Потому что это мой кабинет, и я тоже дурак.
– Тебя тоже сбила машина?
– Нет, фенрих, меня сбила не машина.
– Тогда почему ты тоже дурак?
– Да заткнёшься ты, наконец?! – Абель повысил голос. Вебер рассмеялся.
– Обожаю, когда ты злишься. Это значит, что случилось что-то хорошее. Что, Фердинандик? Может, меня Аланд простил?
– Может, и простил.
Вебер что-то вспомнил и засмеялся своим мыслям.
– Мне можно встать?
– Не загреми тут своими костями.
– Абель, ты не представляешь, что мне приснилось.
– Да уж… Что может присниться твоей голове, лучше не спрашивать.
Вошёл Аланд.
– Интересно, фенрих!.. – он сел в кресло, вернув Вебера в положение лёжа.
– Господин генерал, я хотел только Фердинанду это рассказать, а он не хочет.
– Говори, фенрих, все свои, – подбадривал Аланд. – Разрешу встать.
– Фердинанд?..– Вебер вопросительно посмотрел на Абеля.
– Да твои настежь распахнутые мозги, фенрих, на сто вёрст вокруг всё транслируют – хуже любого благовеста! – взорвался вдруг Абель. – Можно вслух, нового не добавишь…
– А вы мне дадите сигару, господин генерал?
– У Абеля в кармане сигарету возьми, ты, кстати, у Карла стащил.
– Фердинанд?..
– А, чёрт, – Абель швырнул пачку на стол, словно она жгла ему руку. – Я про них забыл…
– Я слушаю, фенрих, – Аланд с удовольствием вытянул ноги, почти улёгся в кресле.
Вебер косился на Абеля, подбирая подушку, на случай, если Абель даст ему затрещину.
– Помните, у Фердинанда была одна старая ассистентка, когда он меня возил с собой на операции, она всегда ему помогала, такая в очках, букли, как у старого пуделя, короче, вот эта самая – по-моему, фрау Агнес? Да, Фердинанд?
Абель застонал.
– Да, фенрих, её так зовут, – подтвердил Аланд.
– Так вот, она входит в подвал, помнишь, Фердинандик, когда нас выкрали семь лет назад, нас в нём закрыли? Я, значит, как полагается, лежу на столе, всё болит, а Абель ей и говорит: угощайтесь, фрау Агнес, сигаретой, я знаю, что вы любите покурить в одиночестве, этот старый осёл… видимо вы, господин генерал (это не я, это так во сне) не знает об этой вашей слабости, он о вас вообще мало знает. Щёлк зажигалочкой, дымком тянет! А потом Абель её обнимает…
Аланд рассмеялся, Абель бледнее смерти шумно дышал рядом, Вебер натянул на голову подушку.
– Ну, это же сон, Фердинандик! Я же не виноват, что такое приснилось… Самое главное забыл сказать!
– Фенрих, я тебя задушу, – пообещал Абель вполне серьёзно.
– Да ничего такого, Фердинанд! Главное, что он с неё эти букли, очки снял, говорит, мне твоя морда, то есть лицо, конечно, так куда больше нравится. Ты, говорит, перед другими такая ходи, а я тебя настоящей, знаю, можешь не прятаться. А она такая красавица! Он всё лицо ей зацеловал, я чуть от зависти не умер. А она его так – бряк! Оттолкнула и говорит, что вы себе позволяете, доктор Абель! Но, господин генерал! Обалдеть, какая красавица!
Аланд смахивал слёзы от смеха. Вебер почувствовал, что подушка вжала его голову в матрас.
– Абель, у ребёнка пора эротических снов, ты его alter ego, кто ему ещё мог присниться? Не я же!
– Сволочь ты, фенрих! Пусть тебя хоть танком переедет, я тебя больше склеивать не буду, так и знай!
– Фердинандик, ну это же сон! Что ты сердишься?
– Ладно, кури, Вебер, одну заработал, – сказал Аланд, успокаиваясь, дал Веберу сигарету и отправил остальные в мусорное ведро. – Не вздумай достать, руки отобью.
– Понял, господин генерал, так мне можно встать?
– Пусть он уберётся отсюда, господин генерал! – сказал Абель.
– Да, пусть уберётся. Сходи в зал, Фердинанд, побоксируй, аккуратно. А я его выпровожу, пока он ещё чего-нибудь не вспомнил.
– Правда, больше ничего, ну, Фердинанд, не злись. Я хотел, чтоб ты тоже улыбнулся, я не могу, когда ты такой мрачный.
– Застрелиться что ли? – пробормотал Абель.
– Не пытайся, Абель, я у тебя все патроны из пистолета вытащил, можешь проверить.
Абель достал пистолет, вынул обойму и оглянулся на генерала.
– Вот так, Абель. Всё, сны забыли, давай лучше делом займёмся. Фенрих, ложись-ка мордой, то есть лицом, конечно, вниз. Смотри, Абель, – Аланд поставил руку над спиной Вебера, и Вебер почувствовал мягкое тепло, идущее от его руки.
Вебер поднялся, как заново рождённый, тело гудело от прилива сил, он первый раз после странного «наезда» странной машины вышел во двор. Лежал снег, совсем тонкий и очень белый. Вебер подбирал его с травы и растирал им лицо, с благодарностью посматривал на небо, любовался деревьями, прекрасными даже в их глубочайшем сне.
– Фенрих! – услышал он голос Гейнца.
Гейнц бежал к нему, Вебер улыбался и ждал, когда его сметёт уже раскрытым объятием Гейнца, но Гейнц схватил его очень осторожно, деликатно, потащил куда-то вглубь деревьев и заговорил, сразу перейдя на шёпот.
– Рудольф, она приезжала!
– Кто?
– Твоя Анечка, час назад уехала. Спрашивала, что с тобой приключилось, почему ты три недели не звонишь, не приезжаешь. Короче, её Адлер ей тогда сообщил, что ты заболел, она о тебе распереживалась, и они решили, что раз и Карл не едет, то совсем твое дело плохо. Абель меня к ней послал, говорит, иди познакомься!
– Познакомился?
– Да, она пианистка.
– Гейнц, а ты ещё по каким-нибудь признакам людей разделяешь?
– Конечно, фенрих, ещё – на мальчиков и девочек. Вот фрау Анна – определённо девочка, и руки у неё – руки человека, играющего с детства на фортепиано. Она в гости приглашала, меня вместе с тобой, когда ты поправишься. Мне она понравилась.
– Я ужасно рад, Гейнц. Только не знаю, есть ли у меня хоть один шанс, что она на меня посмотрит, если ты будешь рядом.
– Рудольф, ты что обо мне подумал?
– Я ничего не подумал, Гейнц, Аланд не пустит. Он меня тогда так раскатал…
– Одного, может, и не пустит, а со мной можно. И, фенрих, ты уж извини, конечно, но Устав Корпуса никто не отменял, и, если подумать, Аланд прав.
– Я знаю, Гейнц, но что я могу с собой поделать? Я и сейчас бы к ней убежал, и не в гости, а с концами.