Страница 8 из 18
Я слушала, еле сдерживая слезы, и понимала лишь одно – он так и не научился любить. Никогда не научится. Некоторым просто не дано. Отпали все сомнения: мы точно не предназначены друг для друга. Мне не было больно, а, значит, чувства между нами не были достаточно сильны. Я все-таки простила его, решив не таить обид. Другом так другом. Пусть так.
Так начался новый этап в наших отношениях. Сколько бы мы не проводили времени вместе, прикасаться к себе я не позволяла. Зачем, вообще, было общаться – не знаю. По привычке, что ли. Но мне твердо виделось – обратного пути нет, и быть не может. Не так легко бывает простить и почти невозможно забыть, если тебя бросили. И как бы он не умолял, как не раскаивался, я решила на эту скользкую дорожку больше не вступать.
Помню, что мне пришлось пережить. Буду помнить всегда. Да, я по-прежнему люблю Марка. Но теперь только как друга. Точка.
Полгода назад, поняв, что поиски работы у меня несколько затянулись, Марк пригласил меня на должность управляющей своим рестораном. Сначала было страшно: без опыта, без соответствующей специализации. Но он утешил меня тем, что в мои обязанности не будет входить ведение бухгалтерии, только лишь административная работа, кадры, маркетинг, планирование закупок и контроль над всеми остальными процессами, протекающими в ресторане.
С чем я, согласившись, успешно и справлялась до настоящего дня, имея в арсенале смекалку и несколько талантливых сотрудников. Заработная плата меня более, чем устраивала, условия тоже. И… нужно отдать должное Марку – чувство вины иногда весьма благотворно воздействует на мужчину.
Глава 3
Мне снится мама.
Любимая моя, хорошая! Бегу и радостно бросаюсь ей в объятия. Крепко прижимаюсь к груди. Счастье. Вот оно. Чувствую, как теплые руки нежно гладят меня по волосам.
- Доченька, ты с нами. – Слышится ее голос. - Котенок, ты дома.
Отстраняюсь и долго смотрю на нее, желая убедиться, что мне не привиделось. Нет. Ее глаза лучатся добротой. Она здесь, рядом.
- Правда?
- Да. – Она снова обнимает меня. - Эй, не плачь, не надо. Как же тебе могла присниться такая глупость? Похищение, ха! С ума сойти!
- Но я… - Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но мысли путаются.
Мама легонько похлопывает меня по спине.
- Все хорошо, посмотри, на тебе же ни царапинки.
- Да? – Радостно оглядываю себя. На мне любимая пижама. Та, что мне подарили на шестнадцатилетие. В розовый цветочек. - И точно.
- Скоро папа вернется с работы. Поможешь приготовить ему ужин?
- Конечно.
Обнявшись, мы идем на кухню. Солнечные лучи путаются в паутине занавесок, цветы на подоконнике расправляют свои листочки, словно ладони, пытаясь поймать больше света. Сажусь на стул, с удовольствием вдыхаю ароматы крохотных распустившихся бутонов.
Мама достает из холодильника продукты, раскладывает на столе, берет морковь и свеклу, подходит к раковине, чтобы помыть.
- Мамулик, все так чудесно пахнет. – Выдыхаю я, пытаясь понять, откуда раздается чудесный запах. - Умираю, хочу съесть что-нибудь.
- Вот, ешь, сколько влезет. – Она открывает духовку, оттуда вырывается тягучий жар. Вижу, что на противне в стеклянной посудине лежит целая куриная тушка.
При виде ароматной корочки сглатываю слюну. Встаю, аккуратно отделяю ножом и вилкой куриную ножку, осторожно укладываю их на тарелку, сажусь за стол. Интересно, а зачем она еще готовит папе борщ? Вот ведь, курицы всем хватит. Хотя с моим аппетитом все может быть…
- Мммм… - Стону я, вгрызаясь в горячую мякоть. – Мам, потрясающе, ты всегда готовила лучше всех!
- Спасибо, родная, - она убирает мытые овощи в сторону и принимается за лук, - ты ешь, не отвлекайся.
- Ма-а-ам, - проглатывая кусочек, говорю я, - а что если… я проснусь и… снова окажусь в той комнате? Там… так темно и душно.
- Глупости, - смеется она, снимая с луковицы кожуру. Ты здесь, рядом со мной. Куда ж ты денешься?
И на ее лице зажигается самая добрая и ласковая улыбка в мире. Улыбаюсь в ответ, перевожу взгляд и вдруг замечаю на столе огромного таракана. Он барахтается в масленке с подтаявшим сливочным маслом. Еще живой, отчаянно отталкивается тоненькими лапками. С отвращением гляжу, как это мерзкое рыжее существо борется за свою жизнь. Смотрю, не моргая. Надо же. Ему очень хочется жить, чертовски хочется, а ведь усатый погибает в огромной куче чертовой еды. Мечта каждого таракана.
С детства ненавижу этих тварей. И все же мне его жалко. Понимаю, знаю, что значит хвататься за свою жизнь. Вздрагиваю, когда вижу на стене еще одного прусака. Тот, опровергая закон всемирного тяготения, быстро устремляется вверх, к потолку. Карабкается, перебирая лапками. Бежит, но не по прямой, а какими-то ему одному ведомыми дорожками.
Передергиваю плечами, моя спина почему-то ужасно чешется, будто от щекотки. Хочу почесать ее и не могу. Тянусь, тянусь. Потом резко просыпаюсь, пытаясь понять, где нахожусь. И вдруг от осознания того, что по мне действительно кто-то ползает, подскакиваю, как ошпаренная, и принимаюсь стряхивать с себя все. Немедленно ощущаю боль в скованном запястье и взвываю.
Боль распространяется со скоростью снежной лавины. Руки, спина, голова, - через секунду она уже отдается в ногах, едва не разрывая плоть на части. Продолжаю дергаться, несмотря на оковы, не могу остановиться. Меня захватил холод отвращения и противные липкие мурашки, разбегающиеся по телу. Отчаянно отряхиваюсь, кривя губы, издавая звуки «а» и «ы», еще и пытаюсь одновременно с этим встать.
Черт, у меня начинается самая настоящая истерика. Все тело колотит. Для человека, который с детства боится даже смотреть на насекомых, оказаться вдруг в ловушке, где все кишит этими гадами, просто смерти подобно. Да еще и в темноте, где нельзя увидеть своего врага, а можно только представить, насколько он ужасен и отвратителен. Это как лечь лицом в муравейник и не иметь возможности встать!
Прыгаю на своем матраце прямо в туфлях – какая к черту разница, когда ты в них же и спишь. Когда не можешь элементарно даже помыться. Стою, переминаясь с ноги на ногу, всхлипываю и глубоко дышу. Хватаю ртом воздух, стараясь не прислоняться к стене – там этих тварей, наверняка, еще больше.
Постепенно успокаиваюсь. Не спать. Нет. Теперь точно не получится уснуть. Вдруг одно из этих мерзких чудовищ заползет мне в ухо или в нос? Хорошо, что на мне джинсы. Сидят плотно. Шанса заползти мне в трусы у них нет.
Стою, дрожу и принюхиваюсь ко всему в этой комнате, даже к себе. Волосы спадают на плечи липкими грязными сосульками, тело пахнет потом и… плесенью. Наверняка, во мне еще можно при желании узнать прежнюю Еву. Ту, что прячется под синяками и грязью. Но это лишь внешнее. Внутренне я изменилась давно. Больше нет той легкомысленной, беззаботной девчонки, что жила открыто, верила и доверяла. Ее давно уже нет.
Сколько же прошло времени с тех пор, как я оказалась здесь? Сколько я спала? Какое сейчас время суток? Слушаю свое дыхание. Шумное, прерывистое, словно чужое. И не нахожу ответов.
Перед глазами пролетают образы несчастных девушек из новостных репортажей, виденные однажды по телевизору. Их большие испуганные глаза, ссутуленные плечи, длинные шокирующие рассказы о годах, проведенных в плену. Взаперти или на привязи у жестокого маньяка. Истязания, систематическое насилие, беременность от похитителя, роды прямо в заточении…
Чувствую, как кружится от страха голова, как дрожат колени. Нет, со мной такого не будет. Нужно выбраться отсюда. Любым способом. Даже если придется переступить через себя и свое самолюбие. Вот только как? Придумаю, обязательно придумаю. Да…
В желудке, прилипшем к спине, громко урчит. Я никогда не была толстой. Худой тоже не была. Всю жизнь меня ужасно огорчало то, что никак не удавалось похудеть и удержать вес, какие бы диеты,
ограничения и ухищрения я не придумывала. Лет в восемнадцать я буквально помешалась на борьбе с лишним весом. Все вокруг упрямо твердили, что я нормальная. Но мне казалось, что нормальная – не идеал. Идеал – это быть стройной. Худой. Ведь стройная девушка может надеть любые джинсы и шорты. Они сядут как влитые, и никакой жир по бокам не свиснет. Ничто не будет булькать на ляжках при ходьбе. Эх, мечты, но я ненавидела диеты, а они, кажется, ненавидели меня.