Страница 38 из 80
- Значит, тебе не составит труда стать в позу покорности, пока мы будем разговаривать?
- Не составит. – Это действительно оказалось не сложно. Скользнуть холодными ладонями по скрипучей обивке кожаного дивана, рискуя разорвать платье, вздрогнуть от легкой боли в соприкоснувшихся с полом коленях и не мучиться выбором, куда же спрятать руки и скрыть дрожь в напряженных пальцах – просто произвольно умостить их поверх бедер. Отвести плечи назад грациозным движением, уже автоматически – так кажется, что ты расслабляешь напряженные позвонки, а не пытаешься выглядеть соблазнительно в глазах своего тирана. О том, как я выглядела, я в тот момент совсем не думала. Его ладонь по-хозяйски легла на мое плечо, разворачивая к себе. Я сделала это, как и было положено, не вставая с колен и не протестуя. Сегодня победитель был только один, и любая попытка противостоять или возмутиться была обречена на провал.
- Я хочу, чтобы ты знала: я не планировал того, что произошло. Ситуация вышла из-под контроля. Я бы не позволил никому из них тебя обидеть.
Я кивнула. Не планировал так не планировал. Стал бы оправдываться, если бы это было спланированной акцией? Мне сейчас все равно. Даже если это и вправду случайность, я прекрасно поняла альтернативный вариант развития событий.
- Ты понимаешь, почему это произошло?
Я все понимала. Мне хотелось перечислить причины, загибая пальцы, но протокол требовал сохранения основной позы, если не было озвучено обратного.
- Я одна. Грубо говоря, бесхозная. Я нижняя. И я нарушила эти правила. Тебе не стоило ссориться с гостями, они правы. – А еще я не могу озвучить того, что думаю: ты решил похвастаться властью перед своими неадекватными приятелями, которым плевать на этику. Ты сам хотел, чтобы я с этим соприкоснулась.
- Юля, давай без излишнего трагизма и жалостливых эпитетов. Ты же сама не хочешь моей нежности…
- Это точно.
- Сколько бы я тебя ни качал на руках и ни кормил шоколадом, суть от этого не изменится. Ты знаешь, как я хочу быть с тобой. К сожалению, мои методы и желания останутся прежними!
- Я думала, ты просто хочешь. Обычно методы в таких случаях теряют свое значение…
Я безумно устала. Настолько, что пытаться разобраться в чужой одержимости сейчас было равносильно выстрелу в висок. Сконцентрировалась на черной коже его туфель и не понимала, почему все еще держу себя в руках, а не обнимаю его колени в безотчетном порыве, заливая модельные оксфорды своими слезами. Может, потому, что мне только что дали понять: я не получу ни капли ласки за свои горькие слезы. Мне придется ее теперь вымаливать иными способами… сгорать каждый день, теряя силы… какие силы? Их нет и больше не будет. Ты проиграла. Так хочется уснуть и не просыпаться, тебе не нужно сражаться против самой власти, воплощенной в его обличии. Нет… тебе все еще мало! Тебе показали не все «прелести» этой раздавливающей тьмы. Ты все еще ждешь, сжавшись в спинку кресла пустого кинозала, рассыпая попкорн, что режиссер этого триллера все-таки оставил последние минуты фильма не на титры, а на хеппи-энд... Ты следишь за линией прокрутки и понимаешь, что обречена. Времени не остается даже на титры…
Он знает тебя настоящую. Уязвимую и опустошенную, готовую раствориться, рассыпаться на прозрачные капли вместе со слезами. Тебе не удастся выпустить эту боль таким образом – он не примет от тебя этот дар капитуляции, позволит ей вернуться обратно и уничтожать тебя снова и снова. До тех пор пока ты окончательно не упадешь к его ногам без возможности поднять голову… Минуты съедают невысказанные слова. У вас впереди часы этого убивающего молчания, целые дни и вечность – и впервые бессмертие кажется не божьим даром. Некуда отступать. Изначально неравный бой без права выстоять.
Я согласно киваю. Мне хочется закричать, срывая связки – но умолять не прекратить этот ужас, а просто не убивать нас неотвратимостью.
- Никто не будет об этом знать. Никто не посмеет даже посмотреть на тебя без моего разрешения. Я никогда не сделаю тебе плохо! Просто согласись и оставь это в прошлом. Мы же оба устали от подобного.
Я устала, а он прав. Мне хочется ему поверить. Реальность утекает, как песок сквозь пальцы, я перестаю разбирать его слова.
- Ты всегда можешь со мной поговорить… я даже буду на этом настаивать. Я не допущу, чтобы ты страдала. Больше никогда…
Она рушится окончательно, моя вселенная, не выдержавшая такой атаки. Тяжелый металл. Хард-рок. Реквием по моей свободе. Сглатываю слезы, не понимая, почему в его голосе тревога… может, аккорды тяжелой музыки напугали его так же, как должны были меня? Я настолько убита и уничтожена, что даже не понимаю, что это был телефонный звонок, и он ведет разговор с собеседником, которого я не слышу. Мне знаком этот тщательно завуалированный испуг, волнение, растерянность и что-то еще…
- Вы куда смотрели? – этот голос может убить своим нулевым градусом, я знаю это как никто. – Меня не интересует, как это произошло. Ирина Константиновна, вы куда смотрели?
Что-то выдергивает меня из безрадостной мглы моего нового жизненного этапа. Не смогла нырнуть в его засасывающую пропасть? Не смогла удержать извечную женскую сущность, заложенную в генах необходимость согреть, успокоить, снять боль нежностью? Все равно как, даже если этот человек почти сломал твою жизнь?..
- Если с моим сыном что-то случится, вы…
Она вздрагивает последний раз, моя персональная бездна, перед тем как разжать свои удушающие тиски и поглотить меня окончательно. Я не отдаю себе отчета в том, что делаю. Просто тянусь к его подрагивающим пальцам, и тьма расступается перед уставшими глазами, когда он буквально впивается в мою ладонь, а мне неуместной морзянкой передается его дрожь, сообщая то, чему не должно быть места в мире этой боли и ненависти:
«Умоляю, держи меня крепче!..»
Мне некогда разбираться, что же это – игра сознания или ментальный крик о помощи. Я сжимаю пальцы, накрывая его руку второй ладонью, чувствую, как на поверхности кожи в месте соприкосновения пляшут согревающие искры, словно сшивая нас воедино через одно касание.
- Что произошло? – тепло в моем голосе согревает меня же саму. Я не осознаю, что делаю в этот момент. Я просто не смогла пройти мимо чужой боли. Пусть даже после меня уничтожат и раскатают по асфальту, сейчас это теряет свое первостепенное значение.
- Данил в больнице… Разбилось стекло… Потеря крови…
Мне достаточно. Я встаю с колен, забывая напрочь обо всем, что имело место быть всего лишь полчаса назад. Сознание не помнит, что я должна спросить на это разрешение.
- Поехали.
Таким мужчинам незнакома растерянность, но я не осознаю, что вижу именно ее. Улыбаюсь и не понимаю, что моя горячая ладонь ложится поверх его скулы:
- Едем. Все будет хорошо. Ты же мне веришь?..
Я не помню ничего. Мне даже все равно, что Лавров пытается непроизвольно закрыться, пока мы садимся в автомобиль. Ему простительно, а меня сейчас ничто не в состоянии выбить из колеи. Возможно, именно его растерянность - мой спасательный трос в этот момент. У меня два варианта – тонуть в собственной агонии дальше или немедленно переключиться на что-то иное. Примечательно, что мысль о том, что я таким участием и сопереживанием пытаюсь заработать себе дивиденды и аннулировать адскую сделку, даже не приходит мне в голову. Мне все равно. Автомобиль несется через ночной город на предельной скорости, а я стучу по кнопкам телефона.
Няня давно уложила Еву в постель. Мне так хочется услышать мою малышку, но я прошу не будить ее. Сбрасываю звонок и не спешу расставаться с телефоном – если мои руки будут ничем не заняты, я не удержусь от желания вновь накрыть его ладонь своей. Стоит нам подъехать, как у Лаврова начинается явная паника. Что же, его трудно за это осуждать. Я могу остаться в автомобиле. Я могу вызвать Бориса и уехать домой. Почему же я просто уверенно иду следом, даже не заметив протянутой руки водителя, когда пытаюсь выйти из машины? Рассудок не подчиняется заданному шаблону. Сущность ангела-хранителя живет в каждом из нас, и нужна малость, чтобы она пробудилась, молчаливый призыв того, для кого сейчас одно твое прикосновение - весь мир. Меня не тащат и не подталкивают в спину, лишь ненавязчиво ведут за собой крепкие нити нашего ментального единения, которое не исчезнет уже никогда. Почти восемь лет, семь из которых я пребывала в полной уверенности, что его нет в живых, не разорвали этой тесной связи. Вряд ли ей найдут пояснение экстрасенсы и парапсихологи, она просто есть – пульсацией крови в моих сосудах, взлетами эйфории и провалами в моем сознании, поцелуями и ударами на моих щеках. Я слишком разбита и одновременно воодушевлена тем, что кому-то сейчас нужна - дополнительным дыханием, источником тепла и… об этом «и» я сейчас не могла думать. Прохладный ветерок обдал мои плечи, словно пытаясь остановить, вернуть на землю или хотя бы запустить мои мысли в меркантильном направлении. Все было тщетно. Боль этого мужчины не была соизмерима с моей, но я все равно, словно мотылек в огонь, летела навстречу, готовая держать собственного тирана за руку до последнего. Я не знала, куда иду, мне не пришло в голову спрашивать дорогу у медперсонала клиники. Кажется, я просто чувствовала и знала наверняка, что именно происходит и где я найду Лаврова. Даже, оказавшись в широком холле предположительно пятого этажа медкомплекса, не удивилась, оглядываясь по сторонам. Когда я его заметила, не вздрогнула от страха, как ожидалось ранее; мои эмоции словно замерли, застыли в неведении, уступив дорогу импульсивности. Шагнула навстречу, не замечая любопытных взглядов медсестер, бесстрашно встретив его потемневший взгляд, в котором просто застыло отчаяние. Инстинкты все решили за меня, сейчас поглаживания и успокаивающие слова были неуместны.