Страница 116 из 134
24 час. 49 мин. 9, 5 сек.
Монотонный звон в голове превратился в концерт. Я сижу в центре оркестра и жду сигнала к вступлению. На каком же инструменте мне придется играть? Еще не знаю.
24 час. 59 мин. 57, 3 сек.
Одну девятнадцатую часть секунды назад вокруг меня воцарилась тишина. Тишина прощания. А с кем я должен проститься? С собой? Но себя я беру с собой. С миром? Но он есть и там. С жизнью? Но она же не прекращается. Значит, я уйду, словно не приходил совсем, или, что то же самое: я как бы остаюсь, хотя сию секунду ухожу.
Прощайте.
ИЗ ЗАПИСОК ЗАЯДЛОГО ПУДЕЛИСТА
Других собак держат; но пудель - это гость. Имея дело 6 этим чудесным существом, никак не можешь справиться с ощущением, будто под диваном спрятан его чемоданчик со складными крыльями, и в одно прекрасное утро это существо, с сожалением пожав плечами, объявит, что ему настала пора приниматься за выполнение своих ангельских обязанностей. Где оно им обучалось - не знаю, уж, наверное, не на нашей грешной земле. Может быть, есть специально отведенные для пуделей райские, кущи; может быть, пудель - предварительный набросок обитателя грядущего мира; может быть, в этом мире он служит только семнадцать лет из отведенной ему тысячи? В любом случае обращаться с ним рекомендуется подобающим образом.
Ведь и правда, нет другой собаки, хвост которой образовывал бы такой же резкий угол с метафизикой нашего существования, как кисточка хвоста классически остриженного пуделя. Не случайно его шелковистые кудряшки похожи на свежезавитое кучевое облако; не случайно пуделя так часто можно увидеть в состоянии медитации; невидимая пуповина еще связывает его непосредственно с мировым духом подобно телефонному кабелю.
Гете наверняка ни разу не удосужился заглянуть пуделю в глаза; в противном случае он никогда не допустил бы такой бестактности, как приписать перевоплощение в пуделя именно дьяволу.
Шопенгауэр имел гораздо более точные сведения о пуделях, ведь у него их было два. Но и он не безупречен: пудель якобы обращается к человеку, вместо того чтобы общаться с ним. А ведь это явная недооценка пуделя. Действительно, пудели с давних пор были филантропами. Не то, чтобы они стремились нас переделать; скорее, просто усовершенствовать. Пудель мечтатель. Он не просто верит в нас, ой верит еще и в то, что своим примером способен сделать нас мягче и терпимее. И правда, ему удалось - как я заметил по себе, поскольку год от году становился все больше похож на своего пуделя, - добиться на этой стезе замечательных успехов.
Конечно, у пуделя есть и враги. Они считают его слишком изнеженным; это не собака, утверждают они, во всяком случае, не более как продукт скрещивания, и годится он лишь на то, чтобы выставлять его на витрине. У этих бедняг еще не развился орган, позволяющий заметить тонкий ум пуделя. А ведь кажется, до чего просто его распознать. Как это часто бывает, он проявляется прежде всего в особой любезности и в умении очаровывать.
Что же касается столь часто подвергаемой нападкам (классической) наготы задних частей тела пуделя, то это не более, чем результат излишней приверженности традиции в одежде: разве не очевидно, что украшать следует в первую очередь голову - вместилище разума, затем грудь - в ней бьется сердце, а наименее почетные части тела можно и вовсе не прикрывать? В чем лучше проявляется душевное превосходство, как не здесь, в классической французской стрижке пуделя?
А есть ли что более грациозное, чем лапа пуделя сразу после стрижки? Глядя на нее, всегда думаешь, что она вот-вот превратится в изящный фарфор цвета фламинго.
Что ни говорите, а пудели - принцессы собачьего племени; даже крохотная горошина человеческой несуразности под матрацем их душевного спокойствия заставляет их не спать ночи напролет.
Лают пудели по-древнефранцузски; но на их мировоззрение гораздо больше повлиял Будда, чем французские моралисты. Однако в один прекрасный день они начнут понимать сразу все языки, и тогда немецкий пудель станет за завтраком цитировать Эйхендорфа, в обед - Жана Поля, а вечером - графа Бобби.
Пудель умеет смеяться. Ни у кого не видел я в лице такого единства выражения неземного веселья и сияющей невинности. Впрочем, один раз видел: на лице ангелочка в стиле рококо.
Пудель не просто ест, он вкушает. Я всегда удивляюсь, что не находил до сих пор в его меню спаржи; высокая эстетика обряда ее поглощения - пожалуй, я не знаю другой церемонии потребления пищи, которая лучше соответствовала бы натуре этой породы. Может быть, только когда едят рис палочками.
Если пудель побежал, что я говорю: если он заспешил куда-то, то уши его начинают похлопывать по покрытой шерстью голове. Однажды мне привиделось: Али, мой покойный пудель, парит в сутане цвета морской волны, уши его разрослись до огромных размеров и величественно движутся вверх и вниз, подобно крыльям орла. Наверное, то был пуделиный рай; шелковистые, напоенные то запахом лаванды, то жареных сосисок воздуся были заселены сонмами других пуделей, все они, улыбаясь и блаженно сложив на груди лапы, передвигались тем же способом, что и Али.
Кстати, я при всем своем желании не могу назвать действительно подходящего для пуделя транспортного средства; пожалуй, годится только паланкин.
Невинность пуделя сравнима лишь с невинностью Люцифера до его падения. Однако пудель - что нетрудно заметить по его глазам - от рождения владеет тем знанием, которое Люцифер приобрел лишь во время падения.
Сколько ни думай, а для пуделя есть всего два достойных наряда: ночная рубашка и балетная пачка.
Пуделиного бога можно представить себе восседающим на розовом облаке где-то в районе острова Бали. Он очень толст, очень весел и очень похож на японского борца вольного стиля.
Дерево пуделя - сосна, его птица - колибри; его любимые цвета - синий, зеленый, золотой; его духи - лаванда, его цветок - лилия, его герб - очки в тонкой оправе, сверху корона, обрамленная клубящимися облаками.
Непосредственно перед тем, как превратиться в людей, пудели, так мне представляется, будут заниматься преимущественно тремя вещами: играть на спинете, рисовать японской тушью и вышивать на пяльцах.