Страница 19 из 27
2. «Да, очень важную, – сказал я, – но ведь показал это уже и сам Ксенофонт в своих Симпосиях{123}, сократическом и персидских. Если же мы пожелаем сами продолжить рассмотрение, то, по-моему, первое условие приятности вопроса состоит в том, чтобы ответ на него был легок для вопрошаемого, то есть не выходил за рамки его опыта. Людям тягостно, если их спрашивают о том, чего они не знают, так же, как если бы у них потребовали того, чего они дать не могут, и они вынуждены либо отказаться от ответа, либо отвечать наугад, смущаясь и рискуя обнаружить свое незнание; если же ответ не только легок, но и заключает в себе нечто изысканное, то он доставляет особое удовольствие отвечающему. Изысканными же являются те ответы, которые заключают в себе нечто такое, о чем многие не знают и не наслышаны, а говорящий владеет этим предметом, например относящимся к астрономии или диалектике{124}. Ведь каждый получает удовольствие от
как сказал Еврипид, и не только в своей повседневной деятельности, но и в разговоре. Люди рады вопросам, касающимся того, что они знают и знание чего они не хотят оставлять в неизвестности. Так, путешественники и мореплаватели охотно отвечают на вопросы о далеких землях и чужих морях, о нравах и обычаях иноплеменных стран, описывают местности и морские заливы, находя в этом какое-то отрадное возмещение понесенных ими трудов. Вообще нам приятно, когда нас спрашивают о том, о чем мы склонны рассказать и без чьей-либо просьбы, когда мы видим, что наши рассказы вызывают интерес, тогда как нам даже трудно было бы воздержаться от них, даже опасаясь утомить слушателей. Очень свойственно такое болезненное стремление поговорить бывает путешественникам. Но более сдержанные среди них ожидают, чтобы их порасспросили о том, что они и хотели бы рассказать, но стесняются говорить о собственных своих деяниях и претерпеваниях. Правильно, значит, поступает Нестор{126}, когда, зная честолюбие Одиссея, говорит ему:
Ведь тягостно слушать тех, кто, похваляясь, расписывает свои успехи, без того чтобы его вызвал на это кто-либо из окружающих. Всегда рады таким вопросам участники посольств и политических выступлений, приведших к значительному успеху. Поэтому завистники и недоброжелатели избегают задавать такие вопросы, а если их поднимает кто-либо другой, то вмешиваются в разговор и стараются направить его в другую сторону, не желая допустить повод к возвеличению рассказчика. И задать рассказчику именно такой вопрос, ответ на который нежелателен его врагам, значит оказать ему любезность.
3. Но вот Одиссей говорит Алкиною{127}:
и Эдип обращается к хору{128} с такими словами:
а Еврипид высказывает противоположное мнение:
однако это относится именно к спасшимся, а не к находящимся еще в трудном положении. Поэтому надо вообще остерегаться расспрашивать о бедственных событиях: тяжело ведь вспоминать о неблагоприятном исходе судебных дел, о потерях детей, о неудачах в сухопутных или морских торговых предприятиях. Напротив, если кто успешно выступил публично, или получил выражение благосклонности от царя{130}, или, застигнутый в море вместе с другими бурей или нападением разбойников, счастливо избег общей опасности, то ему доставляет удовольствие и много раз выслушивать вопрос об этом, и он не может насытиться воспоминаниями, повторяя этот рассказ. С удовольствием отвечают люди и на вопросы о благоденствующих друзьях, об успехах детей и ученье, об успешных выступлениях в суде, о дружеском расположении царей. Охотно распространяются также о некрасивых поступках, судебных поражениях и всяческих неудачах своих врагов и зложелателей те, кого об этом спросят; сами же начинать такой разговор стесняются, опасаясь навлечь на себя обвинение в злорадстве. Любезностью будет заговорить с охотником о собаках, с болельщиком о гимнастических состязаниях, с влюбленными о красавцах. Человек, преданный набожности и обрядности, любящий поговорить о вещих снах и о том, как ему помогли священные процедуры, предчувствия и вещания оракулов, будет рад, если задать ему относящийся к этому вопрос. А старикам, готовым говорить по всякому поводу, хотя бы и не к делу, доставит удовольствие любой вопрос, идущий навстречу этой их склонности.
как умер Атрид? где был Менелай? вероятно, его не было в ахейском Аргосе?
Задавая сразу несколько вопросов и тем предоставляя возможность ответить длинной речью, он угождает собеседнику{132}, тогда как иные, до крайности сокращая вопрос и вынуждая такой же краткий ответ, отнимают у беседы то, что для стариков всего приятнее. Вообще, кто хочет доставить удовольствие, а не огорчение, должен задавать такие вопросы, ответ на которые вызовет у слушателей не порицание, а похвалу, не возмущение или негодование, а благорасположение и уважение. Таковы соображения, касающиеся задаваемых вопросов.
4. От насмешек же должен вовсе воздержаться тот, кто не может соблюсти должную осмотрительность и проявить понимание обстановки: ведь подобно тому как на скользком месте достаточно слегка задеть кого-нибудь мимоходом, чтобы свалить его с ног, так и за вином нам легко поскользнуться, затронув в речах что-нибудь неподобающее. Подшучиванье иной раз сильнее задевает, чем брань, – одно мы рассматриваем как непроизвольно вырвавшееся под действием раздражения, а другое ставим в вину как умышленную или злонамеренную обиду. Вообще у нас может вызвать гнев скорее разговор с острословами, чем с бесхитростными болтунами{133}, и особенно обидна насмешка, если за ней скрывается нечто заранее обдуманное. Кто попрекает человека, назвав его торговцем соленой рыбой, тот попросту выразит пренебрежение к его ремеслу; а кто скажет: «Знаем, что ты локтем нос утираешь»{134}, – добавит к этому издевку. Так, Цицерон, когда некий Октавий, считавшийся африканцем по происхождению, в суде сказал, что плохо его слышит, заметил: «А ведь уши у тебя не без отверстия»{135}. А Мелантий, осмеянный комедиографом{136}, сказал: «Ты возвращаешь мне то, что я тебе не давал». Острота насмешки сообщает длительность ее действию, как зазубрина на стреле, и чем больше она забавляет окружающих, тем больше уязвляет того, против кого направлена: восхищаясь сказанным, слушатели как бы присоединяются к содержащемуся в нем поношению: ибо насмешка – это, согласно Феофрасту, видоизмененный выговор за допущенную ошибку{137}. Поэтому каждый присутствующий от себя мысленно добавляет то, что явно не высказано, но ему кажется достоверным. Феокрита как-то остановил на улице человек, о котором ходила слава как о ночном грабителе, задав ему вопрос, не отправляется ли он на званый обед. «Да, – ответил Феокрит, – но я там останусь и ночевать». Случившийся рядом прохожий, услыхав такой ответ, одобрительно рассмеялся, подтверждая тем самым основательность этого остроумного намека. Так и всякий насмешник как бы косвенно призывает окружающих сочувственно присоединиться к содержавшемуся в его словах уязвлению. Но вот в прекрасном Лакедемоне{138} одним из предметов обучения было умение шутить не обижая и выслушивать шутку не обижаясь; если же кто возражал против метившей в него шутки, то шутник немедленно умолкал. А разве нетрудно найти шутку, приятную для вышучиваемого, если и сделать шутку необидной требует немалой воспитанности и вдумчивости?{139}
123
…сам Ксенофонт в своих Симпосиях… – Речь идет о «Пире» Ксенофонта; сочинение, специально посвященное персидским пиршественным обычаям, нам неизвестно. Сведения об обычаях персов, в том числе и пиршественных, находим в «Киропедии». Ср. далее в этом вопросе (с. 85) образцы подобающих шуток, взятые из Ксенофонта.
124
Диалектика – здесь: одна из преподававшихся в философских школах дисциплин, имевшая своим предметом искусство построения рассуждений с помощью определенных приемов – индукции, диэрезы и пр. (Альбин. Учебник платоновской философии, IV–VII).
125
TGF, E., Fr. 183.
126
Правильно, значит, поступает Нестор… – Речь идет о похищении Одиссеем и Диомедом чудесных коней фракийского царя Реса (Ил. X 544–545). У Гомера, однако, вопрос Нестора вызван не желанием поощрить честолюбие Одиссея, заставив его рассказать о подробностях похищения, а нетерпением узнать эти подробности самому.
127
…Одиссей говорит Алкиною… – Приведенные слова Одиссея предваряют его рассказ о перенесенных бедствиях (Од. IX 12–13).
128
…и Эдип обращается к хору… – Обмолвка Плутарха: в трагедии «Царь Эдип» (510) с такими словами хор обращается к Эдипу.
129
TGF, Е, Fr. 133.
130
…выражение благосклонности от царя… – Слово βασιλεύς («царь») употреблено здесь, скорее всего, расширительно, как обозначение верховного правителя вообще. Известно также, что слово βασιλεύς применялось к императорам начиная с Августа.
131
Сын Нелеев, скажи… – У Гомера Телемахом движет не желание поощрить старческую разговорчивость Нестора, но стремление узнать о судьбе спутников отца (Од. III 247). Трактовка Плутарха, как и во многих других случаях, вольная.
132
…он угождает собеседнику… – Речь, видимо, идет о Телемахе.
133
…у нас может вызвать гнев скорее разговор с острословами, чем с бесхитростными болтунами… – В греческом тексте после слов διαλέγεσθαι τοϊς (здесь «разговор с…») лакуна. Переводчик принимает конъектуру άστεϊζομένοις.
134
Знаем, что ты локтем нос утираешь. – Та же поговорка у Диогена Лаэртского (Д. Л. IV 46). Евстафий так объясняет смысл поговорки: у представителей этого ремесла руки всегда были испачканы и пропитаны стойким запахом (Eust. 723, 9).
135
…уши у тебя не без отверстия. – Макробий уточняет: эта шутка – намек на происхождение Октавия, поскольку обычай прокалывать уши есть у африканских народов (Macr. Sat. VII 3, 6).
136
…Мелантий, осмеянный комедиографом… – Аристофаном (Мир, 804; Птицы, 151).
137
…насмешка (σκωμμα) – это, согласно Феофрасту, видоизмененный выговор за допущенную ошибку. – Ср. у Аристотеля: «Насмешка – это своего рода поношение» (Никомахова этика, 1128 а 30). По мнению Аристотеля, некоторые насмешки следует запретить в законодательном порядке, подобно тому как запрещены некоторые поношения (там же). Феокрит – FHG II 87.
138
Но вот в прекрасном Лакедемоне… – Об этом же – Плутарх. Ликург, 12.
139
…сделать шутку необидной требует немалой воспитанности и вдумчивости? – У Цицерона сказано: удерживаясь от обидного острословия, говорящий не только щадит достоинство другого человека, но и соблюдает свое (Об ораторе, II 221).