Страница 49 из 52
Как Мария хотела бы вместо ветерка погладить эту спину, запустить руки под рубашку мужа и нежно ласкать гладкую кожу. Ее ладони уже соскучились по этому теплу.
Мария почувствовала, что больше нет сил воображать желаемое. Ожидаемое. Скоро ли, скоро ли все свершится? Скоро ли он вернется?
Она сама себе отвечала: скоро. Уже скоро.
Мария открыла глаза и уставилась в туман. Теперь даже его густая пелена не мешала видеть то, что она хотела видеть.
От глубокого вздоха грудь поднялась высоко, словно и ее грудь, а не только Лизина, пополнела от беременности. Она положила руку себе на живот. Скоро появится на свет ребенок. Его ребенок. Их ребенок.
Мария то и дело пыталась представить себе неведомого человека, будет он похож на Федора или на них?
Впервые в жизни она так остро ощутила себя половинкой, а не целым существом. Но половинкой не Лизы, а мужа… Только стараниями обоих получается дитя. Она старается.
— Ты как? — спросила Лиза, подходя к ней. — Хочешь? — Она взяла руку сестры и положила себе на живот. — Какой живчик, твой сын. Чувствуешь?
— Сын?
— Конечно. — Лиза отметила, как спокойно приняла сестра «твой». Она лишь заметила — сын. — Кто еще может так пинаться? Думаешь, Федор сомневается, что у него будет сын?
Сердце Марии забилось, словно птица, пойманная в сети беспощадным птицеловом, который ловит и продает певчих птичек любителям. Но забилось оно оттого, что она внезапно увидела Лизу той ночью рядом с Федором, на их с ним постели. Надо же, сейчас, столько месяцев спустя, она допустила до себя это видение, о котором запретила себе думать, отплакав той ночью.
Лиза тоже вспомнила ту ночь, но по-своему. Она до сих пор удивлялась, что когда легла на супружескую перину Финогеновых, вместо жара почувствовала ледяной холод, будто опустилась на ледник, слегка прикрытый соломой. На тот, что в амбаре, в котором хранится масло и мясо все лето.
Она лежала, как охлажденный кусок мяса, а биение сердца заглушало все звуки в доме. Даже если бы кто-то выстрелил у самого уха из револьвера, она бы не услышала, потому что кровь пульсировала в висках с неистовой силой.
А потом он пришел к ней…
Она не рассказывала ничего сестре о своих ощущениях. Незачем…
Церковный колокол прозвонил к вечерней службе. А за окном стало так темно, что казалось, службу давно должны были отслужить.
Она снова увидела ночь зачатия. Этот колокол сейчас прозвучал как гром в ту ночь.
«Иди ко мне… Возьми меня… Полюби меня…» — шептала она тогда.
Он взял ее, он вошел в нее, и весь мир померк.
А потом, когда дыхание их стало ровным, когда, снова луна осмелилась заглянуть в спальню, в которой все еще пахло жаром страсти, Федор повернул к ней лицо и сказал:
— Теперь я знаю точно. Ты родишь мне сына.
Она улыбнулась, не разжимая губ.
— Рожу.
Она в тот миг не сомневалась в этом. Могла ли она сомневаться? Он умело, глубоко вспахал ее поле и щедро засеял семенем.
Они с Марией ждали всходов две недели. Дождались. А если бы нет, то Лиза снова пошла бы к Федору. Но странное дело, уже наутро после той ночи с Федором Лиза не сомневалась, что понесла.
Все остальные ночи до отъезда Мария была с ним. Как будто жаждала восполнить ту единственную ночь, которую не была.
— Ты, Лиза, — говорила она после, — как будто дала мне волю. Я чувствую себя так, словно что-то отпустило. Будто камень упал… С души…
— С чресел, — засмеялась Лиза. — Они у тебя стали свободными…
— Откуда ты знаешь?
— По твоей походке, — хмыкнула она.
— А что в ней такого?
— Да ничего. Но ты теперь ходишь так, будто тебя отвязали. — Лиза захихикала. — А раньше ты ходила, словно опасалась что-то потерять…
Мария хлопала глазами:
— Теперь ты будешь так ходить. Чтобы не потерять…
— Не потеряю, сестра. Я сделаю то, что должна.
— Спасибо, сестра. — Мария наклонилась и поцеловала Лизу в холодную щеку. — Ты такая холодная…
— Весь жар ушел в иные места, — засмеялась Лиза. — Пускай там и будет…
Теперь они обе жили ожиданием скорого конца срока.
23
Они увидели судно на горизонте и сразу почувствовали, что это не к добру. В эти дни пираты беспощадно грабили на море. Каперы разоряли торговые корабли, нападали на побережье. Опасные были времена. Трудно разобраться простому матросу, какая страна против какой воюет, да и купцу тяжело понять.
О войне с Наполеоном заговорили еще летом 1806 года. Федор знал и о том, что был готов договор с французами о мире. Но Александр I уже ударил по рукам с прусским королем насчет войны против Франции. Договор с Францией Россия не подписала.
Поэтому, отправляясь в дальний путь, купцу ничего не оставалось, как перекреститься на дорожку да иконку на шею повесить, чтобы оберегала от врагов.
Он смотрел вдаль и видел, что судно движется прямо на них — резво, так резво, что было ясно: оно не собирается сбавлять ход или уступать дорогу.
Федор приставил к правому глазу подзорную трубу, которая только что висела у него на поясе в кожаном футляре.
— Лево руля! — скомандовал он, его голос подхватил ветер.
Бригантина склонилась на левый борт, Федор не отрываясь наблюдал за маневром чужого судна. Оно взяло вправо. Федор почувствовал отрезвляющий холодок в груди. Он ведь только что предавался сладостным мечтаниям, мысленно перебирая вещички, купленные для новорожденного во всех славных европейских портах Европы и в самой Америке. Купил он кое-что даже на вырост — американскую шляпу, точно такую, как себе, только самую маленькую, какую смог отыскать.
Такую шляпу впервые он увидал в салуне в городе Бостоне, куда привели его местные купцы. Они решили показать ему, как тут пьют виски.
Ох и вечерок был — не забыть до самой смерти, вспоминал Федор. Он пошел туда со всеми матросами, а Алешка Прыткий прихватил с собой флягу с калиновкой и маленький бочонок соленых рыжиков.
Когда выложили они все это на деревянный стол, когда приняли американцы северного напитка, вот тогда-то лальские мореходы и поняли: всю землю обойди — люди везде одинаковы.
Говорили они на смеси языков — английского, немецкого, французского — кто что знал. Но из этих разговоров Федор понял, какая каша в голове у американцев о русских и о России. Понял он, откуда они черпали свои понятия. Из разных придумок, потому что мало иностранных купцов заходило дальше Архангельска и Петербурга, еще меньшее число ступало на московскую землю. Русского языка они не знали, а понять, что на самом деле происходит в русской жизни, мешала фанаберия, как говаривал еще Степан Финогенов, повидавший многих людей из-за моря.
«Со снисхождением они к нам относятся, сынок», — вспоминал он отцовские слова, которые принимал с некоторым сомнением.
А потом, когда сам побывал в чужих странах, убедился, что к русским многие относятся, как к коварным и диким людям.
Он в изумлении открыл рот и уставился на здоровенного американца, который сидел напротив него за столом в салуне, полагая, что не так понял. Но тот на самом деле считал, что русские и китайцы живут рядом и они почти одно и то же.
— Тебе не слишком высоко? — Американец кивнул на стул, на котором сидел Федор. В глазах его, уже подернутых пеленой тумана от виски и калиновки, светилась искренняя забота.
Федор огляделся.
— Да нет. Хорошо сижу. До штофика достаю. — Он дружелюбно засмеялся, предлагая не беспокоиться о нем.
— Но вы, русские, обычно сидите на низких скамеечках или на полу. Я знаю! — Американец подмигнул. — Хочешь? Составлю тебе компанию.
Федор и глазом не успел моргнуть, как новый приятель, с которым они только что договорились о партии буйволиной кожи, скользнул на пол. Над столом больше не было видно могучей груди в клетчатой рубахе и кожаном жилете. А только голова с потным от усердия в напитках лбом. Он дергал Федора за руку.
— Ну же, иди сюда. Не смущайся. Мы самый гостеприимный на свете народ.