Страница 2 из 20
И слава Богу.
К восемнадцати годам Фред сам был уже давно не «ц», а «к» – то есть порядочным котярой, кобелиной и киником. Он учился на косметолога в салоне пройдошливого этнического немца Эмки Айзеля, а в свободное время увлекался фотографией. В заведение Айзеля девушки и женщины всех мастей шли буквально косяком, так что у Васнецова всегда имелись широкие возможности для новых, ни к чему не обязывающих знакомств.
Фред назначал клиенткам свидание и приводил их в оставшуюся ему от непутевых родителей двухкомнатную хрущобу. В одной из комнат – той, что побольше, – стояли фотоаппараты на штативах, парочка «бэушных» софитов, примитивный задник на металлической рамке. Для начала выпивались две-три бутылки дешёвого сухого вина, затем начинались съёмки. Вскоре промискуитетная, как правило, модель и молодой, но очень ранний фотомастер с неизбежностью оказывались на бугристом диване, причем Васнецов не обязательно располагался сверху.
Девицы были наглы, самоуверенны, развязны. Только один раз Фреду пришлось расстёгивать ширинку самому – они всегда с радостью делали это за него. Глупость похотливых телок не знала предела, она была бездонна, как финансовая пропасть, в которую словно в страшном сне бесконечно падал Фред.
Постепенно Фёдор Станиславович Васнецов превращался в закоренелого циника. На свой девятнадцатый день рождения он затащил в пропахшую развратом «фотомастерскую» бабёнку лет под тридцать с арбузными грудями и мощными, крутыми ягодицами, имея вполне определенные планы использования этих её выдающихся частей. Но повалившись на холмистый, как и упившаяся до «засветки плёнки» пассия, диван, передумал и, изменив способ совокупления, кончил тугой, как сосиска черкизовского мясокомбината, брюнетке прямо в затейливую прическу, которую несколькими часами ранее сам же и «завизажировал» в салоне Эмки Айзеля.
Несмотря на чрезмерно живой характер, Васнецов проявил себя весьма способным учеником, настойчивым и упорным. Обучившись нехитрым приёмам массажа, визажирования и прочей «школе», Фред продолжил обучение. Он хотел стать мастером широкого профиля, поэтому начал осваивать искусство пластической хирургии. Это был кропотливый и длительный процесс.
Фред с нетерпением дожидался, когда можно будет завершить пребывание в людях и наконец выйти в люди.
Айзель уже давно не нравился ему. Однажды в сортире он стал лапать Фреда, истово клянясь при этом, что хочет его «только потрогать». Несколько раз Айзелю били морду крутые ребята-дальнобойщики: Эмка неоднократно подпаивал иногородних водил – разумеется, со вполне определёнными целями.
Примерно через месяц после того случая в сортире Айзель обнаглел окончательно, заявив Васнецову, что если тот не даст ему «провентилировать задницу», то может убираться с курсов. Хитрый патрон навсегда отмазал Васнецова от службы в армии и не без основания полагал, что молодой человек у него в неоплатном долгу.
Но Фреду было наплевать на старого педрилу: к тому времени он уже кое-что понимал в своем нелёгком ремесле и внутренне созрел для ухода.
Открыть собственный салон Васнецову удалось только после известных перемен в стране. Года три он перебивался буквально с хлеба на квас, пока кое-как не выправился и не оперился. Но даже проработав на поприще пластической хирургии много лет, Васнецов сильно сомневался в своей принадлежности к среднему классу.
В свой первый за годы «становления» отпуск Фёдор махнул в столицу – интересно было взглянуть на местечко, где когда-то жили его далёкие безалаберные предки, которым однажды дали крепкого пинка под зад с вектором приложения силы, направленным прямиком в Сибирь-матушку. А произошло это задолго до рождения «благодетеля нашего Иосифа ибн Виссарионовича», которому в своё время тоже пришлось принять посильное участие в освоении туруханского края, являющегося неотъемлемой частью необъятной Сибири.
С тех пор Фред стал иногда выбираться в Москву и как-то поймал себя на посещающей многих и многих провинциальных засранцев и «засранцесс» мысли, что хочет жить и работать в столице. Но без солидного капитала в это волшебное царство-государство нечего было и соваться, и он продолжал упорно работать, чтобы осуществить подцепленную на ярмарке тщеславия болезнь-мечту, глодавшую его посильнее вируса иммунодефицита.
Профессия пластического хирурга требует полной самоотдачи, она не терпит небрежности, неточности и расхлябанности. Хирургу-пластику невозможно выполнять работу «на одном коньке» (выражение профессиональных хоккеистов), меланхолически почёсывая яйца или ковыряя пальцем в носу. Фред и работал как вол, как проклятый, как два папы Карло – чёрный и синий.
Но однажды Фёдор с ужасом обнаружил, что то, чему он посвятил свою жизнь, перестало нравиться ему. Он начал замечать, что всё чаще раздражается, вынужденно общаясь со сварливыми, не в меру тщеславными и привередливыми клиентками, которых заботили только собственные морщины, носогубные складки, обвисшие груди и заплывшие жиром бесформенные животы, а отнюдь не почти абсолютный вакуум в своих головах, которые почему-то всегда болели. И всё-таки Фред, скрипя крепкими лошадиными зубами, как в бреду по инерции продолжал разглаживать бабам морщины, расправлять носогубные складки, подтягивать одряблевшую кожу, формировать упругие высокие груди, откачивать жир с ягодиц и переклёпывать носы с римских на греческие и наоборот. Впрочем, «наоборот» за всю его карьеру попросили лишь один раз.
Основная клиентура Васнецова состояла из женщин паскудного климактерического возраста плюс-минус пять-семь лет. Почти каждая из пациенток после удачно проведённой операции впадала в эйфорию и стремилась осчастливить хирурга прямо в кабинете. Почти никому Фред и не отказывал – это давно вошло у него в привычку.
Иногда бабёнка попадалась ничего себе и, накачивая такую на медицинском топчане по системе Дао, ему не приходилось лицемерить, изображая страсть. Другой же раз у него добивалась ласк какая-нибудь заезженная лошадь, у которой изо рта смердело, как из дверей свинарника, а с тела клочьями летела потная пена. Таких «сестрёнок Россинанта» Фред объезжал, даже не приглашая на топчан, – просто давал им отсосать, покорно отдыхая в кресле и покуривая при этом хорошую сигарету, до которых был большой охотник.
С грехом пополам он продолжал тянуть свою лямку, нести свой тяжкий крест, старательно копя никак не хотевшие копиться рублишки, коих требовалось ох как немало, чтобы укорениться в метрополии и открыть там собственную клинику.
Ближе к сорока Фёдор Станиславович понял, что вряд ли сможет воплотить в действительность свою мечту – переселиться в московское царство. И вот тут с ним произошёл удивительный случай, круто изменивший его жизнь в лучшую сторону. Вернее, процесс её изменения продолжался, и в данный момент Фёдор Станиславович как раз преодолевал последние метры крутого жизненного виража, и его безупречное сердце то замирало, то рвалось из груди в трепетном ожидании выхода на финишную прямую и одновременно к новому, сулящему невиданные перспективы головокружительному старту.
Фред улыбнулся в третий за последние несколько минут раз, улыбнулся блаженно и широко. С тех пор как он стал применять новую методику омоложения, он положил себе проработать в Вольнореченске около года, потом закрыться и переехать в Москву. Там Васнецов рассчитывал раскрутиться на всю катушку. Он правильно мыслил, что только слава, приобретённая именно в центре, в метрополии, поможет ему завоевать всеобщее признание, даст ему возможность стать знаменитым и, главное, богатым. Старый эффект, известный в науке, технике и других областях человеческой деятельности как «эффект битлов»: получи сначала признание в столице – тогда рухнет плотина неприязни, недоверия и равнодушия жестокой, не знающей пощады толпы, и тебя будет носить на руках весь белый свет.
Если Фреду удастся раскрутиться в столице, то наверняка пойдут настоящие деньги, и он наконец сможет ощутить себя человеком и зажить полной жизнью. Он сумеет наверстать упущенное за годы, которые вынужден был провести в Вольнореченске. Времени у него для этого ещё вполне достаточно. Главное – здоровье. А здоровье у Фреда хоть и не очень крепкое, зато стабильное. Можно даже сказать, железное.