Страница 58 из 134
Это оказался барон. Он сидел в клеенчатом кресле, положив ноги в сапогах на край стола, и при лунном свете дул себе на ногти.
Отец испугался куда меньше моего. Он пожелал барону доброго утра и извинился за то, что мы в одних носках, просто мы не хотели шуметь.
Барон предложил нам сесть. Он в последнее время страдает бессонницей.
Отец сказал, что прекрасно его понимает.
Они снова замолчали, а я клевал носом и прислушивался к металлическому тиканью стоячих часов; чувствовалось, как барон радуется, что мы воспользовались его приглашением.
А не хотим ли мы взглянуть на его свиней, спросил вдруг барон.
- С превеликим удовольствием, - отвечал отец.
Барон подождал на кухне, покуда мы обуемся, потом накинул куртку, нахлобучил войлочную шляпу, и мы направились к свинарнику.
Это и вправду оказались самые удивительные свиньи, каких нам когда-либо доводилось видеть. Все черные как смоль, некоторые, постарше, в деловитом свете голых лампочек отливали стальной синевой.
- И все выведены мною! - прокричал барон в ухо отцу сквозь оглушительное хрюканье, которым его приветствовали свиньи.
- Потрясающе! - крикнул отец в ответ.
Но еще более потрясающей, на мой взгляд, была чистота в загонах. Всюду свежая солома, и животные тоже сверкали чистотой, наверняка их мыли несколько раз в неделю, а это кое-что да значит, ведь в свинарнике их было больше сотни.
В среднем проходе появилась маленькая, бесформенно закутанная фигурка. Она придерживала на плече коромысло, на котором раскачивались два ведра, наполненные дымящимся давленым картофелем. Завидев ее, свиньи чуть ли не запели.
- Добрая маленькая Свертла, - крикнул барон в ухо отцу, - если бы не она... - Вид у него внезапно стал мечтательным.
- Вы хотите сказать, - крикнул отец, - что она здесь все делает одна?
- Все! - закричал барон.
Мы недоверчиво переглянулись, это было не просто достижение, это было чудо.
Тут и Свертла заметила барона. Казалось, у нее вдруг выросли две левые ноги и руки, она косолапо побежала и, хихикнув, хлопнула себя по лбу красными детскими ладошками, уронила коромысло и уже в конце прохода юркнула в свою каморку.
Барон недовольно вздернул бесцветные брови.
- Вечно одно и то же. Вы думаете, мне хоть раз удалось сказать ей, как я ею доволен? Ни разу.
Отец внезапно почувствовал странное облегчение. Наверняка, сказал он, когда мы снова вышли на холод, Свертла знает, что ею очень довольны.
- Может быть, - согласился барон, - но так мало бывает поводов для благодарности, что просто грешно держать эту благодарность про себя.
Отец молча поднял глаза к небу, ночная синева которого начинала постепенно светлеть.
От конюшен к нам шел Брадек, ведя оседланную верховую лошадь. Метрах в пяти от барона он остановился, что-то ворча, снял шапку и отпустил лошадь.
Барон вытащил из-за голенища хлыст и вскочил в седло.
- До скорого свидания. - Он слегка коснулся полей своей войлочной шляпы, галопом выехал из смерчем взметнувшегося снежного фонтана и поскакал к воротам.
Отец смотрел ему вслед, наморщив лоб. Как это Брадек не помог барону сесть на лошадь?
- Потому что он - не желает иметь дела с нами, батраками, - сказал Брадек, как будто только и ждал этого вопроса, - очень уж он заносчивый.
- Одинокий он, - раздраженно сказал отец, - но здесь этого никто не понимает.
Брадек презрительно выплюнул на снег струю жевательного табака.
- Ну, может, конечно, это мы виноваты, что он, вместо того чтобы заботиться о своих гостях, все время квохчет над этими зловредными свиньями.
- Зловредными? - удивился отец. - Что вы имеете в виду?
- Ясно что, - отвечал Брадек, - белые свиньи приносят счастье, выходит, черные должны приносить несчастье. Или...? - Он смерил нас всезнающим взглядом.
- Но в этом есть большая доля суеверия, - вставил я.
- Разрази тебя гром, - рассердился Брадек. - А как вы думаете, почему Калюнц впал в такое запустение? А?
Отец склонил голову, как бы соглашаясь.
- Не всем же сажать картофель и хлеб, кому-то надо и свиней разводить.
- Пусть себе разводит, - сказал Брадек, - но ведь он же не продает это жаркое сатаны. Он ведь все делает точь-в-точь как его дед. А что тот натворил, вы, уж наверно, знаете.
- Нет, - отвечал я, - а что?
- Сначала конкурс, а потом конец. - Брадек решительно откусил новую порцию табака и яростно принялся жевать. - Просто повесился в охотничьем домике. Здорово, а?
Отец зябко поднял воротник пиджака.
- А куда он, собственно, поскакал?
- Кто? - ошеломленно спросил Брадек.
- Да барон же, - сказал я.
Рот Брадека снова закрылся.
- Ах, барон. Посмотреть, не найдет ли волчьего следа.
Минуту отец задумчиво глодал заледенелый кончик своего уса.
- И бывает, находит?
- Да что он, дурак, что ли, - отвечал Брадек.
Мы молча вернулись в дом. Было еще сумеречно, когда мы вошли в столовую. Но, кроме дантиста Лединека, о котором мы из его писем знали, что он любитель поспать, все уже собрались за столом.
Отец в экзальтации хотел было обойти всех и каждому пожать руку, но я вовремя его удержал, а потом он и сам заметил: что-то висело в воздухе.
Хердмуте, правда, тут же подала нам масло и мармелад, а граф Станислав, бездумно кроша свежеподжаренный ломтик белого хлеба, при свете гинденбургской горелки читал томик Рильке, прислоненный к сахарнице. Однако напряжение на лицах наших друзей не исчезло, казалось, все они чего-то ждут. Полковник даже часто прерывал свой разговор о борьбе с сельскохозяйственными вредителями, в который он втянул беспокойно ерзавшего на стуле господина Янкеля Фрейндлиха, и, чутко вслушиваясь, поднимал голову, а Рохус Фельгентрей сжимал в правом кулаке салфеточное кольцо, в левом - рюмку для яйца и неподвижным взглядом смотрел на край скатерти, борода его механически двигалась, когда он жевал. И при всем том в столовой было как-то по-старинному уютно, именно так мы себе все это и представляли. Древоточцы пощелкивали в старых стульях, аромат смолистых сосновых дров в печи мешался с ароматом кофе, а в вечно открытых глазах птичьих чучел, наверно, восьмидесятикратно отражался огонек гинденбургской горелки.