Страница 21 из 30
– Фердинанд, он великолепный врач, он играл в свою некомпетентность, чтобы ты учился, полагая, что превосходишь его. Фердинанд, он лучше тебя помог бы Веберу, и наверняка только он может помочь тебе, иначе тебя не отправили бы к нему обратно. Ты все неправильно понял, Аланд – единственный, кто способен вам помочь. Ты зря мучаешь Вебера, надо звать Аланда, тянуть уже некуда.
– Зовите кого хотите, простите, мою непристойную выходку, раз для вас ничего другого не стоит за моими словами, мне становится тяжело в вашем присутствии.
– Фердинанд, тебе становится плохо, тебе самому нужна помощь.
– Ни ваша, ни его – нет. Да уйдите же, наконец!
Она пошла к дверям, его сердце сдавило от боли.
– Агнес, что ты делаешь?
Он слышал, что она ушла, уткнулся в сжатые кулаки.
– Тупица… – прошептал он себе.
Он подошел к Веберу, увидел его вновь посеревшее лицо. Вебер, ничего не понимая, потянулся лицом к Абелю. Абеля он узнал, губы его безголосо зашевелились, всё в нем сжалось и загуляло страшной, выворачивающей дренажи судорогой.
– Фердинанд, убей меня. Скорее… я не могу… это нельзя терпеть…
Что творилось с Вебером он не то что понимал, он чувствовал, стал набирать морфий и замер. Надо было приказать этому сердцу, сделавшему невозможное, остановиться, морфий Веберу не поможет. Что он собирается сделать? Вебер умрет все равно – и душа его не поднимется, завязнет внизу, отяжелев от наркотика.
– Прости, Рудольф, нельзя, понимаешь? Нельзя, – Абель швырнул шприц о стену. – Сейчас все кончится, прости, что потревожил тебя, думал, мы выберемся…
Нужно остановить его сердце, это все, о чем Вебер может просить сейчас, его второй раз разрывает изнутри, в дренажах уже одна кровь. Абель склонился над Вебером, посылая ему все, что в самом Абеле еще оставалось. Лицо Вебера чуть обмякло, нужно, чтобы он ушел в этом коротком антракте.
Ведь всё было хорошо, только что все было хорошо, пока тень благоразумного предательства не проползла между ним и Агнес и не перекроила пространство. Абель переставал себя чувствовать, он истощен полностью. Вебер смотрит с отчаяньем.
– Всё, Рудольф, всё. Идем отсюда, давай руку…
Рука Абеля скользнула по запястью Вебера, сердце Вебера глубоко сократилось и замерло. Абель остановил подсознательный счет и сам повалился у стола, прикрывая лицо от надвинувшейся на него каменной плиты. Глаза Вебера спокойно смотрели в небо – сквозь камни и потолки. Взгляд Абеля уперся в пустоту – сквозь камни и пол.
Аланд влетел в операционную, перевернул и отодвинул от стола Абеля. Руки Аланда застыли над телом Вебера, Агнес склонилась над Фердинандом.
– Что там, Агнес?
– Думаю, он остановил сердце и себе, и ему, он больше ничего не мог сделать.
– Почему ты не позвала меня, ты не видела, что он не в себе?! Кого первым тащить?
– Занимайся Вебером, там все слишком плохо. Не верти головой, успокойся.
Аланд работал, но она чувствовала, что чем дальше, тем больше он к ней оборачивается. Он начал видеть то, что происходило здесь без него. Отошел от Вебера и сел перед Агнес, осторожно беря ее лицо двумя руками.
– Агнесс, что это было?
– Ты вернул Вебера?
– Да. Что это было, Агнес?! Почему он обнимает тебя, почему он целует тебя и говорит о любви?
– Посмотри на его сердце, Аландо. Ты видел это?
Она отбросила рубашку с груди Абеля.
– Да, я знаю. Думал, что он закрылся от меня, стервец! …Но что же это такое, Агнес?
– Аландо, он был в твоей Школе, его вернули к тебе, ты должен ему помочь.
– Он, как вернулся, не доверял мне, он прятался от меня, я давно бы ему помог. Агнес, но ты? Ты?! Почему ты позволила ему?!
– Аландо, я первый раз увидела эту звезду у него на сердце, я тронула его рубашку, чтобы лучше рассмотреть. Он понял меня по-своему, стал целоваться… Истинной подоплеки своих чувств он не знает, не надо на него сердиться. Он измучил себя, он хотел, чтоб хоть кто-то сказал ему, что любит его. Займись им, будет поздно – и ты сам себе этого не простишь.
– Значит, тебя не любили, Абель? Агнес, поезжай домой, я сейчас могу сказать тебе, чего не следует. Не беспокойся, я верну тебе этого Королевича. Не подходи ко мне, Агнес, я прошу, уезжай домой. Я все для тебя сделаю, с мертвецами я счетов не свожу, но зачем ты со мной так – не пойму никогда. Только б сказала – и меня бы уже не было в твоей жизни, я бы давно не стоял между вами.
– Аландо, он уверен, что умирает, он просил побыть с ним. Он не понимает сам, почему для него так важно, чтобы я была рядом. Но ведь ты понимаешь?
– Не говори со мной, прошу, иди домой. Я должен сейчас побыть один. Или уйду я, и тогда я уже ничего не сделаю для него.
– Я буду ждать тебя дома.
– Я подозревал, что рано или поздно, он сделает это. Я видел, что ты закрылась, и он закрылся, но я не связал два эти события между собой. Уходи, или будет поздно помогать твоему дорогому Фердинанду. Ты будешь считать, что я ему отомстил, но я верну его тебе. В этой жизни ты ему никто, ты вполне могла быть его любимой, его женой… Считай, что это я был у тебя в прошлой жизни. Хватило бы одного твоего слова, чтобы я стал просто загробным выходцем из твоей прошлой жизни и знал свое место. Я никому не смогу теперь верить, ты не виновата, что я оказался недостоин твоей любви. Я шарлатан и выстарившийся комедиант. Спасибо, что иногда ты все-таки пыталась за меня вставить слово.
Аланд подошел опять к Веберу, погладил его висок, словно прощался с ним. Руки Аланда начали свою работу над телом Вебера. Аланд смотрел перед собой, и ничего не видел, кроме мрачной, глухой пустоты. Она разрасталась не вовне, а внутри его, заставляя тело стоя распадаться на атомы. Вебер был жив, дышал, а в Аланде дыхание замирало.
Она вышла. Аланд, переведя дух, вернулся к Абелю.
– Ладно, Фердинанд, спасибо тебе, дорогой. Давай, поднимайся, Вебер почти в порядке, гордись до конца жизни своей операцией.
Аланд направил обе ладони на сердце Фердинанда, и остаток сил вытек через ладони. Аланд пуст, это только его не нужная никому бездушная оболочка, сейчас и её не будет.
Аланд пошел к дверям, нащупывая в кобуре пистолет. Он шел в глухой тупик длинного коридора, на ходу подводя пистолет к виску. Глаза ничего не видели, кроме мутных разводов. Палец жал на курок зло, определенно и четко. Его швыряло из стороны в сторону, от грохота в голове проносились молнии, словно его зажало меж двух грозовых туч. Он все равно продолжал все чувствовать и понимать: чувствовал, как падает пистолет, как он сам сползает плечом по стене.
– Держи свои пули, – услышал он знакомый голос.
Он поднял глаза – перед ним стоял Бенедикто и протягивал целую пригоршню пуль, опаленных, без гильз.
– Обжег из-за тебя всю руку. Я собрал твои пули, но засунь их себе лучше в зад, так от них будет легче избавиться. Мозгов у тебя не так много, но набивать череп металлом всё равно бы не посоветовал. Не хочешь брать? Хорошо, ссыплю тебе их в карман. Вставай. Не хватало еще, чтобы твои сыновья видели тебя таким. Иди умойся и сбрей виски. Аландо, ты меня слышишь? Это все пустяки, Аландо.
– Ты обещал больше не приходить.
– Считай, что не приходил.
Руки Бенедикто поставили его на ноги, какое-то время удерживали его отказывающееся стоять тело. Держась за стену, Аланд смог сделать несколько шагов, оглянулся на пустой коридор. Бенедикто пропал. Аланд запустил в карман руку, вынул пули, пахло порохом. В мозгу шипело, словно кто-то проводил раскаленным утюгом по мокрой ткани.
Аланд медленно шел по коридору, в какой-то из дверей он видел рабочий кран, вошел, открыл воду, опустил голову под ледяную струю, хватал воду губами. Висок выжжен, вокруг белого стигмата опаленные до рыжины пучки горелой шерсти.
Аланд вошел в операционную, не глядя по сторонам, прошел к столику с инструментами, взял скальпель, ножницы и вернулся к раковине. Выстриг виски, подбрил корни скальпелем. Рядом появился Абель.