Страница 250 из 291
- Женек? Ты здесь?
От звука собственного имени Женек замер и затих.
В тот момент, совсем не раздумывал я над мотивами Евгения, над тем, что не осталось у него хорошего выхода из ситуации. Если меня сейчас вытащат, спасут, его состояние, угрозы, а также криминальная история в университете выплывут наружу. Если же так случится, что найдет он меня раньше и вправду сможет убить, то застукают его с поличным. Только вряд ли Евгений, распаленный, отчаявшийся, имел возможность взвешивать свои поступки, оценивать риски. Будто загнанный зверь, видел он перед собой единственную цель, которая должна была решить все его проблемы.
- Убью! - прошипел он совсем у моего уха, и я судорожно вцепился в доску, готовясь нанести удар.
Потом послышался шорох, матерный выкрик Евгения, рычание и снова как будто поволокли по полу тяжелый мешок. Закончилось все глухим стуком.
Я сидел, подтянув колени к груди, впиваясь скрюченными пальцами в древесину, и слушал тишину. Сверху прилетел голос:
- Женек, это ты?
Несколько секунд я не решался отзываться, думая, что он все еще рядом, только и ждет, чтобы я выдал себя. Но рядом ничего больше не шумело, не скрипело. Словно бы Евгений вдруг волютнаристски прекратил охоту и испарился.
- Да, он тут! - крикнул я. - Помогите!
Слова мои вызвали наверху по-видимому замешательство. Этот мужской голос сверху мне тоже показался знакомым.
- Помогите! - раздался сдавленный крик Евгения вслед за моим.
Он теперь слышался сдавлено, глуховато, как бы издали, из-за стены.
Затем, один за другим пришли беспорядочные звуки сверху - я услышал милицейскую сирену, голоса, репродуктор. Прилетел звук бьющегося стекла, топот. Слышалось множественное присутствие, тут и там проглядывали всполохи света. Я все еще полусидел, наклонив устало голову, только отложил доску да вытянул ноги. Наверху развернулась шумная деятельность. Меня окликали, просили что-то кричать, и я отзывался надломленным, чужим голосом. Будто не хватало мне воздуха, дыхание мое прерывалось, голос слабел.
Голосов, показавшихся мне знакомыми, я больше не слышал, только чужие, мужские, милицейские. Они переговаривались между собой, со мной, я слышал свою фамилию. Порой вместо меня отвечал сдавленным каким-то, потерянным голосом Женек, из другого куска темноты.
Был момент, когда услышал я отчаянный крик:
- Боря!
Этот голос я не мог ни с чем спутать, он принадлежал Маше. Собрав остатки сил, я крикнул в ответ, что нахожусь внизу.
Снова сирены, топот и треск, и наконец увидел я прямой, направленный на себя свет. Полицейские или спасатели, совсем не разбираюсь я в родах их служб, по-видимому отыскали вход в подвал, то ли изнутри дома, то ли снаружи. Я увидел скачущие фонари на стенах, черноту гнилого пола над головой, с пробоями, провалами между мощных бревен-лагов.
Я и вправду лежал в углу фундамента, где сходились две стены и меж рядами старого красного кирпича торчали рваные волны и капли засохшего цемента. Тяжелые черные лаги лежали на боковых опорах фундамента и нескольких несущих кирпичных столбах. Поперек подвала, между столбами, протянута была кирпичная стенка, видимо для того, чтобы разделить подвал на помещения. О ее верхний край я и ударился затылком при падении. И полз потом вдоль стены, до самой боковой опоры. Высота подвала была метра два - довольно высокий подвал.
Пол был грязный, земляной, с горами трухи и мусора. С изодранного потолка свисали обрывки какой-то холщевины, ветоши и старой проводки. Мой путь от места падения можно было проследить по пятнам крови. Ободранное ребро ладони и предплечье кровоточили слабо, однако затылок и спина по-ощущениям были полностью залиты кровью. Посреди подвала зияло квадратное, отороченное трухлявыми бревнами жерло подпола или погреба. Завывания Женька доносились оттуда.
Лестницы в подвал я не видел, ее скрывал от меня кирпичный застенок. Сначала к нам спустились два дородных милиционера с фонарями, к тому времени на меня напала сонливость и я едва обращал внимания на изменения плана. Чуть позже появились два медицинских работника, простоволосые, в каких-то плащевых сине-зеленых куртках нараспашку, то ли новых, то ли изрядно потрепанных, с обжигающими глаз свето-отражательными полосами. Они принесли с собой гремящий пластиковый саквояж-укладку. Один из них, по-моему фельдшер, долго перекрикивался с Евгением, ругался, пока наконец не спрыгнул к нему. Второй, с морщинистым лицом, говорил со мной и немилосердно толкал меня и ворочал, отчего взрывались болью мои нога, затылок и плечо.
Фигура эскулапа то поднималась над подполом выше пояса, то пропадала, когда нагибался он к слабо огрызающемуся Женьку. Сам Евгений не поднимался.
Я расслышал, как врач из погреба сказал милиционеру про шприцы, которыми был усыпано дно. Тот стоял на краю и смотрел, светя фонарем вниз. Женек разумеется не имел отношения к этим шприцам, однако картина должно быть была живописной. Потом врач поднял двумя пальцами нож, словно брезгуя, и передал милиционеру.
Пространство для носилок, у края погреба, расчистили вручную, расшвыряв ногами доски с гвоздями и мусор. Евгения поднимали, удерживая подмышками и за руки. Он мычал и мотал головой. Женек совсем не держался на ногах и даже как будто плохо соображал. Носилки были мягкие, санитарные, какого-то синего дерматиноподобного материала. Евгения положили на них и он поначалу суетился, дергался, но потом успокоился, только издавал всхлипывающие воющие звуки. Кряхтя его унесли.
Потом милиционер, которого видел я в некотором замутнении, подошел ко мне. Он гулко говорил со мной, но я с трудом выхватывал слова, видимо от потери крови. Врач который ворочал меня, успел частично поделиться характером моих повреждений, и я, несмотря на слабость, уловил про потенциальное сотрясения мозга, подозрения на перелом стопы и большую кровопотерю от прокола трапецевидной мышцы спины. Грузный усатый милиционер говорил про ожидание второй машины скорой помощи и я послушно кивал, а потом обнаружил, что это капитан Филинов, тот самый с нашей первой встречи с Азаром. От него я узнал, что тот, с морщинистым лицом врач обработал мои раны и, как мог, остановил кровопотерю.