Страница 7 из 51
-- Мсье, позвольте заметить, что водка - очень серьёзный напиток и требует к себе внимательного отношения. Не желаете заказать мясное горячее блюдо? У меня тут были туристы из России. Они сумели выпить почти все мои запасы водки и кушали много мяса горячего. Я думал, что придётся вызывать "Скорую помощь", потому что любой другой бы уже умер от алкогольного отравления. Но они сами ушли и вели себя очень прилично. Даже не шатались
-- Хорошо. - кивнул. - Есть что-нибудь готовое? Чтобы не ждать. Дежурное блюдо имеется?
-- Конечно, мсье. Гуляш по-фламандски, мясо, картофель, овощи.
-- Только быстро!
Сделал заказ на кухню. Быстро подали. Всё это время Тамм сидел, задравши голову на фото.
-- Наливай! - кивнул он. - Есть ржаной хлеб?
-- Нет, мсье, нет. Только белый.
-- Кусок.
Налил стакан водки по нижнею каёмочку, стопку водки, подвинул ему, хлеб на тарелочке.
Тамм положил кусок хлеба на рюмку. Встал, перекрестился на католический манер, слева направо, посмотрел снова на фото, показалось, что слёзы блеснули в уголках глаз, выдохнул и одним залпом выпил стакан водки.
Никто на него не обращал внимания, даже те, кто сидел неподалёку.
Сел на табурет, охватив голову руками. Я пододвинул ему тарелку с горячим.
Он начал жадно есть.
-- Хлеба! - резко попросил он.
Я потянулся снять хлеб со стопки с водкой.
-- Не трогай! Другой кусок!
Подал ему. Отошёл обслуживать других клиентов. Конечно, мне хотелось быть рядом с ним. Но, увы и ах.
Когда я снова подошёл к нему, спросил, не нужно ли чего ещё. Он попросил ещё порцию гуляша.
-- Налей мне порцию водки. Но в стакан.
В мерный стакан, потом в стакан. "Один дринк" -- 30 миллилитров. В Англии - это 25, во Франции - 45.
Он поднял стакан чуть выше головы, как бы чокаясь с изображением. Выпил, закусил. Я протирал кружки полотенцем.
Поднял на меня глаза.
-- Вы знаете, кто на фото, где она сделана и когда?
-- Нет, мсье. Но она вам дорога, судя по вашей реакции.
-- На фото... -- он сделал глубокий вдох, загоняя рыдания внутрь. - Фотография сделана двадцать второго июня две тысячи седьмого года. В Афганистане в долине Сангин провинции Гильменд. А на следующий день, двадцать третьего июня, двое с этой фотографии, -- он снова сделал глотательное движение, загоняя слёзы внутрь, махнул пальцем, мол, налей. -- в результате ракетной атаки погибли сержант Калле Торн и младший сержант Яако Карукс. Еще четверо получили ранения - двое из них тяжелые, они так и остались калеками.
Я налил. Он снова махнул.
-- Вот, что значит для меня эта фотография.
Я вышел в зал, собрать посуду, принять заказ, протереть столики, поставил в окно кухни грязную посуду, подошёл к фото, как будто впервые её увидел.
Налил Тамму порцию. Протянул.
-- За счёт заведения. Я увидел, что вы там, на фотографии, только моложе и небритый.
-- Да. - кивнул, выпил. - Я. Вы правы. Моложе, полный идеалов. Идиот! Не так, конечно, как в 1995. Но, всё равно. Наивный, полный иллюзий, идеалов. Считал, что спасаю мир, планету от террористов. А сейчас эти террористы пришли в Европу под видом беженцев, и европейцы аплодируют им. Парадокс жизни. Вот и спрашивается, за, что воевал я сам, и за что погибли они? - он снова поднял глаза на фотографию.
-- Мсье, это политика. - поддержал разговор я.
-- Да. Политика. Давным-давно я воевал в Чечне.
Я поднял удивлённый взгляд на него.
-- Да-да. Воевал в России. Там тоже были исламские террористы, арабы. Но в Европе твердили, что в Чечне - рост национального самосознания и нужно помогать партизанам против русских войск. И помогали всем миром. Помогали теорристам. Но там их сумели победить. Но они пришли в Европу. В Чечне у меня не было потерь. Чего не скажешь про Афганистан.
-- Мсье желает ещё заказать горячего? - поинтересовался я.
Он подумал.
-- Давай рыбу. Мяса уже достаточно.
-- Кофе?
-- Давай кофе. Сделаю перерыв. - было видно, что подполковника "развозило".
Кофе, так кофе. Медленно потягивал огненный крепкий, какой смог сделать, напиток без сахара, кивнул на бутылку водки.
-- Вы пьёте коньяк, который не сделали во Франции? Или шампанское?
Я усмехнулся в ответ.
-- Это невозможно, мсье. Это не коньяк и не шампанское. Это нечто в бутылке, которое так называется. Но их нельзя отнести к этим благородным напиткам.
-- Согласен. То же самое с водкой. Она может быть только русской. Всё остальное, как правильно заметили, некая субстанция бутылке с надписью "Водка". Пусть даже она и будет казаться и мягче, даже с какими-то парфюмированными отдушками, Но это не та водка, которая есть в классическом исполнении. Даже водка, выпущенная во Франции, Америке по старинным русским рецептам, и то, уже не то. И это не просто смешать воду и спирт. Это будет не водка, а просто водно-спиртовая смесь, но не водка. В ней нет поэзии, души.
-- Чего? - переспросил я.
-- Ничего. - устало махнул он. - Проехали. Забудьте. Вам не понять. - помолчал. - Вот, фотография сделана 22 июня. Что это дата говорит для вас?
Я закатил глаза к потолку, тщательно делая вид, что вспоминаю.
-- Вряд ли что-нибудь эта дата говорит мне.
-- Это дата начала войны Гитлера с Россией. Она тогда называлась Советским Союзом.
Я резко отреагировал:
-- Мсье знает, когда Гитлер напал на Францию - мою Родину?
-- Нет. Мсье не знает. - Тамм отрицательно покачал головой.
-- Десятого мая одна тысяча девятисот сорокового года. Нас в школе учили. Сейчас в школах не учат. Вообще забыли ту войну. Ну, было когда-то. Было и прошло. Кто сейчас вспомнит про столетнею войну.
Тамм покачал головой.
-- Тогда была первая попытка организовать первый ЕС. Германия, во главе с Гитлером. Неплохо получилось же! Минимум сопротивления. Заводы потом работали на экономику Германии. На войну против Советского Союза. Сейчас ЕС, НАТО. Все работают против России. Модернизация. И все довольны. Население занято на производстве. Не лезет в политику. Нет сопротивления. Антиглобалисты объявляются нигилистами, отщепенцами, сумасшедшими. Примерно также как и русские, которые не идут в кильватере.
-- Вы же не русский. - пошёл на провокацию я. - Отчего же вы так печётесь о них? Если я не ошибаюсь, судя по вашей форме и нашивкам на ней, вы из Эстонии. Так?
-- Правильно. Я не этнический русский. Я - эстонец. И горжусь этим. Но родился в СССР. И считаю своей Родиной не просто маленькую республику, а огромный, великий Советский Союз! Да, тогда не было красивых обёрток как за границей. Вы же не из Бельгии? У вас акцент иной.
-- Я из Франции. Француз. И живу не так давно здесь.
-- Отчего же здесь, а не на Родине у себя?
-- Решил попытать счастья.
-- Понимаю. У соседа и трава зеленее и вода мокрее. - он явно наступал, и это хорошо.
-- Да. Мне так казалось. - я кивнул, еле сдерживая улыбку.
-- И как? Получилось?
Я отрицательно помотал головой.
-- Немного не так. Хоть и язык одинаковый с небольшими вариациями. Вроде и думают также. Но не то. Местные - иные. Немного, но другие. Но я не жалуюсь. Меня много устраивает и нравится. И, видите, я разговариваю с вами откровенно. Аборигены про себя ничего не говорят. Скоро я стану полностью как все и буду только кивать и улыбаться.
-- Отчего не едете домой?
-- У меня кредитов, во! - я чиркнул себя по горлу ногтём большого пальца руки.
-- То есть поехали за мечтой, а напоролись на скрытый риф?
-- Примерно так. Но я не теряю надежду!
-- Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сёстрами. Как в семье, бывают, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлоё жизни. А сейчас Эстония... Побирушка. А сейчас... люди уезжают. Вся промышленность останавливается. И армия... вся армия - это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить как Германии, Франции, Бельгии! А мы живём как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.