Страница 9 из 16
организации собрал бы все бумаги и сложил в папку, чтобы вернуться к ним позднее. Если
бы я так сделал, на моем столе было бы пустое место. Пустое место – признак вертикальной
организации, даже, скорее, ее неопровержимое доказательство.
Я, безусловно, ничего подобного не сделал. Я оставил недописанное письмо и другие
материалы на столе. На самом деле даже не на столе, а на слое других начатых проектов,
рассыпанных по поверхности, – недопроверенных письменных работ, недописанных лекций,
недочитанных брошюр и т. п.
Я человек горизонтальной организации. Я люблю когда рабочие материалы разбросаны
по поверхности стола, ведь так они подвигают меня к продолжению деятельности. Положить
бумагу в папку означает попрощаться с ней навсегда. И проблема не в том, что я ее не найду
(хотя такое тоже случалось), а в том, что и искать не стану. Я по своей природе просто не
способен открыть шкаф для документов, выудить оттуда папку с незаконченным проектом и
вернуться к работе над ним.
Можно было бы предположить, что с появлением компьютера эта проблема решится
сама собой, но этого не происходит, в чем мы убедились в предыдущей главе. Человек
горизонтальной организации оставляет все на рабочем столе компьютера, который со
временем оказывается так же завален, как реальный рабочий стол. Как я уже объяснял, когда
такой человек, как я, открывает электронную почту, он способен воспринимать только то,
что находится в папке «входящие». Если он создаст папку «срочные дела», то вскоре про нее
забудет и больше никогда не откроет.
Я сам использую шкафы для документов. Там хранятся (1) завершенные проекты, к
которым я не собираюсь возвращаться, (2) все, что и выкинуть неудобно, и читать особо не
хочется. Допустим, ваша коллега присылает вам свою недавно изданную длинную и
скучную работу. Человек черствый и равнодушный отправил бы ее прямиком в корзину, но я
не таков, к тому же я знаю, что при следующей встрече мне придется ей соврать. А вот если
положить статью в шкаф для документов, можно будет сказать: «Да-да, ваша статья лежит у
меня в папке для летнего чтения». Вы действительно можете завести отдельную папку,
написать на ней «прочесть этим летом» и положить туда статью. Так что вы даже не соврете,
хотя вероятность того, что вы прочтете ее этим летом (или любым другим летом, осенью или
зимой) близка к нулю.
Мой рабочий стол определенно навлечет на себя много критики от приверженцев
вертикальной организации, таких как Салли Аллен. Такие люди уверены, что стол,
заваленный толстым слоем бумаг, – признак неорганизованности. Но это не так. Это все
равно что, взглянув на скрючившегося в попытке пристроиться к вышеупомянутой
подставке левшу, судить, что у него нарушена координация движений. Он всего лишь
оказался в ситуационно невыгодном положении. С теми же сложностями сталкиваются и
люди горизонтальной организации. Весь мир заточен под вертикалов, которые управляют
всем посредством шкафов для документов. Все, что остается горизонталам, – это рабочие
столы, крышки шкафов для документов, близстоящие стулья и пол. Если бы кто-нибудь как
следует поразмыслил и придумал толковую систему хранения и поиска документов для
горизонталов, мы стали бы такими же организованными и аккуратными, как все.
И вот мое предложение. Вместо рабочего стола я хотел бы иметь в своем кабинете
огромный вращающийся поднос, как на больших круглых столах в китайских ресторанах.
Это такая круглая платформа, которая занимает большую часть стола, оставляя место только
для тарелок по краям. На платформу выставляются различные блюда, а чтобы всем было
удобно их пробовать, платформа вращается (не быстро, иначе вы рискуете изгваздаться
соусом).
Для моего кабинета подошла бы такая штука диаметром пятнадцать футов. На этой
платформе я разложил бы всю свою жизнь. Я разделил бы ее на секторы и распределил их по
алфавиту. Не дописав письмо в клинику, я бы просто крутанул платформу до похожей на
кусок пиццы секции и сложил бы туда все материалы. (Наверное, в секцию под буквой «М»
– медицина, или «К» – клиника, или «П» – письмо, или «Н» – незаконченное, или «О» –
огорчительное. Если б у меня была такая платформа, уж я бы наловчился правильно
выбирать секции.)
Разложенные на платформе проекты постоянно требовали бы моего внимания,
какового ни за что бы не удостоились, лежа в папках. И при этом все было бы разложено не
менее аккуратно, чем у вертикалов.
Понято, что в моем кабинете шестнадцать на шестнадцать футов пятнадцатифутовая
платформа занимала бы практически все пространство. Я вспоминаю старые фотографии из
клубов любителей моделей железных дорог, где вся комната занята миниатюрными
городками, ландшафтами из папье-маше, а повсюду вокруг пути. Оператор, нагнувшись,
скрывается подо всем этим и появляется уже где-то посредине конструкции. Поскольку
кабинет у меня квадратный, а платформа будет круглая, стул, скорее всего, будет находиться
в одном из углов. Войдя, я бы так же подныривал под платформу и вылезал бы в углу,
готовый к не менее эффективной и упорядоченной деятельности, чем любой адепт
вертикальной организации. Я бы даже готов был носить джинсовую кепочку, как те
операторы игрушечной железной дороги, что, впрочем, для нормального функционирования
системы не обязательно.
Глава седьмая
Пособничество врагу?
Сотрудничество с людьми, не подверженными прокрастинации, – возможно, лучший
способ ее преодолеть. И, конечно, такие люди нам, прокрастинаторам, не враги. Напротив.
Из-за нас они треплют себе нервы, и очень часто не без причины. Их методы работы кажутся
нам странными, неоправданными и даже опасными. Но когда приходит время работать на
результат, такие люди оказываются полезнее любых будильников, хотя выключить их,
конечно, значительно сложнее. Я написал несколько работ в соавторстве с
непрокрастинаторами, и все, как правило, проходило весьма успешно. В 1980-х мы с моим
покойным другом, блестящим логиком Джоном Барвайзом, написали книгу. Барвайз работал
по следующей схеме: понять, что именно он хочет написать, набросать план и работать, пока
все не будет готово. Откуда он взял такую чудну́ю схему, я не знаю, но он предполагал, что
главы, которые должен был написать я, будут готовы примерно в те же сроки, что и его. Это
стало испытанием для нашей дружбы, но на сроках сдачи книги отразилось весьма
положительно. Эффективность метода Барвайза стала для меня откровением, и я серьезно
решил, что надо брать с друга пример, – но ничего из этого не вышло.
Много лет назад я придумал ток-шоу на радио – «Философские разговоры». Сама идея
мне очень нравилась, но я, конечно, не пошевелил и пальцем ради ее воплощения. Однажды
я поделился ей со своим другом Кеном Тэйлором. Как и я, Кен – член кафедры философии
Стэнфорда, как и я, он высоко ценит возможности радио. Мы оба увлечены философией
языка. Но во многих других аспектах он полная противоположность и мне, и большинству
других философов. Он настоящий, первостатейный, не ведающий прокрастинации
предприимчивый делец. Не успел я и глазом моргнуть, а он уже стребовал с университета
деньги на пилотный выпуск ток-шоу и участие в конференции работников общественного
радио. Мы получили средства, сделали пилот и отправились на конференцию, где принялись
подлавливать программных директоров и втолковывать им нашу гениальную идею. Они, как
правило, смотрели на нас как на умалишенных и объясняли, что даже аудитория
общественного радио не будет в течение часа слушать, как философы обсуждают свободу
воли, бытие Бога, нигилизм или реальность чисел. Я был обескуражен и готов сдаться. Но