Страница 2 из 16
Я подпрыгнул, как подстреленный заяц, и повалился на землю. Уткнулся носом в палую листву и пополз, пачкая джинсы и куцую курточку, совершенно не рассчитанную ни на зимнюю погоду, ни на игры в казаки-разбойники. В голове билась одна мысль, каленым железом выжженная в извилинах: «Если Ян поймает, точно убьет. Только сперва еще поиздевается. Так что нельзя попадаться. Нельзя попадаться. Нельзя...» Казалось, взмокшей спиной и затылком я чувствовал, видел, как Ян коротко спрашивает водителя фуры, как раздраженно шагает вдоль канавы, закусив в зубах сигарету, высматривая мои следы. Как разглядывает смятую траву, хмурясь, выдыхает дым и орет:
- Денис! – он произносит мое имя на здешний манер, с ударением на первый слог. – Денис! – и добавляет кучу слов на датском. Наверное, шофер грузовика еще не уехал. Потом переходит на русский, уже не стесняясь. – Лучше сам выходи, гавнюк! Даю тебе последний шанс. Не выйдешь, я тебя сам найду! Отвезу к быку, а потом так измордую, что мама родная не узнает. Если бы она у тебя выбл...дка была.
Я беззвучно всхлипываю и начинаю зарываться в листву. Осторожно, медленно. Гул скоростного шоссе заглушает шорохи. Я понимаю это умом, но дрожащее запуганное существо внутри меня, которое я так ненавижу, уверено, что Ян слышит все и медлит, только чтобы растянуть удовольствие. Это существо готово тоненько завизжать от ужаса и опустошить мочевой пузырь в превратившиеся из голубых в черные джинсы. Но я затыкаю ему рот. Я забрасываю себя тяжелыми мокрыми листьями. Зарываюсь носом в пахнущую перегноем и улитками землю.
Где-то с треском резким, как выстрел, ломается сучок. Мое сердце на миг замирает, а потом срывается с места в карьер, стучит, как колеса несущегося под откос локомотива. Ян наверняка услышит его. Не может не услышать. Из горла рвется крик. Я открываю рот и жру землю, загоняя его обратно. Я вцепляюсь в землю пальцами, ломая ногти. Яну придется выдрать меня с корнем, чтобы сдвинуть с места.
Кровь стучит в уши звуком знакомых шагов. Громче. Ближе. К жирному запаху прели и дождя примешивается табачная вонь. Зажмуриваюсь изо всех сил, чувствуя, как между ног сочится позорное тепло. Я все-таки обоссал штаны.
- Где ты, малыш? – раздается, кажется, над самой головой. - Раз, два, три, четыре, бл...дь, я иду искать.
Чувствую содрогание земли под его шагами. Я тоже дрожу, и ничего не могу с этим поделать. Теперь-то Ян заметит меня, точно заметит! Но он проходит мимо. Шорох листвы и потрескивание веток удаляются. Какое-то время я еще чую его сигареты, слышу его голос. Минуты? Часы? Лежу, уткнувшись лицом в землю, боясь пошевелить даже мускулом, боясь поглубже вздохнуть. Мне все чудится, что Ян специально притаился где-то поблизости и прыгнет ногами на спину, стоит мне выдать себя. Прыгнет и переломит хребет, как котенку.
Я поднимаю голову, когда уже почти не чувствую собственного тела. Сначала пугаюсь: кажется, я ослеп. Но потом понимаю, что вокруг просто стемнело. Фары проносящихся по шоссе машин скользят желто-голубыми призраками среди тонких стволов. Вглядываюсь в пляску теней, стараясь разглядеть среди них черный массивный силуэт. Напрасно. Я почти не могу поверить в это. Ян ушел. Ушел без меня.
Сажусь, и в мое замерзшее тело вцепляется пронизывающий до костей ветер. Дрожь бьет так, что зубы громко клацают во рту. Невозможно сжать челюсти. Впервые я задумываюсь о том, что буду делать дальше. И понимаю, что не знаю. Мне тринадцать лет. Я в чужой стране, язык которой едва понимаю. Последние полтора года я ел, спал и дышал с позволения человека, которого теперь нет рядом. Который забьет меня насмерть, если найдет. А он будет искать. Он такой, Ян.
[1] Forbænede jødebrandere – проклятые сжигатели евреев (датск.)
Кафе. Литва
Я достался Яну дешево. Наверное, потому, что Игорь получил меня вовсе бесплатно. Бонусом к обчищенной квартире, в которой я сидел, голодный и зареванный, когда хозяин вернулся из очередного рейда за подержанными иномарками в Литву. Мать ушла, прихватив Игорев ноутбук и штуку баксов, приклеенную под диваном, и оставив меня за запертыми двойными дверями. Когда в замке наконец повернулся ключ, я как раз раздумывал над тем, какая смерть лучше – от голода или банки майонеза, срок годности которого истек еще в прошлом году.
В общем, надо отдать Игорю должное. Другой при таком раскладе выместил бы злость на нежеланном кукушонке, а потом выкинул на улицу. Но мамин сожитель – уже, правда, бывший – метнулся в магазин за макаронами и сосисками. И только накормив до сытой икоты, стал выпытывать местонахождение родительницы, а соответственно и штуки зеленых. К сожалению, оно так и осталось тайной, покрытой мраком, для нас обоих.
Несколько месяцев Игорь терпел у себя чужого ребенка. Возможно, в надежде на то, что в женщине, с которой почти год делил постель, проснутся если не совесть, то материнские чувства, и она вернется за своей собственностью. Я продолжал ходить в школу – когда не прогуливал. Помогал возиться с пригнанными на продажу машинами. Даже макароны варил. И когда Игорь предложил взять меня в очередную поездку, как раз совпавшую с зимними каникулами, я не заподозрил неладного. Радостно закинул сумку с нехитрыми пожитками в раздолбанную «ладу», где уже сидело трое приятелей-перегонщиков: наконец-то будет, о чем рассказать в школе в начале новой четверти. Ведь Игорь обещал показать мне Каунас!
Не насторожило меня даже то, что я внезапно оказался племянником, которого Игорь везет к родственникам на каникулы. А что? Эта история спасала меня от упоминания о маме, которая собиралась так быстро, что забыла в квартире собственного сына. Вот такой вот «Один дома» по-русски. На погранконтроле «дядю» с «племянником» пропустили без проблем.Не знаю, сколько стоили Игорю поддельные доверенности, - в одиннадцать как-то не задумываешься, откуда у тебя берется загранпаспорт.
В Каунасе я подробно осмотрел только одну достопримечательность – тамошний авторынок. Протаскав меня по нему до вечера, Игорь отделился от товарищей и повел меня в кафе. Пока я с восторгом уплетал первый в моей жизни гамбургер, к нам за столик подсел «дядин» знакомый. Он сразу мне не понравился: тяжелый взгляд из-под узкого лба, короткая «тюремная» стрижка, словно приклеенная к углу рта вонючая сигарета и огромные руки с вросшими в подушечки желтыми ногтями. «Дядя Ян» со мной даже не поздоровался, разговор вел только с Игорем. Но я все время чувствовал на себе его давящее внимание, причины которого не понимал, а потому ужасно смущался. Я чавкаю? Или заляпался кетчупом? Может, слишком громко сосу колу через соломинку?
Наконец Игорь засобирался и велел мне сходить в туалет на дорожку. Я сказал, что не хочу.
- А ну дуй в сортир, пацан, - Ян взглянул прямо мне в глаза, и что-то в его голосе заставило меня подскочить со стула. – А то вон сколько колы высосал. Потом еще возись с тобой.
Я послушно пошлепал в сторону двери с буквой «М». Открыл ее и тут же выскочил обратно, как ошпаренный. Внутри поросенково-розовая жирная тетка подтягивала перед зеркалом пятнистые лосины. При виде моего замешательства Ян громко гоготнул и ткнул пальцем в соседнюю дверь с буквой «V». Игорь улыбнулся как-то кривовато и натянуто, но кивнул. Я осторожно сунулся туда и с облегчением рванул к ряду писсуаров. Но на этом мои туалетные мучения не закончились.
Мама приучила меня всегда мыть руки после того, как справлю дела. Но как можно это сделать, когда кран сломан? А он, конечно, сломан, когда на хромированном носике нету крантика, который можно было бы повернуть. Странно вообще-то, потому что, в целом, в туалете чисто и даже не пахнет ничем, кроме цветочного освежителя. Я внимательно осмотрел раковину на предмет скрытых кнопок, на всякий случай даже прощупал весь кран и наконец засунул под него голову, чтобы получше разглядеть снизу. Теплая вода брызнула прямо в лицо. Я испуганно взвизгнул и отпрыгнул, отряхиваясь, как собака.